Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

«Оттепель»

Сталинский режим формировал интеллектуальную жизнь страны и ее культуру, приспосабливая их к интересам и нуждам советской империи. Результаты этой формовки оказались впечатляющими и долговечными — они пережили самого Сталина и даже Советский Союз, продолжая оказывать воздействие на общество в современной России. Еще в 1930-е гг., готовясь к будущей войне, Сталин и его окружение стали внедрять в сознание культурных элит и широких масс идею о необходимости служить интересам великой страны, проявлять бдительность к внутренним врагам и быть готовым дать отпор врагам внешним. В конце 1940-х гг., когда Сталин уже готовился к решающей схватке с Соединенными Штатами, содержание советской пропаганды и культурной политики лишилось и намека на былой революционный интернационализм. В основу официальной советской пропаганды был положен великорусский державный шовинизм, абсолютный приоритет русской культуры и постулат о главенствующей роли Советского Союза в международных делах ^{622} .

Сталин выступал в качестве верховного редактора всей советской культуры: он лично формулировал официальные установки для коллективного самосознания, определял, в чем заключаются духовные ценности советского общества и во что людям следует верить и что осуждать ^{623} . Ни при одном режиме новейшего времени, за исключением, быть может, нацистской Германии с ее мощным пропагандистским аппаратом, политическое руководство страны не уделяло столько внимания производству культуры, не направляло столь значительные средства на это производство. Некоторые избранные учреждения культуры в СССР, такие как Большой театр и ведущие музеи Москвы и Ленинграда, пользовались необыкновенной щедростью государства. Сталин культивировал и пестовал элиту литераторов — писателей, поэтов, драматургов, — которых он называл «инженерами человеческих душ». В 1934 г. при непосредственной поддержке Сталина Максим Горький создал Союз писателей СССР, члены которого стали частью государственного аппарата пропаганды и культуры, привилегированным классом на полном содержании. Признанные властью писатели издавали свои книги многомиллионными тиражами. Обласканные властью художники и скульпторы становились миллионерами, получая огромные гонорары за выполнение государственных заказов. Мария Зезина, российский историк культуры, отмечает, что к моменту смерти Сталина «подавляющее большинство творческой интеллигенции было искренне предано советской власти и не помышляло ни о какой оппозиционности» ^{624} .

При этом тысячи писателей, музыкантов, художников и других талантливых людей культуры подверглись чисткам и репрессиям, погибли в сталинских лагерях или отбыли там длительные сроки заключения. Серп террора и цензуры безжалостно выкашивал обильную культурную ниву русского Серебряного века, которая в конце концов почти перестала плодоносить. К 1953 г. вместо великолепия и многообразия интеллектуальной и артистической жизни, вместо богемных поисков и экспериментов, свободы творчества в стране повсеместно воцарились эстетический конформизм и серость, страх перед новаторством, удушливая самоцензура. Авангардное искусство было запрещено как «формалистское» и «антинародное». Все деятели культуры должны были следовать официально подтвержденной в 1946-1948 гг. декретами ЦК доктрине социалистического реализма. Советская литература, в соответствии с идеологической установкой Сталина, должна была создавать и поддерживать мир кривых зеркал. Советские люди были окружены искусственной атмосферой фальшивого оптимизма и шовинизма, где убогие условия жизни объявлялись «раем для рабочих и крестьян», а окружающий мир — враждебным и пребывающим в вечной нищете. Доктрина соцреализма не просто являлась составной частью господствующей идеологии. Она задавала рамки всем видам культурного процесса, пронизывала всю иерархию «творческих союзов» сверху донизу и была доминантой цензуры и самоцензуры ^{625} . Приближенные к власти деятели культуры вели между собой жестокую борьбу за допуск к государственным средствам и привилегиям, делились на негласные фракции, подсиживали друг друга, занимались интригами и доносами. Все это привело к стремительному падению не только количества, но и качества «культурного производства» в Советском Союзе.

