Неутомимые следопыты

Но все произошло именно так. Ямка становилась все глубже, и вот я ощутил под рукою что-то твердое, холодное и круглое. Еще мгновение, и, ухватившись оба, мы вытащили какой-то странный предмет, похожий на облепленную землей большую бутылку.

— Все… — произнес я в растерянности.

Женька со всех сторон внимательно осмотрел нашу непонятную находку, стер налипшую землю. Теперь я увидел, что этот предмет походит не на бутылку, а на кусок железной трубы, такой толстой, что я, пожалуй, мог бы засунуть в нее кулак. Впрочем, сунуть в эту трубу кулак было невозможно, потому что с одной стороны труба оказалась сплющенной, а с другой закрыта плоским донышком с чуть выступавшим краем.

— Жень, что это? — спросил я.

— Гильза от снаряда, — отозвался Женька, и в голосе его прозвучало разочарование. — С войны осталась.

Он размахнулся было, чтобы запустить подальше эту гильзу, пролежавшую в земле так много лет, но вдруг рука его замерла в воздухе. Он поднес нашу находку к уху и несколько раз встряхнул, прислушиваясь.

— А в ней что-то шуршит, Серега.

Ловко вставляя в щель то лезвие ножа, То рукоятку, Женька все больше расширял отверстие между сплющенными стенками гильзы. Потом он дал мне подержать ножик и снова встряхнул гильзу.

— Серега, там какие-то бумаги… Ну-ка дай лопату.

Острым углом крепкого лотка лопаты Женьке удалось еще чуть-чуть расширить отверстие. Осторожно встряхивая гильзу, он извлек из нее полуистлевший листок бумаги, покрытый торопливыми кривыми буквами.

— Письмо какое-то. Только буквы стерлись. — Женька низко наклонился, вглядываясь в листок и шевеля губами: — «…рищи… на…лго… жить… погиб… не сдадим… нас… жили… кара…» Серега! — вдруг воскликнул он. — Это партизанская записка!.. Это партизаны!.. Те самые!.. Ты понимаешь, Серега?

Но я еще ничего не понимал. Должно быть, от жары и усталости у меня плохо стала соображать голова. А Женька, волнуясь, уже читал по складам:

— «Товарищи! Нам недолго осталось жить… Мы решили, что все погибнем, но не сдадимся…» Теперь понял? — спросил он, быстро взглянув на меня, и продолжал читать: — «…Нас окружили. Карателей много. Нас осталось пятеро…» — Вострецов остановился, чтобы перевести дух.

И тут я все понял. Ошеломленный, я посмотрел на Женьку. Он силился разобрать какое-то стершееся слово, наморщив лоб. Потом, видно решив, что слова все равно разгадать не удастся, снова встряхнул гильзу. Из нее выпала какая-то книжечка. Согнутая в трубку по форме гильзы, она оказалась тоненькой и так затвердела от времени, что Вострецов с трудом разогнул ее. Один краешек у книжки был разорван, словно его отхватили щипцами. Бурая от сырости, эта книжка когда-то, наверно, была красного цвета. Какие-то едва заметные черточки и полоски я различил на ней и догадался, что это буквы, Некоторые из них, если как следует вглядеться, еще можно было разобрать: «…союзная», «…ическая…», «парт…».

— Партийный билет… — прошептал я, сообразив, что означают эти буквы. — «Всесоюзная Коммунистическая партия…»

Открыть книжку оказалось невозможно. Странички ее слиплись так, словно их смазали клеем.

— Здорово ее сыростью схватило, — произнес я.

— Сыростью? — Голос у Женьки прозвучал странно, незнакомо. Я взглянул на него и вздрогнул. — Нет, Сережка, это не от сырости, — сказал он. — Билет пробит пулей. Это кровь…

Сквозь пятна крови

Пораженные, молча стояли мы и в оцепенении смотрели друг на друга. Но вот я словно очнулся ото сна. И тогда сквозь тишину услышал далеко-далеко чей-то протяжный крик: «Сережа! Сережа-а!..» Я прислушался. Но голос больше не повторился.

