Неуловимая невеста
Шрифт:
Еще и еще, сильнее и сильнее. Глубже и глубже, пока она со всхлипом не выкрикнула его имя.
«27 ноября 1822 года.
Ранний вечер.
Моя комната в марсельской гостинице.
Дорогой дневник!
Вчера я добилась успеха. Не то чтобы я ожидала бурного сопротивления, но теперь нужно подождать и увидеть, глубоко ли вошел крючок.
День
Предпочтительно всеми способами.
Предпочтительно до того, как мы увидим сушу… Мне не терпится знать, закончится ли мой план желанным исходом.
И как всегда, я исполнена надежды.
Э.».
День выдался на редкость хлопотным, но, поднимаясь к себе, Гарет был совершенно уверен: они сделали все, что могли, благодаря, конечно, любезности Жюно, и теперь можно надеяться на успех их безумного рывка к Ла-Маншу.
Он ощутил некое напряжение, знакомое, почти ободряющее напряжение, которое всегда чувствовал перед битвой. Он был слишком опытен, чтобы тревожиться по этому поводу. Мало того, приветствовал это напряжение.
Но нечто другое волновало его, скрывавшееся под предвкушением боя. И все из-за Эмили и ее появления в его комнате прошлой ночью. Из-за того, что произошло в его постели. Он предпочел бы, чтобы все было иначе, но не мог отрицать, не мог притворяться, что не ждет повторения вчерашнего.
Сердце тяжело заколотилось, когда он открыл дверь и вошел. И сразу устремил взор на постель.
Она была пуста.
Он снова и снова обыскивал глазами полумрак, только чтобы убедиться. Но в постели никого не было. Она не пришла.
Он закрыл за собой дверь и продолжал стоять, мучая себя упреками: прошлой ночью он сделал что-то, что ей не понравилось, или не сумел сделать что-то такое, чего она ожидала. Или…
Но рациональная часть мозга уже оценивала ситуацию.
Почему она не пришла? Он должен найти ответ…
Гарет вспомнил, как неспешно она вошла к нему. Похоже, все было хорошо продумано. У нее был план. И в этот план входило…
Он выругался. Сжав губы, подошел к окну, бросил взгляд на пустую улицу, покачал головой и стал мерить шагами пол.
Он не должен этого делать, не должен сдаваться. Она знала, что он хочет… намерен жениться на ней, и этого достаточно. Если он придет к ней сегодня, значит, выдаст немного больше.
Но его потребность в Эмили — нечто такое, что он предпочтет скрыть, особенно от нее.
На шебеке они не могли проводить ночи вместе, а здесь… Нет, надо быть более осмотрительным и сохранять расстояние.
Для Гарета держаться на расстоянии, по крайней мере пока они не доберутся до Англии, означало скрыть, как глубоки его чувства к ней.
Он даже не знал, когда они появились, эти чувства, и когда переполнили его, захлестнули… но они есть, и это очевидный признак уязвимости.
Если он будет держаться от нее подальше, значит, сможет
цепляться за иллюзию того, что женится на ней, потому что они прекрасно ладят друг с другом. Потому что в минуту слабости он соблазнил ее, и, следовательно, женитьба — ожидаемый и необходимый исход, призванный успокоить его совесть.Ему не стоит идти в ее комнату. Нельзя показывать, насколько велика его потребность в ней.
Конечно, было бы лучше, если бы его не отвлекала ее близость…
Но какой-то очень настойчивый внутренний голос уверял, что если она будет проводить ночи в его объятиях, он станет меньше беспокоиться о ее безопасности. Она будет лежать рядом, и он не даст ее в обиду.
Если учесть, что отныне они будут останавливаться в таких же гостиницах…
Итак, идти или не идти?
Он не должен. Не следует…
Может, если подождать немного, она потеряет терпение и придет сама…
Но прошло полчаса, а Эмили не появилась. Похоже, у нее терпения больше.
Пробормотав проклятие, он шагнул к двери.
Ее комната была чуть дальше и за углом. Он вошел, не постучав, запер за собой дверь и подступил к кровати. Она не спала. И хотя прикрыла груди, плечи оставались соблазнительно голыми. Она смело встретила его взгляд. B ee глазах не светилось ничего, похожего на невинность. Мало того, ее губы чуть изогнулись в самодовольной улыбке. Как у кошки, ухитрившейся слизать сливки.
Он прищурился и ткнул в нее пальцем.
— Я знаю, что ты задумала, но не собираюсь играть в твои игры.
Эмили почувствовала себя настоящей бесстыдницей и, дерзко вскинув брови, заметила:
— Но ты же здесь, не так ли?
— Мое присутствие здесь не означает того, что ты думаешь.
— Неужели? — Она широко раскрыла глаза. Улыбка стала шире. — Что же это означает?
Он молча сбросил сюртук и прорычал:
— Поговорим об этом позже! — И потянулся к галстуку.
Улыбаясь еще более самодовольно, чувствуя, как по телу распространяется тепло предвкушения, она глубже зарылась в подушки и стала ждать.
Когда ее любовник и будущий муж ляжет рядом.
Он ее не разочаровал.
Довольно долгое время спустя измученная, счастливая и удовлетворенная Эмили наконец сумела собраться с мыслями и обнаружить, что до сих пор улыбается.
Ее план сработал!
Более того, появилось неожиданное дополнительное преимущество. Он разгадал ее замысел и, решив либо отплатить, либо отвлечь от любования своими успехами, сделал все, чтобы подарить ей чистое, незамутненное наслаждение. Она стонала, кричала, пораженная экстазом, вызванным его неумолимыми руками, губами и языком.
Она до сих пор не могла понять, что произошло. Крошечные волны восторга до сих пор накатывали на нее: память о пережитом наслаждении.
Она лежала на животе и, чуть приоткрыв глаза, наблюдала за лежавшим рядом, таким же усталым, как она, Гаретом. Он пообещал, что они потолкуют позже, но она подозревала, что сестры были правы. После всего джентльмены не беседуют. Они засыпают.
Нет, она не жаловалась. Ее план сработал, он пришел к ней. Потому что был не в силах устоять. Поступки всегда говорят яснее слов, особенно если речь идет о джентльменах.