В области науки вмешательство Сталина дало противоречивые результаты. С одной стороны, вождь выдвигал молодые талантливые кадры для осуществления программ ракетно-ядерных вооружений, доверял им решение важнейших задач и не жалел вознаграждения в случае успеха. Игорь Курчатов, назначенный научным руководителем атомного проекта, записал для себя после встречи со Сталиным в январе 1946 г.: «Основные впечатления от беседы. Большая любовь т. Сталина к России и В. И. Ленину, о котором он говорил в связи с его большой надеждой на развитие науки в нашей стране». Советские ученые и университетские профессора после 1945 г. наряду с признанными литераторами и художниками стали привилегированной кастой: их зарплата была резко увеличена и стала значительно больше средней заработной платы в СССР. Вместе с тем прямое и принимавшее зачастую болезненные формы вмешательство кремлевского вождя в научные дискуссии, например в области биологии, помогло клике псевдоученого Трофима Лысенко уничтожить советскую генетику и на долгие годы стать монополистами в нескольких областях исследований, щедро финансируемых государством. Торжество лысенковщины, монополизма в науке, привело к запрету на другие виды исследований, включая кибернетику и формальную лингвистику ^{626} .

Существенно повлиял на все стороны интеллектуальной и культурной жизни страны и антисемитизм, ставший к исходу 1940-х гг. государственной политикой в СССР. Своего апогея антисемитская кампания достигла в январе 1953 г., когда разгорелось «дело кремлевских врачей», инспирированное Сталиным. Во всех советских газетах сообщалось об аресте «группы врачей-вредителей» и раскрытии сионистского заговора. «Кремлевские врачи» обвинялись в связях с «международной еврейской буржуазно-националистической организацией, созданной американской разведкой», и в том, что «врачи-убийцы» ставили своей целью «путем вредительского лечения» сократить жизнь активным деятелям политического и военного руководства Советского Союза. Многие считали, что Сталин в любой момент может отдать приказ о депортации советских евреев на Дальний Восток. Эта кампания глубоко деморализовала образованную часть общества, разделила людей на пострадавших и тех, кто участвовал в антисемитском шабаше. С 1920-х гг. среди советских служащих, в кругах интеллигенции и в научно-профессиональной среде было очень много людей еврейского происхождения; для многих из них антисемитская кампания стала отправной точкой для сдвига в сознании, возникновения антисталинских настроений и даже для сомнений в основах советского строя ^{627} .

Надежды на либерализацию и улучшение жизни в стране, которые вынашивали лучшие представители интеллектуально-культурной элиты после окончания Второй мировой войны, вернулись после смерти Сталина. Проницательные наблюдатели уже понимали, что сталинская политика в культурной, интеллектуальной и научной сферах завела СССР в тупик ^{628} . И хотя после похорон вождя политическая система страны, как и основные механизмы государственного контроля над образованием, культурой и наукой, не претерпели существенных изменений, все же «охота на ведьм» в лице «безродных космополитов» прекратилась, а погромным речам в средствах массовой информации был положен конец. Прекратилась и безудержная пропаганда неизбежной войны с капитализмом, сдобренная русским шовинизмом. Новое советское руководство стало призывать к восстановлению «социалистической законности». С марта 1953 г. в стране происходили разительные перемены: началась реабилитация бывших политзаключенных, первые группы которых стали возвращаться из сталинских лагерей. Страх перед органами госбезопасности, всепроникающая власть «сексотов» и анонимных доносов начали убывать. Наступило время культурной оттепели.

Никита Сергеевич Хрущев не годился на роль Великого учителя, властителя народных дум, таинственного кремлевского затворника. Новый руководитель страны нарушал все мыслимые каноны «культурной» речи, зачастую выглядел нелепо и вел себя сумасбродно. Не было и речи о том, чтобы такой человек взял на себя задачу руководства советской культурой. Весной 1957 г. Хрущев попытался найти общий язык с советскими писателями и артистами и пригласил их на правительственный «пикник», организованный на цэковской даче Семеновское в Подмосковье. Однако первый секретарь явно перебрал со спиртным. Хуже того, Хрущев то пытался учить писателей уму-разуму, то стремился нагнать на них страху. В отличие от Сталина, Хрущев не сумел внушить страх, а скорее стал посмешищем. Многие из приглашенных чувствовали себя и озадаченными, и униженными тем, что ими взялся командовать полуобразованный мужик. Получила известность фраза, сравнивавшая Хрущева со Сталиным явно в пользу последнего: «Был культ, но была и личность» ^{629} .