— Ты слышал? — спросил я у Женьки.

— Вроде кричал кто-то.

Вдалеке опять раздался чей-то протяжный крик. На этот раз как будто ближе:

— Эге-ге-гей! Женя!.. Сережа-а-а!..

— Эгей!.. — откликнулись мы разом. — Эге-ге-гей!..

Я уже узнал голос Мити. А вскоре и сам Митя появился на гребне оврага. Вслед за ним высыпали к Волчьему логу Федя, Тарас, очкастый Игорь.

— Вот они!.. — закричал, увидев нас, Федя.

Он первый юрким шариком скатился по склону. За ним сбежали вниз Митя, Игорь, толстый неповоротливый Тарас стал спускаться, хватаясь за кустики.

— Глядите! — кричал Федя, покатываясь со смеху. — Вот так ямищу вырыли! Н-ну что, н-нашли сундук?

Я оторопел. Откуда ему известно о сундуке?

— Тетя Даша чуть с ума не сошла, — укоризненно проговорил Митя. — Ушли, никого не предупредили. Ну, Иван Кузьмич, тот сразу догадался. «В Волчьем логе они», — говорит… Ну, мы и отправились на розыски.

— Как же так? — Я с изумлением обернулся к Женьке. — Ведь мы записку оставили.

— Записку? — теперь уже удивился Митя.

— Ну да, на столике в комнате. Специально для тети Даши.

— Никакой записки она не находила.

— Нет, пусть скажут, нашли они сундук или нет! — перебив Митю, закричал Федя. — Я никогда настоящего клада не видел!..

— А это ты видел? — вдруг резко спросил Женька, сунув прямо в лицо насмешнику снарядную гильзу, клочок бумаги с карандашными строчками и пробитый пулей партийный билет.

От неожиданности Федя умолк, словно поперхнулся, и отпрянул назад. Все ребята уже обступили моего друга со всех сторон, стараясь как следует разглядеть, что это он держит в руках. Митя внимательно разглядывал партийный билет. Раскрыть его он, как и мы с Женькой, не мог, но, видно, сразу понял, что это такое.

— Где нашли? — спросил он.

— В гильзе этой, — отозвался Женька. — Там еще что-то есть. Наверно, партизаны спрятали от гитлеровцев.

Митя сильно встряхнул гильзу. Из нее выпала покоробленная книжечка. Женька подхватил ее на лету, и я увидел на обложке отчетливый силуэт Ленина.

— Комсомольский билет… — угадал Митя.

Присев на корточки, он расстелил на траве Женькину куртку и принялся вытряхивать на нее из гильзы все, что там было. Молча стояли мы вокруг мальчика и смотрели, как одна за другой падают на куртку свернутые бумажки, какие-то книжечки и совершенно бесформенные комки.

Пока Митя исследовал содержимое гильзы, мы рассматривали то, что кучкой лежало на Женькиной куртке. Тут было еще два партийных билета, три комсомольских, четыре красноармейские книжки, какие-то непонятные бумажки, исписанные чернилами, расплывшимися по строчкам так, что разобрать ничего было нельзя. Была тут еще орденская книжка, какая-то справка, отпечатанная на бланке, небольшое удостоверение, на котором можно было разобрать слово «пропуск».

— Надо все это Афанасию Гавриловичу показать, — сказал я.

— Вот вы к нему и идите, — решил Митя. — Ведь Афанасий Гаврилович к вашей тете Даше сватался.

— Сватался?! — удивленно воскликнул Женька.

— Ага, — подтвердил Федя. — Т-только она ему от ворот поворот. А ты думаешь, п-почему он вас клубничкой угощает? Наверно, снова будет с-свататься.

— Ладно, ребята, — произнес Митя. — Там видно будет. А сейчас нужно в город возвращаться.

Завернув все найденные нами бумаги в мою майку и захватив с собой гильзу, мы стали подниматься по склону Волчьего лога. Без особого труда вышли мы к Большому дубу, отыскали в кустах наши рюкзаки и, даже не присев, чтобы передохнуть, двинулись следом за Митей по знакомой тропинке.