Неудачница: перезагрузка
Шрифт:
— Мила.
Вновь поднимаю голову, отрываясь от созерцания диванчика, смотрю на Бесова.
— О чём ты хотел поговорить?.. — спрашиваю у него, натягивая на лицо самое бестолковое выражение.
— Ты не хочешь присесть? — он кивает в сторону дивана.
ТУДА?
С ним?!
Ни за что.
Сажусь на край подлокотника, как можно ближе к стенке. Бог мой, да что ж я веду себя, как последняя идиотка?! Мне что — десять?!
Бесов прислоняется спиной к стене и складывает руки на груди. Смотрит на меня.
— Почему ты себя так ведёшь? — спрашивает прямо после нескольких секунд
— Как? — вопросом на вопрос отвечаю я.
— Как будто ты что-то натворила, и папа скоро узнает, — глядя мне в глаза, спокойно отвечает Бесов.
— Ну, только если «папа» — это ты, — нервно смеюсь, а потом осекаюсь и прячу лицо в ладонях.
— Мила, что это значит? — ровным голосом спрашивает Бесов.
Я молчу.
— Мила?
Молчу я, дура, молчу!
— Что случилось вчера ночью?
Теперь в голосе Лёши зазвучали эмоции…
А ещё — был отчётливо слышен выстрел: кажется, это надежда застрелилась.
Вот только не знаю, чья именно: моя или его?..
— Я не могу тебе врать, — бормочу, продолжая прятать лицо в руках, — не потому что ты — особенный, хотя, может, и особенный… Раньше — точно был особенным… Но мы с тобой никогда не врали друг другу. Мы не были честными до конца, но откровенно врать… нет, такого не было. За это я тебя ценила… С тобой я не притворялась. И сейчас не буду. Я не поверила тебе вчера, думала, ты хочешь использовать меня в своей борьбе с Глебом, я напилась, поругалась с Бондарёвым и…
— Тихо, тихо, тихо, — Лёша берёт меня за руку, останавливая мой поток, и притягивает к себе, заставляя подняться на ноги; затем бережно обнимает, — я сам виноват. Я держал всё в себе. Я всегда держу всё в себе. Не люблю напрягать людей своими переживаниями. Но я рад, что смог сказать тебе. И я понимаю, что ты просто не могла мне сразу поверить — после всей той чуши, что я наговорил сгоряча в тот день… Ты нужна мне, Мила. Ты — моё успокоительное. Рядом с тобой я становлюсь лучше. Я так чувствую… И я уже давно хотел сказать тебе…
— Я переспала с Глебом.
Секунда. Вторая. Третья.
Четвёртая…
Пятая…
Он что, не услышал?..
— Лёша…
— Вчера? — голос без эмоций.
Пытаюсь отстраниться, но тело Бесова будто окаменело.
— Да, вчера, — отвечаю негромко, — после того, как поговорила с тобой, я поссорилась с ним, и… — его руки медленно сползают с моего тела.
— Ты не могла выбрать лучшего момента, чтобы сообщить мне об этом, — произносит Бесов, отстраняясь от меня, — но, если бы выбрала другой момент… — он смотрит над моим плечом, но не в глаза, — ты не была бы Милой.
— Я не буду оправдываться. Я не поверила тебе, я была взвинчена, пьяна и… не смогла ему отказать, когда он начал… Но на тот момент я даже подумать не могла, что ты испытываешь всё это…
— Ты могла бы спросить, — вновь словно без эмоций замечает Бесов, отходя от меня на шаг и глядя куда угодно, но только не на меня.
— Лёша, посмотри на меня, — поджав губы, которые начали предательски дрожать, прошу его.
— Сейчас я не могу смотреть на тебя, — отступая ещё на шаг и сжимая руки в кулаки, произносит Бесов, — мне нужно сбросить напряжение… и я знаю, как
это можно сделать… — произнеся эти слова, он разворачивается и уходит, оставляя меня одну, с протянутыми к нему руками, беспомощно зависшими в воздухе.И это — всё? На этом всё закончится?.. Больше он не скажет мне ни слова?..
Теперь он даже смотреть на меня не сможет…
Я — грязная, да?..
Запускаю руки в волосы, пытаюсь выровнять дыхание — не знаю, когда оно успело сбиться. Что я наделала?..
— ЛЁША, НЕТ! — крик Лины заставляет меня вздрогнуть… а затем резко сорваться с места.
Столпотворение у моей приёмной вызывает дикую панику и дрожь во всём теле. Что происходит?.. Неожиданно из толпы вырывается Макс, довольно грубо распихивая всех локтями, и выводит из приёмной Бесова, с кулаков которого стекает кровь… кровь… мне становится дурно… Блондин вызывает Лёше лифт, но тот разворачивается и идёт к лестнице.
— Чего встали? Работы мало?!
Люди начинают коситься на меня, и постепенно расходятся, освобождая проход. А я с ужасом понимаю, что это мой рот воспроизвёл те звуки…
Врываюсь в приёмную, краем глаза отмечая трещину на стене — от металлической ручки двери. Сама дверь в кабинет Бондарёва открыта настежь, а внутри носится Лина, вытирая Глебу лицо и только и успевая, что выкидывать, окрасившиеся в тёмно-красный цвет, салфетки.
— Что она здесь делает? — увидев меня в проёме двери, грубо спрашивает Глеб у Лины, затем переводит взгляд на меня, — Выйди отсюда! — повышает голос, глядя мне в глаза.
— Не смей орать на неё! — повышает голос и Лина, а я стою и не знаю, что мне делать: под землю провалиться? — Это из-за твоей вечной потребности иметь всё, что движется, тебя чуть не убили! А не из-за того, что она здесь стоит!!! Не мог удержать член в штанах?.. Как же ты меня достал, Бонадрёв! — она швыряет новую чистую марлевую повязку ему в лицо и резко выходит из кабинета.
— Я не хочу, чтобы ты видела это, — отворачивая от меня своё лицо, негромко произносит Глеб.
— И я тоже… не хочу видеть это… — выдавливаю из себя и выхожу, закрывая за собой дверь.
Пусть он уволит меня, пожалуйста! Пусть он уволит меня прямо сейчас!!!
— Даже не надейся, — Лина стоит в дверном проеме, держась рукой за косяк двери, — он не уволит тебя. Где он найдёт новую помощницу за четыре дня до нового года?
— Лина… — смотрю на неё, ища хоть какой-то поддержки.
— Зачем ты это сделала?
Фея смотрит на меня с таким искренним сожалением. Вот только я почему-то никак не могу понять — к чему это сожаление относится?..
И что именно я сделала? Переспала с Глебом? Или рассказала об этом Бесову?..
— Лина, помоги ему. Он ни за что не согласится вызвать врачей, а нам нужно проверить, не сломан ли нос, — появляясь за её спиной, уверенно произносит Макс, затем переводит взгляд на меня.
Когда фея скрывается в кабинете Бондарёва, золотоволосый Бог с четырнадцатого этажа медленно входит в приемную и садится на мой стол, не сводя с меня глаз.
Очередная порция моральной порки?.. Валяйте! Я уже готова!
— Как ты? — мягко спрашивает Макс, удивляя меня до глубины души.
— Как я? — переспрашиваю недоверчиво.