Осенью 1953 г. в журнале «Новый мир» вышли литературные заметки Владимира Померанцева, в которых содержалась простая мысль: описывая в своих произведениях окружающую действительность или выражая собственные мысли, автор должен быть искренним. Искренность, писал Померанцев, — это основное слагаемое дара, которым наделен писатель. Заметки «об искренности в литературе» были первым камешком в огород соцреализма, первой попыткой заявить о лживости сталинской культуры. Померанцев несколько лет прожил за пределами СССР, работал в Советской военной администрации в Германии. Возможно, именно поэтому, в отличие от многих коллег по писательскому цеху, он не был скован самоцензурой и страхом ^{630} . В течение 1954 и 1955 гг. в студенческих общежитиях Москвы, Ленинграда и других городов не затихали споры об «искренности» в литературе и жизни, которые быстро перерастали в дискуссии о существующем разрыве между постулатами официальной идеологии и советской действительностью. В этих спорах принимали участие будущие диссиденты, студенты из Восточной Европы, которых тогда было много в советских университетах, и будущие работники партийного аппарата. В их числе были два студента, деливших комнату в общежитии МГУ на Стромынке: чех Зденек Млынарж, впоследствии видный коммунист-реформатор и деятель Пражской весны 1968 г., и Михаил Горбачев, ставший спустя три десятилетия последним генеральным секретарем ЦК КПСС.

Элита советской творческой интеллигенции — театральные деятели, кинорежиссеры, главные редакторы литературных журналов, адвокаты, историки и философы — хотела определить пределы дозволенного в обстановке быстрых перемен. Многие из них были членами партии, но жажда новизны, успеха и свежих идей побуждала их заходить за рамки партийных предписаний и неписаных норм ^{631} . Писатель Илья Эренбург, чья деятельность при Сталине во многом способствовала созданию положительного образа Советского Союза в глазах «прогрессивной интеллигенции» на Западе, написал роман «Оттепель», давший название новой эпохе. Поэты Александр Твардовский и Константин Симонов преобразовали литературный журнал «Новый мир», и в этом издании стали регулярно печататься талантливые произведения, свободные от идеологических штампов. Кинорежиссеры Михаил Калатозов, Михаил Ромм, Иван Пырьев и другие мастера советского кино создавали фильмы, в которых превозносились гуманистические ценности. В ряде случаев эти люди находили поддержку в аппарате ЦК, среди отдельных чиновников, курировавших культурную политику партии. Казалось, обстановка поиска и эксперимента, утраченная в последние годы жизни Сталина, возвращалась в советское общество. Подрастало новое поколение талантливых людей, ломавших своим творчеством рамки официально одобренного искусства ^{632} .

После антисталинского доклада Хрущева на XX съезде культурная оттепель приобрела неожиданно радикальное измерение. Хрущев не представлял себе всех последствий своей речи и не очень ясно понимал, чем можно заменить поверженный культ Сталина. Текст доклада попал в руки израильской разведке и оказался у американцев. В июне госдепартамент США опубликовал речь Хрущева, а радиостанции «Свобода» и «Свободная Европа», финансируемые американской разведкой, стали передавать текст доклада в эфир — к ужасу и потрясению убежденных коммунистов на Западе и Востоке ^{633} . Внутри страны Хрущев разослал текст доклада во все партийные организации с указанием прочесть его всем рядовым членам партии и даже на собраниях «трудовых коллективов», которые охватывали более широкую аудиторию. В итоге общее число слушателей, по некоторым данным, достигло 20-25 млн. человек. Чтение доклада повергло идеологический и пропагандистский аппарат СССР в состояние, близкое к параличу. В университетах, на производстве и даже на улицах люди высказывали вслух мысли, за которые раньше им грозил арест. Официальные лица, органы безопасности и их секретные сотрудники не имели инструкций о том, как реагировать на эту ситуацию. Они бездействовали и безмолвствовали ^{634} .

Миллионам людей в Советском Союзе хотелось знать больше, чем было сказано в докладе. Историк Сергей Дмитриев написал в своем дневнике: «Никакого сколько-либо серьезного истолкования всех приведенных в докладе фактов не дано. Назначение такого доклада не ясно. Его, так сказать, внешнеполитический смысл еще можно понять. Но внутреннее назначение? Учащиеся в школах стали срывать со стен портреты Сталина и топтать их ногами… Учащиеся задают такой вопрос: кто создал культ личности? Если сама личность, то где же была партия? А если не только сама личность, то, следовательно, партия и создавала этот ныне осуждаемый культ личности? Ведь каждый райком, обком, крайком, партком имели своих "вождей" и героев и насаждали тот же культ личности в соответствующих масштабах» ^{635} .