Nevermore

Но ни в одной статье я не находил ни малейшего намека, который позволил бы нам разгадать страшную тайну рокового слова «NEVERMORE» или пролить свет на личность призрачной женщины-убийцы.

Постепенно процесс чтения сделался чрезвычайно изнурительным, как из-за всевозрастающего напряжения органов зрения, утомленных этой работой, так и из-за неумолимого убывания дневного света, уже едва просачивавшегося в окно. Отложив газету, я прикрыл разболевшиеся глаза и бережно помассировал их кончиками пальцев. Крокетт, разделяя испытываемый мною дискомфорт,попытался зажечь стоявшую на столе лампу, но поскольку ее масляный резервуар оказался пуст, полковник задул спичку и объявил:

— Полагаю, пора ставить точку, старина. Свет тут ни к черту ни годится.

— В самом деле, быстро угасающий дневной свет не дает адекватной нашим потребностям иллюминации, — признал я. — Сверх того, хотя плотная ткань носового платка уберегла меня от множества респираторных раздражителей, коими насыщен здесь воздух, она в то же время сделала крайне затруднительным сам акт дыхания… В то же время, — после краткой паузы добавил я, — не хотелось бы прекратить нашу работу, когда еще так много остается несделанным.

— Как же быть?

Я с минуту поразмыслил над этим вопросом, а затем предложил:

— Мы могли бы отнести непрочитанные газеты на Эмити-стрит, чтобы я продолжил изучать их в более удобной обстановке своего кабинета.

С некоторым сомнение поглядывая себе под ноги, Крокетт заметил:

— Их тут страсть как много, этих газет, По. Дотащить их до коляски — и то не простое дело.

— Конечно, это будет нелегко, — согласился я, но тут мне в голову пришла новая идея. — Но ведь юный Джесс и его друзья рвались помочь нам, — напомнил я полковнику. — Самое время призвать их на помощь.

— Неплохая мысль, — одобрил Крокетт. — Посмотрим, удастся ли пригнать их сюда.

Он поднялся с места и поспешно вышел. Я воспользовался передышкой для того, чтобы развязать узел и снять с лица платок, испустив при этом протяжный вздох облегчения.

Минут через десять или пятнадцать полковник вернулся со всей юной четверкой в поводу. Молодые люди охотно взялись помочь нам и поволокли газеты в коляску под затянутое и абсолютно неправдоподобное повествование Крокетта о его явно вымышленном столкновении с огромных размеров представителем вида Amiurus lacustris,которого он на своем грубом провинциальном диалекте именовал «огромищной каракатицей».

Наконец, дело было сделано, и, распрощавшись с юным Джессом и его товарищами, мы отправились на Эмити-стрит и спустя примерно двадцать минут прибыли к моему скромному обиталищу. Выйдя из коляски, я прихватил стопку газет и понес ее на крыльцо. Поскольку обе руки у меня были заняты, я вынужден был возвестить о своем приходе, чуть отведя назад правую ногу и один раз, но достаточно внятно ударив ботинком в дверь. Секундой спустя дверь распахнулась, и на пороге предстала Матушка с выражением столь явственного смятения на лице, что мысли мои немедленно обратились к болезни Виргинии и сердце пронзил страх.

— Что случилось, дражайшая Матушка?! — воскликнул я. — Неужели с Виргинией беда?

— Ох, Эдди, как хорошо, что ты нашелся! Нет, нет — с Виргинией все в порядке. Но ко мне только что заходил молодой офицер полиции по имени Карлтон — он искал тебя и полковника Крокетта.

— Да в чем же дело? — настаивал я. В этот момент рядом со мной появился Крокетт, также нагруженный охапками газет Монтагю.

— Произошло что-то ужасное, — простонала Матушка. — Вы оба идите скорее на Калверт-стрит.

— На Калверт-стрит? — переспросил я.

— Да, — повторила Матушка. — В Музей Балтимора.

