Неведомое

Увидав невдалеке свет на постоялом дворе, я заехал туда и занес в свою записную книжку случившееся со мной необыкновенное происшествие.

Час спустя я приехал домой; первым делом мне сообщили о кончине моей бедной старушки, последовавшей только что, после агонии, продолжавшейся около часу.

Жорж Паран,

мэр в Въеж Фати (Эн)

(Письмо 20)

XXI.Прочитав ваше воззвание, я считаю долгом рассказать вам об одном происшествии, случившемся здесь и сильно переполошившем жителей этого местечка. Вот что произошло.

Пятнадцатилетний мальчик, давно уже находившийся в услужении у М. У., был послан вести скот на водопой. Надо вам сказать, что отец этого ребенка заболел два дня назад воспалением легких, и что болезнь его тщательно скрывали от сына.

Шагах в тридцати от хлева мальчик увидел вдруг две руки, воздетые к небу, затем — фигуру в виде призрака, и услыхал жалобные крики и стоны. Потрясение было так сильно, что мальчик лишился чувств; он объяснил потом, что видел своего отца. Было около семи часов вечера.

На другой день, в четыре часа, отец его умер, а накануне вечером несколько раз требовал к себе сына среди сильнейших страданий.

Этот факт могут подтвердить вам сотни лиц, самых уважаемых в Шамбере.

К-Дюфор,

аптекарь в Шамбере (Корреза)

(Письмо 5)

XXII.Следующий факт я нахожу стоящим вашего внимания. Г Дестрюбе, капельмейстер 14-го полка, человек, вполне заслуживающий доверия, однажды ночью внезапно проснулся, услыхав голос, звавший его: «Нарцис!» Услыхав этот зов, Дестрюбе, узнавший голос своего отца, приподнялся на постели. Это происходило между полуночью и половиной первого. Несколько часов спустя Дестрюбе получил телеграмму, извещавшую его о кончине отца, последовавшей именно ночью в тот самый час, когда он услышал его голос.

Дестрюбе, стоявший гарнизоном в Сен-Максанте, отправился на похороны в Вобекур (Меза) и там узнал, что последнее слово, произнесенное его отцом, было «Нарцис!»

Если этот факт может быть полезен вам в ваших интересных изысканиях, то я считаю за счастье сообщить его вам, а мой друг Дестрюбе готов подтвердить все вышесказанное.

Сорле,

капитан 137-го пехотного полка в Фонтенэ-ле-Конт (Вандея)

(Письмо 27)

XXIII.Моя старая тетка, г-жа де Тирие, за четыре-пять часов перед смертью затихла и казалась углубленной в размышления «Ваши боли усилились?» — спросила ее сиделка, потом сообщившая мне об этом случае. «Нет, милая моя, но я позвала сюда Мидон на свои похороны», — отвечала старушка.

Мидон была ее прежняя служанка, жившая теперь в Эльмоне, деревне, лежащей в шестидесяти километрах от Нанси, где находилась г-жа де Тирие. Женщина, присутствовавшая при последних минутах моей тетки, была очень удивлена, увидав несколько часов спустя эту самую Мидон, явившуюся с траурным платьем в узелке и говорившую, что слышала, как звала ее барыня, «чтобы она присутствовала при ее кончине и отдала ей последний долг».

Ад'Арбуаде-Жюбенвилль,

отставной смотритель над лесами и водами,

кавалер Почетного Легиона в Нанси

(Письмо 30)

XXIV.Отец моей матери жил в Генинге, где состоял мэром. Вскоре после осады этого города он получил известие, что отец его, живший в Рикс-гейме, опасно захворал. Велеть оседлать верховую лошадь и поскакать туда сломя голову было делом одной минуты. На полпути он увидал фигуру своего отца перед головой коня, который взвился на дыбы. Первой мыслью деда было, что отец его скончался, и, действительно, прибыв в Рикс-гейм три четверти часа спустя, он убедился, что отец отошел в вечность как раз в ту самую минуту, когда ему явилось видение.

Мать моя, Маделена Зальцман, тогда молоденькая девушка, несколько лет спустя вышла замуж за Антуана Ротеа, нотариуса в Альткирхене (Эльзас), где он занимал эту должность в продолжение 30 лет. Я унаследовал его профессию и после войны 1870 года поселился во Франции, в Оркво (департаменте Верхней Марны).

