Неутомимые следопыты

Догадка эта стучала в моем мозгу тысячью звонких молоточков. Не решаясь высказать свою мысль вслух, я был целиком занят ею, пока Женька записывал на клочке бумаги адрес Егора Алексеевича Прохорова.

— Значит, Серега, нужно шагать к Прохорову, — оживленно произнес Женька, когда мы вместе со всеми ребятами очутились на улице.

— А вы еще в Печурово пойдите, — сказал Федя.

— В какое Печурово?

— Это деревня, за болотами, — принялись наперебой объяснять ребята.

— А вот рядом еще Марьино есть, — подсказала Настя. — И туда, верно, партизаны тоже наведывались.

— Знаете что, ребята! — вдруг предложил Митя. — Давайте их проводим. Они же дороги не знают. Соберемся как-нибудь вместе и пойдем.

— Значит, у нас теперь целый отряд будет, — обрадовался Женька. — Целый отряд следопытов!..

— А что! — подтвердил Митя. — Отряд и есть.

Всю дорогу до самого дома Женька строил разные планы. Уже совсем недалеко от дома, когда мы проходили мимо ряда высоких тополей, Женька вдруг подпрыгнул и ловко поймал в кулак слетевшую с дерева бабочку — с черными крыльями, по которым будто перевязь, шла голубая полоска.

— Катокала фраксини, — сказал я почти машинально. — Голубая ленточница… И зачем ты, Женька, ее поймал? Нам теперь будет не до бабочек.

Женька ничего не ответил. Только пристально взглянул на меня. А потом достал из кармана коробку и бережно засунул в щель голубую ленточницу.

Драгоценный подарок

— Долго же вас продержал Михаил Федорович, — сказала тетя Даша, когда мы пришли домой. — Наверно, про всю свою жизнь успел рассказать?

— Он только про войну рассказывал, — отозвался я. — Про партизана, которого прятал в погребе.

— Знаю, — кивнув, сказала тетя Даша. — Теперь-то это уже всем известно.

Когда тетя Даша начала разливать по тарелкам суп, наверху хлопнула дверь, и ступеньки лестницы заскрипели под шаркающими шагами спускающегося к нам Ивана Кузьмича.

— Ну, историки, — весело проговорил он, усаживаясь за стол, — как успехи?

— Кое-что узнали, — сдержанно ответил Женька.

— Иногда и кое-что — это уже немало, — произнес Иван Кузьмич. Он отломил кусочек хлеба. — Ну, так о чем же вы узнали?

Я начал рассказывать. Иван Кузьмич внимательно слушал. Конечно, я рассказал все гораздо быстрее, чем Михаил Федорович.

— Да-а, — протянула тетя Даша. — Хороший он человек, старый Григорьев. И вот ведь — всю семью потерял. Два брата с фронта не вернулись… Сестра тоже померла… — Она помолчала и добавила, вздохнув: — Много хороших людей не возвратилось…

Неугомонный Женька готов был лететь к Егору Алексеевичу Прохорову тотчас же, после обеда. Но я так наелся, что не мог двинуться с места.

— Знаешь что, Жень, — сказал я, — давай лучше, как Митин дедушка говорил, список составим. Потом покажем сразу Афанасию Гавриловичу, когда он вернется, и узнаем, кого в том списке не хватает.

Усевшись за столиком в нашей комнатке, мы разложили перед собой все документы и бумаги. Я раскрыл наугад красноармейскую книжку, не слишком пострадавшую от времени и сырости. На первой ее страничке стояли фамилия, имя и отчество — Андрей Васильевич Степняк. Женька переписывал фамилии из партийных билетов.

«Громов Яков Петрович… — выводил он на бумаге. — Рузаев Платон Никифорович…» Я заглянул в документы коммунистов. Их карточки в партийных билетах можно было хорошо рассмотреть. Громов худощавый. Лицо тонкое, а глаза пристальные, смотрят внимательно. Курчавые волосы… Нос с горбинкой… Платон Никифорович Рузаев круглолицый. В глазах смешинка.

— Ты что задумался? — Женька ткнул меня в бок кончиком карандаша.

— Ничего, Жень, я так…

Я потеснил Женьку за столом и принялся читать список. «Вересов Павел Николаевич… Громов Яков Петрович… Рузаев… Степняк… Парфентьев… Головановский…» Это фамилия из орденской книжки. Головановский Прокофий Иванович, награжден орденом Трудового Красного Знамени. И фотографическая карточка есть. Уже пожилой человек, лет сорок пять — не меньше. Наверно, рабочий…

А вот фамилия из пропуска. Пропуск на фабрику. На обложке можно разобрать тисненые буквы: «Фабрика «Коммунар». А фамилия — внутри книжечки — Дмитриев. И имя с отчеством есть: Константин Александрович. И где она, такая фабрика «Коммунар»?..

— Слушай, Женька, — сказал я, прочитав список до конца. — А ведь ты не записал Афанасия Гавриловича!

— Ой, Серега, верно!

— И Клаву Муравьеву…

— Опять правда!

— А Федорчук-то! — воскликнул я. — Микола Федорчук, с которым Афанасий Гаврилович в разведку ходил!..

— Есть Федорчук!..

Женька торопливо принялся выписывать имена. Я смотрел, как он выводит строчки, и гадал: поделиться с ним своими мыслями о Клаве Муравьевой или нет.

— С Федорчуком пятнадцать, — подытожил Женька. — Все равно девяти человек не хватает. То ли, Серега, у них документов не было, то ли не успели те документы в гильзу вложить…

И тут я решился.

— Послушай, Жень, что, если в отряде не было никакого предателя?

— Как это не было?

— А так. Может быть, под пыткой Клава не выдержала…

— Что-о?.. — Глаза у Вострецова буквально вылезли из орбит.

— Ну не то, чтобы не выдержала… Просто в бреду выдала, где тропы в болотах…

— Ты, Серега, с ума, видно, сошел. — Женька произнес это как-то очень тихо, свистящим шепотом. — Может, у тебя, Серега, у самого бред?.. Соображаешь, что говоришь?

— Да я же не говорю, что это так в точности было, — смутившись, поспешно стал отказываться я, — только предполагаю…

— Предположитель какой! — крикнул вдруг Женька. — Да у Клавы немцы отца замучили, дом спалили… Она их знаешь как ненавидела!..

— Так ведь не нарочно же она… — говорил я, жалея уже, что начал этот разговор. — В бреду, может быть…

— В бреду? А кто немцам сообщил, что в городе раненый партизан скрывается? А почему Клаву на улице схватили из всех прохожих одну? Ну, отвечай, почему?

— Может быть, фашисты и не знали про нее, а просто устроили облаву, — слабо открещивался я.

— Что-то у тебя все очень просто получается.

— Ну да… А Клаву схватили… Ведь Михаил Федорович сам говорил, что ее многие знали в лицо.