Неудачная дочь

Там, на городской улице, за воротами, был слышен гул толпы, переговоры соседей, чей-то плач.

Брат решился подобраться к Филиппе поближе только у самой калитки. Он внезапно встал перед женщинами, преграждая собою, ряженной в парня, сестре и, толкающим её матери и тётке, путь на улицу. Сердце Филиппы бешено заколотилось от ярко вспыхнувшей надежды на спасение.

Филипп с жалкой виноватой улыбкой потянулся рукой к зарёванному лицу своей двойняшки, нежно вытирая ладонью пухлую мокрую щёчку.

– Прости меня, сестра… - шепнул Филипп и рывком отпрянул в сторону, освобождая дорогу.

Руки тётки и родной матери в тот же миг вытолкнули её за ворота.

Здесь Филиппу ждал отец. Он, срывающимся голосом, громко произнёс перед присутствующими положенную в данной ситуации фразу:

– Передаю своего сына для службы на благо империи! Отныне жизнь и деяния призванного Филиппа принадлежат великому императору. С этого момента он не мой сын, а сын империи!

У ворот очередного призванного ждала повозка в виде высокой прямоугольной клети с плоской крышей и лавками внутри. Четверо воинов, сопровождающих новый набор, лениво что-то жевали и равнодушно наблюдали за проводами новичка.

Отец подтолкнул, стоящую столбом, Филиппу, в сторону повозки. Снаружи клеть закрывалась на большой висячий замок, чтобы призванные по дороге в учебный воинский лагерь в панике не разбежались. Плотная, обработанная чем-то, чтобы не промокала, ткань, со всех сторон клети была свёрнута в рулоны и закреплена завязками под крышей. В случае непогоды, при желании, призванные могли сами со всех сторон опустить эти «шторы» вниз и этим надёжно защититься от дождя и ветра.

Филиппа, смирившись с судьбой, сама сделала последние несколько шагов к клети. Ей показалось, что брат убил её своими словами – так быстро исчезла, возникшая было, надежда и так остро взорвалась от предательства всей семьи боль в сердце.

Перед тем, как влезть в повозку, девушка, вдруг, остановилась, её взгляд панически заметался по улице, тело напряглось, приготовившись бежать.

Однако, долго стоять Филиппе не довелось. Один из воинов мимоходом втолкнул её внутрь клети и навесной замок звонко щёлкнул за её спиной.

Девушка от этого толчка повалилась ничком между лавками, уткнувшись носом в чьи-то дырявые сапоги, но быстро поднялась и, стоя на коленях, приникла лицом между двумя толстыми брусьями клети, обхватив их руками.

– Мама… папа… сестрички… братик… - шевелились её губы, уже почти не издавая звуков.

Повозка медленно тронулась с места. За ней, причитая и плача, потянулись родные и близкие других призванных, уже сидевших на лавках.

Ни одного провожающего Филиппу в этой толпе не было.

Филиппа снова тихонько заплакала, чуть подвывая.

– Да, не ной, ты! Как баба! Без тебя тошно! – грубый мужской голос за спиной заставил девушку втянуть голову в плечи и притихнуть. Неловко поднявшись, она кулем плюхнулась на жёсткую деревянную лавку.

Весь оставшийся день Филиппа ехала, сидя на лавке молча, насупившись, как сыч, в последний раз глядя сквозь брусья на город, в котором родилась и выросла. Повозка продолжила медленно колесить по пыльным узким улицам и собирать остальных призванных. В каждом доме, из которого провожали юношу, раздавался душераздирающий плач и горькие причитания.

Все парни, которые хмуро забирались в повозку и усаживались на лавки, были одеты в тряпьё, но, зато, у каждого был с собой объёмный узелок с домашней снедью. Филиппа ощущала ароматы еды и, почему-то, была уверена, что в этих узелках самое вкусное, что нашлось в доме. Обида на близких становилась ещё глубже, по мере того, как девушка поняла, что только она одна села в повозку с пустыми руками.

«Почему всех этих молодых людей их родители любят, а меня ненавидят? Почему они меня настолько не могут терпеть, что отправили на верную смерть? И даже еды с собой не дали!», - с горечью спрашивала себя она и тут же сама себе отвечала, - «Потому, что я толстая».

В душе Филиппы зрело и росло чувство злости на родных, на судьбу, на несправедливость в этом мире! Как всегда, когда она сильно волновалась или переживала, она жутко, просто невыносимо, захотела есть. Но еды у неё ни крошки не было! Девушка с вожделением смотрела на чужие припасы. Желудок болезненно сжимался от голода и мучительно требовал пищи.

А тут ещё, вот-вот, должны были прийти «красные дни». Перед ними Филиппа всегда была неуравновешенна и страдала от чрезмерно повышенного аппетита. «Что буду делать, когда «эти дни» начнутся? Живот уже ноет. Ладно! Потом придумаю что-нибудь, если доживу» - подумала Филиппа, вспомнив об этом.
– «Как же кушать хочется!»

К моменту, когда сопровождающие с клетью объехали весь город, Филиппа превратилась в огромный комок нервов и обид.

Постепенно повозка заполнилась так, что места на лавках стало не хватать. Последний призванный, которому некуда было сесть, недовольно окинул взглядом сидящих.

– А ну, пузан, сдуйся с лавки! Ты один на два места расселся! – парень грубо толкнул Филиппу, попытавшись нагло выдворить её на пол повозки.

Остальные призванные равнодушно молчали, не обращая внимания на происходящее, погружённые каждый в свои мысли.

Филиппа потом сама не могла понять, что на неё нашло. Она набросилась на обидчика, как дикая кошка: кричала, визжала, царапалась, кусалась, видимо, увидев в нём, как в той капле, переполнившей чашу воды, причину всех её бед.

Парень явно не ожидал такого бешенного отпора. Он, конечно, через минуту скинул с себя Филиппу, с силой отшвырнув её на пол, но всё его лицо уже было расцарапано до крови, а на предплечье остались, наливающиеся синевой, следы зубов. Наглец с опаской смотрел в сверкающие яростью стальные глаза толстяка и не решался больше протягивать к нему руки. Филиппа поднялась и пошатываясь плюхнулась на своё место. Остальные призванные умудрились отодвинуться от неё подальше, потеснившись.

– Бесноватый какой-то, - услышала Филиппа чей-то тихий крайне неодобрительный голос.

– До того, как за мной приехали, до нас молва добежала, что он из двойни. Там один нормальный парень родился, а второй - больной на голову. Понятно же, что родители больного отдали.

– Да… в нашей семье нас трое, братьев. На семейном совете решили меня отдать потому, что я каждую зиму сильно кашляю.

– А у нас четверо. Меня отдали из-за ноги. Сломал, неправильно срослась. Теперь хромаю немного.

– А мы с братьями жребий бросали. Мне не повезло.

Призванные стали делиться каждый своей историей и о Филиппе забыли. За разговором выехали за город.

Вдруг руки девушки что-то коснулось. Она подняла голову и с изумлением увидела тяжело дышащего брата. Он, спотыкаясь, бежал за телегой и совал ей в руки, пропихивая через брусья, увесистый узел с едой.

– Прости сестричка...
– успешно пропихнув еду, он остановился, упираясь ладонями в колени, отходя от быстрого бега.