Е. Ротеа

(Письмо 40)

XXV.Моя мать скончалась в субботу 8 апреля 1893 года. В предыдущую среду я получила от нее письмо, в котором она писала, что не особенно страдает от своей болезни сердца, и рассказала мне о поездке, предпринятой ею 1 апреля в Васселону, неподалеку от нашего поместья. В тот день, 8 апреля, я спокойно пообедала в полдень, но в два часа мной вдруг овладел приступ невыносимой тоски. Я поднялась к себе в спальню, бросилась в кресло и разразилась рыданиями: мне представилась матушка лежащей на своей постели мертвой, в белом кисейном чепце с рюшами, которого я никогда у нее не видела. Старуха-служанка, встревожившись, пришла ко мне и удивилась моему отчаянию. Она уверяла, что у меня расстроены нервы, и помогла мне докончить мой туалет. Я вышла из дому в полусознательном состоянии. Пять минут спустя я услыхала позади поспешные шаги своего мужа, принесшего мне телеграмму: «Матушка при смерти, не проживет и ночи».

— Она умерла! — воскликнула я, — я знаю, я ее видела.

Я вернулась домой, и мы собрались ехать с первым же поездом. Было половина третьего по парижскому времени, когда я увидела свою мать на смертном одре, а три часа спустя мы узнали из телеграммы о том, что она неожиданно скончалась, в половине четвертого по сграсбургскому времени. Она вовсе не болела и легла лишь за два часа до смерти, жалуясь на озноб и сонливость; она не предчувствовала смерти и заставила моего отца прочесть ей какое-то письмо. Детей своих она не требовала к себе, но я все-таки думаю, что она вспомнила обо мне, умирая. Я приехала в Страсбург в 11 часов утра, когда матушка была уже положена в гроб, но женщины, одевавшие ее, описали мне бывший на ней кисейный чепец таким точно, каким я его видела в своем видении.

А.Гесс. В.Альби

(Письмо 42)

XXVI.Один молодой студент-медик, состоявший интерном в госпитале, заболел ангиной, признанной не тяжелой. Однажды вечером он возвращается к себе в комнату, не чувствуя никакого ухудшения в своем здоровье, ложится в постель и засыпает, — по крайней мере, так все думают. В ту же ночь, часов около трех, сестра милосердия в больнице была разбужена стуками в дверь. Она поспешно встает, так как стуки делаются все настоятельнее, бежит к двери, но никого не видит. Она расспрашивает персонал больницы, никто ничего не слыхал. Поутру, в час общего подъема, приятель молодого студента, живший с ним рядом, встревоженный тем, что сосед не шевелится, подходит к нему и застает его мертвым, с руками, судорожно прижатыми к горлу. Он умер от внутреннего кровоизлияния.

Тогда монахиня поняла значение стуков в ее дверь. Несчастный умирающий, очевидно, думал о ней, как о человеке, проявившем к нему участие. Будь она возле, он, может быть, остался бы жив. Если вы напечатаете это происшествие, то прошу вас изменить мое имя и название города: у нас публика вполне fin de siecle, и готова поднять на смех все, что угодно.

А.К.

(Письмо 43)

XXVII.В 1887 году мои родители приютили у себя мою бабушку, 80-летнюю старушку. Мне было тогда двенадцать лет и я посещал вместе с товарищем, старше меня года на два, общинную школу на улице Булар в Париже. Бабушка была больна, но ничто не заставляло предвидеть ее скорой кончины. Прибавлю, что приятель мой часто приходил к нам, и что жили мы на расстоянии десяти минут ходьбы друг от друга.

Однажды утром, когда я проснулся, около 7 часов, мама сообщила мне, что час тому назад скончалась моя бабушка. Разумеется, решено было, что я сегодня не пойду в школу. Отец мой, отправляясь в 9 часов утра в городскую ратушу, где состоял чиновником, зашел в школу предупредить директора о постигшем нас несчастии. Тот отвечал, что уже все знает, что мой товарищ сообщил ему это известие, сказав, что моя бабушка умерла в шесть часов утра. Между тем никаких отношений между нашим домом и домом моего приятеля не было, как, впрочем, между нашей семьей и школой. Но этот факт неоспоримый, и я сообщаю его вам, ручаясь за его достоверность.