Nevermore

ГЛАВА 21

С момента зачатия нашей НАЦИИ как автономногополитического образования в результате Войны за независимость американский гражданин испытывал величайшую патриотическую гордость принципами эгалитаризма, на которых основана эта страна. Отважный Кревкур, [43] выделяя особые качества, коими наша юная республика отлична от чопорного старосветского мира, особый акцент делал на относительной роли богатства, утверждая, что «путешественник не видит в нашем ландшафте контраста между враждебным всем замком или надменным особняком и глинобитной хижиной, поскольку богатые и бедные не так удалены друг от друга, как в Европе».

43

Гектор Сент-Джон Кревкур (1735–1813) — французский литератор. Его «Письма американского фермера», идеализировавшие Америку, опубликованы в 1782 г.

Подобно многим верованиям, любимым массой,тезис об сравнительном экономическом равенстве всех членов нашего общества имеет лишь косвенное отношение к истине. Разумеется — и к счастью — американцы избавлены от той аристократической иерархиии системы привилегий, коя основывается исключительно на случайности рождения, но тем не менее лишь весьма недальнозоркий наблюдатель мог бы упустить из виду крайнее неравенство в положении различных классов жителей Соединенных Штатов. Как бы ни были мы привержены идеалам эгалитаризма в теории,на практикев Новом Свете отмечается столько же неравенства, сколько в Старом. Биржевые магнаты ступают столь же горделиво по улицам Манхэттена, как по улицам Лондона, их жены и дочери столь же уверенно отстаивают свои притязания. Тщеславие человеческое и стремление к отличиям, со-природное нашему, увы, чересчур земному естеству, не поддается изменениям в силу одного лишь политического или законодательного принципа.

И можно было бы даже предположить, что коммерческие основания американской системы делают ее еще менеепривлекательной в некоторых существенных аспектах, нежели европейские аристократии, ибо, сколь бы незаслуженным ни было богатство и могущество знати, приобретенное всего лишь по праву наследства, в исторической перспективе люди высокого происхождения, как правило, являлись первостепенными покровителями искусств, в то время как у нас на родине обладателями большого богатства сплошь и рядом становятся незаслуженно преуспевшие представители торгового сословия, лишенные всякого вкуса к музыке, живописи или изящной словесности. В итоге доминирует в Америке филистер, а люди таланта, я бы даже осмелился сказать — гения— в области литературы и искусства зачастую оказываются сведены к самым скромным, если не вовсе ничтожным условиям.

Такие размышления породил во мне вид роскошного особняка Никодемусов. Я и прежде слыхал немало рассказов об его архитектурной экстравагантности,однако воочию видел впервые.

В осуществление плана, который мы наметили накануне, полковник Крокетт прибыл на Эмити-стрит вскоре после завтрака в красивой коляске, любезно предоставленной ему сверхщедрымхозяином. Забравшись на сиденье рядом с первопроходцем, я убедился, что его бодрое настроение успело восстановиться и свойственная ему добродушная веселость нисколько не пострадала под назойливым холодным дождем.

Двадцатипятиминутное путешествие по сырым безотрадным улицам привело нас к цели. Усадьба Никодемусов, занимавшая целый городской квартал, была окружена высокой стеной из прочного кирпича. Над воротами этого надежного бастиона караулили две резные свирепые фигуры с туловищами льва, крыльями стервятника, оскаленными мордами драконов и когтистыми лапами орла.

Мы проехали между этими фантастическимистатуями, напоминавшими хищных химер, что сторожат ворота древних храмов Ближнего Востока, и двинулись дальше по извилистой дорожке под разросшимися ветвями множества старых, гигантских дерев, пока не попали в мощеный двор, откуда открывался вид на странный, гротескный, до крайности идиосинкратическийфасад прославленного особняка Никодемусов.

