Неукротимое сердце
Шрифт:
Ее лицо пылало.
– Итак, ты не была замужем за Кинкейдом.
– Джек, я все объясню.
Он не сводил с нее холодного взгляда.
– Если ты не была его женой, как же ему удалось заставить тебя уехать с ним?
– Джек, прошу тебя, позволь мне объяснить.
– Я жду.
– Мы сбежали из дома, но в форте Юма он отказался жениться на мне. Кинкейд заявил, что я нужна ему только как любовница, и попытался изнасиловать меня. Я схватила его пистолет и выстрелила. Я была уверена, что убила его.
Джек оторопел.
. – Я так боялась быть повешенной за убийство, что украла коня и ускакала, не убедившись, мертв ли он.
Последовала долгая пауза.
– Это все? Или есть еще что-нибудь, чего я не в состоянии понять?
Кэндис сразу же вспомнила о стирке.
– Нет. То есть… – Она вспыхнула.
– Что еще ты скрываешь от меня? Что, Кэндис? Это касается ребенка? – Его глаза сверкнули.
– Нет!
– Это мой ребенок?
– Господи, да! Это насчет стирки!
Джек мгновенно успокоился и с недоумением посмотрелна нее.
Кэндис коснулась его щеки.
– Джек, это наш ребенок. Клянусь тебе.
– Не представляю, что можно сочинить про стирку. Но что, черт побери, ты стираешь?
Кэндис прикусила губу.
– Я беру белье в стирку у солдат и в отеле. Джек замер.
Кэндис попыталась улыбнуться.
– Нам нужны деньги. Я хотела немного подработать. Он побагровел.
– Ты берешь белье в стирку? Моя жена – прачка? Кэндис попятилась.
– Джек, в этом нет ничего дурного…
– Даже если бы ты не была беременна, я никогда бы не позволил тебе заниматься этим! Чтобы я больше не видел эту гадость у себя во дворе! Закрывай свою прачечную! – Он ткнул в нее пальцем.
– А на что мы будем жить? Нам нужны деньги, Джек! Черт бы побрал твою гордость! Я не могу питаться одними яйцами и белками! Нам нужны мука, сахар, кофе, ветчина, мыло, ткани, нитки – и это далеко не все!
– Верни белье, Кэндис. Ты вернешь все, до последней тряпки, сегодня же. И больше никогда не возьмешь, и точка.
– Я твоя жена, – дрожащим от ярости голосом промолвила Кэндис, – а не индианка, с которой ты делишь вигвам. Не смей мне приказывать!
– Ты сегодня же вернешь это чертово белье, Кэндис, – угрожающим тоном произнес Джек, сжав ее плечи.
– Мы не проживем без этого. Мы нищие!
Глаза его расширились, на скулах заходили желваки.
– Джек! Я не хотела…
Он отпустил ее и выскочил из дома, оглушительно хлопнув дверью. Вся дрожа, Кэндис опустилась на постель. Ей хотелось плакать. Зная Джека, она понимала, какой удар нанесла его гордости.
Поздно ночью, когда Джек наконец вернулся и лег рядом, он даже не дотронулся до нее.
Часть четвертая
ВОЙНА
Глава 55
Февраль 1861 года
Услышав, как отворилась дверь, Кэндис с улыбкой подняла глаза.
– Ты вовремя. – Увидев угрюмое лицо Джека, она встревожилась: – Что случилось?
– Плохие новости. Индейцы осадили перевалочную станцию на перевале Апачи. Там застряли отряд солдат и две почтовые кареты с пассажирами. Два человека убиты, и много раненых. По слухам, Кочис захватил трех пленных американцев.
Кэндис замерла с разделочным ножом в руке, забыв о сочном цыпленке.
– Очевидно, –
добавил Джек, – Кочис вышел на тропу войны.Кэндис всмотрелась в сумрачные глаза мужа.
– И что теперь будет?
– Говорят, Аури собирается встретиться с представителями военных из форта Брекенридж. Они уже направили солдат в форт Бьюкенен за медицинской помощью и припасами, а теперь набирают добровольцев в Тусоне.
Аури был агентом почтовой компании Баттерфилда.
– Но что произошло?
– Помнишь похищение сына Джона Уордена осенью? На его поиски отрядили солдат.
Джек опустился на табурет и уставился на огонь.
– Но ты же говорил, что Кочис не причастен к этому делу, – заметила Кэндис, садясь.
– Уорден утверждает обратное.
Быстро взглянув на Кэндис, Джек поразился, увидев сострадание в ее глазах. Неужели она понимает его чувства?
– Джек? – тревожно спросила Кэндис. – Это война?
– Да.
Джек не нуждался в дополнительных сведениях. Ему было ясно: если несколько белых убиты и захвачены в плен, значит, будет война. И только предательство могло заставить Кочиса нарушить слово. Месть обманутого Кочиса будет беспощадной. Джек, как никто другой, представлял себе ее размеры и последствия.
– Хочешь есть? – мягко спросила Кэндис, с тревогой думая об отце и братьях. За все одиннадцать лет, минувших с тех пор, как их семья перебралась на территорию, они никогда не воевали с апачами. Одно дело – налеты и стычки, но война? Господи, только не это.
– Ешь, – сказал Джек. – Я не голоден.
Он вышел из дома, но не занялся обычными делами, а сел на коня и выехал из города. Предоставив вороному выбирать дорогу, Джек погрузился в тяжкие раздумья.
Он уважал Кочиса и восхищался им. Гордился тем, что Кочис дал ему имя, гордился тем, что сражался плечом к плечу с великим воином и что тот считает его своим другом. Джек лучше, чем кто-либо другой, понимал, что произошло. Кочис искал мира с белыми, чтобы сохранить свой народ. Белые превосходили индейцев не только численностью, но и силой благодаря своим знаниям и технике. Они имели ружья, пушки, бинокли, карты, припасы, и, что самое важное, их было несметное количество. Только мир с ними оставлял апачам надежду выжить.
Между тем как война могла привести как к свободе… так и к гибели.
В глубине души Джек знал, что эта война обречена на неудачу, проиграна, даже не начавшись. Знал это и Кочис. Вот почему он заключил мир с белыми, вот почему так цепко держался за него, несмотря на презрение других вождей и недовольство собственных воинов, готовых с оружием в руках отстаивать свой образ жизни, землю и свободу.
Чем все это кончится? Сколько лет продержатся апачи против белых? Немало индейских племен уже загнали в резервации. А это смерть, пусть не физическая, но смерть народа, его духа и традиций.
Возвращаясь в город, Джек уже знал, как поступит. У него нет выбора. Он расседлал коня, тщательно его вытер, задал ему зерна и постоял рядом – откладывая неизбежное.
Когда он вошел в дом, Кэндис подбрасывала полено в огонь. Джек смотрел на жену, одетую в тонкий халатик из розового шелка, накинутый поверх кружевной ночной рубашки. Он нуждался в ней не только физически. Она была смыслом его жизни. Джек горько сожалел о всех недомолвках и недоразумениях, разделявших их, сожалел, что не может повторить и прожить заново каждое мгновение, проведенное с ней.