ГЛАВА 27

Музей Балтимора и Галерея Изящных Искусств была детищем достопочтенного Чарльза Уилсона Пила, человека неиссякаемой энергии и поразительно разнообразных талантов. Ювелир и солдат, часовщик, столяр, пианист, изобретатель и художник — создатель первого эмалированного зубного протеза в Америке, — этот изумительно протеическийгений (сослуживший помимо прочего достойную службу стране в Революционной войне) замыслил создать общественное учреждение с целью прививать эстетический вкус и распространять научные знания. Его мечта осуществилась в 1786 году с открытием первого музея мистера Пила в Филадельфии — «элегантного заведения», как он характеризовал его, «для умственного услаждения Естественной Историей и на досуге созерцанием Искусства». В 1801 году, когда в округе Ориндж, штат Нью-Йорк, были обнаружены скелеты двух мастодонтов, мистер Пил организовал, преимущественно на собственные средства и с помощью сыновей, Рафаэля, Рембрандта, Тициана и Рубенса, тщательные раскопки этих замечательных образчиков, один из которых сделался украшением его растущей коллекции. Вторая из этих великолепных окаменелостей перешла во владение его сына Рембрандта, который в 1813 году переселился в Балтимор. В августе следующего года, подстегиваемый тем же благородным честолюбием, каким вдохновлялся его отец, младший Пил открыл собственный филиал музея — трехэтажное здание на запад ной стороне Холлидей-стрит, к северу от Лексингтон. За умеренную плату (двадцать пять центов леди и джентльмены, с детей половина) публика получила доступ в просторные и хорошо освещенные галереи, где выставлялось обширное — чтобы не сказать чрезвычайно эклектичное— собрание артефактов.

Положа руку на сердце, следует признать, что научная, эстетическая и пропедевтическаяценность данных объектовбыла до крайности неоднозначна — от поистине уникальных до попросту курьезных.Вниманию посетителей предлагалась подлинная египетская мумия в богато украшенном саркофаге рядом с набитым чучелом тропического боа-констриктора, насчитывающим восемнадцать футов в длину; или же они могли полюбоваться электростатическим генератором подле жуткой высушенной головы с острова Борнео; созерцать изящнейшую медную статуэтку из Геркуланума, выставленную вместе с ножом Барлоу [66] о девяносто девяти лезвиях; дивиться действующей модели вечного двигателя Чарлза Редхефера, [67] придвинутой вплотную к молодой безрукой женщине, «мадам Елене», которая, зажав ножницы пальцами ног, ухитрялась вырезать из квадратного листа белой бумаги затейливые снежинки.

66

Складной перочинный нож, первоначально с одним лезвием, изобретен Расселом Барлоу.

67

«Вечный двигатель» Чарльза Редхефера приводил в движение прятавшийся внутри мальчишка.

Столь же неоднородным было и собрание картин в художественных залах музея, тем более что значительное число их было собственноручно создано членами столь богато одаренного семейства Пил. Более сорока портретов героев Революции кисти Чарльза Уилсона Пила; исторические и аллегорические произведения Рембрандта Пила, в том числе «Римская дочь», «Смерть Виргиния» и колоссальное (несколько даже подавляющее) «Судилище смерти»; принадлежащие Саре Мириам Пил портреты известных граждан Балтимора, как то: мэра Джона Монтгомери и мистера Хью Биркхеда; «Натюрморт с селедкой» Рафаэля Пила и прежнее обиталище Пилов в Филадельфии, воспроизведенное Рубенсом Пилом.

Вопреки — а может быть, благодарятакому разнообразию экспонатов (иные из которых мало чем отличались от гротескных образчиков человеческого уродства, представляемых в самых убогих балаганах), Балтиморский музей Пила мгновенно приобрел огромную популярность в городе. Столь явный успех и постоянно растущий объем собрания со временем понудили к переезду в большее здание, и в 1830 году вся коллекция переместилась в красивое строение на северо-западном углу Калверт и Балтимор-стрит. Однако в начале 1833-го разразилась катастрофа, а именно — страшный пожар, нанесший сильный ущерб зданию и уничтоживший множество незаменимых артефактов. Еще одно свидетельство поразительной энергичности этой уникальной семьи — всего лишь через семь месяцев, 4 июля 1833 года, двери музея вновь распахнулись — в полностью реконструированном, чрезвычайно роскошном здании с мраморным фасадом.

И в это обширное вместилище наук, искусства и всяческих диковинок, в это неповторимое сочетание художественных галерей, музея естественных наук, зверинца и выставки человеческого убожества были вызваны теперь мы с полковником. Торопливо разгрузив из коляски последние газеты, в чем нам весьма поспособствовала всегда готовая прийти на помощь Матушка, мы без отлагательства направились по этому адресу.

Неизбежно напрашивалось предположение, что в музее произошло нечто чрезвычайно серьезное, и пока наш экипаж проезжал по темнеющим улицам, я цеплялся за надежду, что мы хотя бы не влечемся к сцене еще одного жестокого убийства. Но в тот момент, когда экипаж завернул за угол Калверт-стрит, упование рассеялось, ибо глазам моим предстало зрелище, наполнившее ужасом душу. Перед импозантнымтрехэтажным зданием собралась толпа склонных к патологическому любопытству субъектов — сборище, какое неизменно возникает на месте страшного преступления и чье присутствие, подобно медленным и зловещим кругам, выписываемым в небе пернатыми падальщиками, известными под именем «канюков», указывает на близость внезапной, насильственной смерти.