Пока полковник выходил из коляски и привязывал поводья к богато украшенной резьбой коновязи, я в молчаливом изумлении созерцал фасад этого уникального здания. Его владелец, он же и архитектор, Джозайя Никодемус, в юности вел полную приключений жизнь моряка — сначала в качестве юнги, потом рядового матроса, и так, поднимаясь постепенно, сделался третьим, вторым, первым помощником и, наконец, капитаном китобойного судна «Грампус». В этих различных званиях он совершал вояживо все края мира и своими глазами видел древнюю славу Греции и величие Рима, экзотическую роскошь Востока, и дикую красу черной Африки, и райскую прелесть Полинезийских Тропиков.

Вернувшись на твердую землю, Никодемус вложил заработанные деньги в кораблестроение и постепенно достиг успеха, превзошедшего самые невероятные ожидания. Разбогатев свыше всякой меры, он решил построить себе резиденцию, где сочетались бы все чудеса, некогда в юности ослепившие его взор. Эта редкостная амбициявоплотилась в поразительном здании, высившемся теперь передо мной.

План его отличался пестрым и крайне дисгармоничнымсочетанием всех архитектурных украшений, от средневековых башен до коринфских колонн и восточных минаретов и резных контрфорсов, характерных для итальянского барокко, — в целом эта немыслимая смесь придавала зданию фантастический облик замка из «Тысячи и одной ночи», как будто оно родилось в таком виде из бурного воображения чересчур одаренного ребенка.

Взятый в отдельности, каждый элементсвидетельствовал о достаточном уровне вкуса и ремесла. К примеру, прекрасное впечатление на меня произвела вязь по дереву, покрывавшая архитравнад главным подъездом и созданная по образцу прославленной мозаики с гробницы Итимадуд-Даула в Агре, Индия. Но невероятный избыток и разнообразие бесчисленных элементов декора указывали на пристрастие, противоположное хорошему чувству, а именно на вульгарную склонность к показухе.Лишь человек, абсолютно лишенный эстетическогочувства, мог бы принять эту павлинью роскошь за истинную элегантность или величие — так думал я, рассматривая пышный особняк, и мое суждение почти сразу же подтвердилось: мой спутник подошел ко мне, задрал голову, озирая экстравагантный фасад, и заявил:

— Разрази меня, если у этой дамочки Никодемус не самый потрясный домишко, какой я видел в жизни. По сравнению с ним усадьба старого Ашера — что южный конец коняки, которая скачет на север.

Подавив желание ответить на эту мысль достойным ее сардоническим комментарием, я поднялся по ступенькам и постучал чугунным молотком. Мгновение — и парадную дверь распахнул согбенный седовласый слуга, который окинул пас неторопливым оценивающим взглядом и любезно осведомился о причине нашего визита.

— Мы должны побеседовать с миссис Генриеттой Никодемус по делу неотложной важности, — отвечал я. — Мое имя мистер Эдгар По, а это, — жестом указал я на своего спутника, — полковник Крокетт из Теннесси.

Достаточно было этого имени, чтобы вызвать весьма своеобразную реакцию у престарелого слуги. Глаза его чуть не вылезли из орбит, рот широко раскрылся.

— Полковник Крокетт? То бишь — Дэви Крокетт?

— Чистый и беспримесный! — заявил покоритель границ, скрестив руки на мощной грудной клетке.

— Не! — воскликнул недоверчивый служитель. — Быть того не может.

— Он самый и есть, — подтвердил Крокетт. — Гибкий, что ветка гикори, неумолимый, как нож мясника, быстрый, как торнадо в Техасе.

— Пес задери мою кошку! — захихикал в лад ему старик. — Подождите снаружи, джентльмены, я ща позову мисс Генриетту. Да она треснет от удивления, когда услышит такое. — И он, покачнувшись на пятках, ринулся прочь с проворством, совершенно аномальнымдля человека, чья седая борода, сморщенное чело и усохшее тело явственно обличали в нем дряхлого старца.