Неверная. Костры Афганистана

– Ну ладно, значит, все в порядке, – засмеялась она, и я заметил вдруг, как прекрасны были этим вечером ее глаза – они светились, словно два зеленых огонька.

– Фавад, – мать наклонилась и взяла мои руки в свои. – Мне нужно поговорить с тобой кое о чем, и, если тебе не понравится то, что ты услышишь, так и скажи, и я обещаю, что больше не заикнусь об этом. Никогда.

– Хорошо, – ответил я, внутренне похолодев – и подумав, что, должно быть, тот же холод чувствовала Джорджия, собираясь рассказать доктору Хьюго о желании Хаджи Хана взять ее в жены, отчего и куталась так усердно в пату.

– Подожди-ка, – сказал я, потому что следом меня вдруг осенила мысль, сразу же согревшая мое сердце. – Ты собираешься замуж?

– Что? – Мать, явно потрясенная, отпрянула, и я испугался, решив, что мои слова ее оскорбили.

– Извини… это мысли вслух, – сказал я.

– Нет, нет, не извиняйся, Фавад. Я… я просто удивилась, потому что ты спросил как раз о том, о чем я и хотела с тобой поговорить.

Она сделала паузу. Я тоже сделал паузу.

Мы встретились взглядами, и я ощутил, как сильна на самом деле наша любовь друг к другу.

– Шир Ахмад просит меня выйти за него, – продолжила она наконец, – и я хочу знать, что ты об этом думаешь – ведь он станет тебе отцом. Скажешь «нет» – значит, нет, сынок. Больше мы об этом говорить не будем, и обиды я не затаю. Но знай, он хороший человек, Фавад, и, думаю, может предложить нам реальное будущее. Даст возможность вести нормальную жизнь – как семья, афганская семья, а не безумная смесь из афганцев и иностранцев. Я хочу иметь свой дом. И хочу, что еще важнее, чтобы свой дом был у тебя. Но ты – мой сын, и эта свадьба может состояться только с твоего разрешения.

Когда она умолкла, я почувствовал, что руки ее дрожат, выпустил их и поднялся на ноги.

Потом медленно подошел к окну, где постоял некоторое время, глядя во двор, качая головой и вытирая глаза, словно бы великая боль завладела внезапно моим сердцем. А потом вздохнул, громко и тяжело, и повернулся к матери.

Она сидела, понурив голову, и смотрела в пол.

– Все хорошо, Фавад, – произнесла она тихо. – Не печалься. Я скажу Шир Ахмаду…

– Да, мама! Скажи ему «да»! – крикнул я, бросаясь к ней, и обнимая, и осыпая ее лицо нежными поцелуями. – Давно пора! – добавил я и расхохотался, потому что в отместку она крепко ухватила меня за пояс и принялась щекотать.

26

Раньше в моей жизни имелось не слишком много секретов – потому, главным образом, что взрослые не доверяются детям в вопросах, которые считают важными, – и я частенько придумывал их сам. Но сейчас, когда у меня голова была забита тайнами, это оказалось и вполовину не так весело, как я ожидал.

Я размышлял о причинах в постели до тех пор, пока глаза не закрылись от усталости, и пришел к выводу, что главная проблема с секретом заключается в том, что его нельзя никому рассказывать. А если нельзя никому рассказать, тогда какой смысл его вообще иметь?

У меня же теперь был не один секрет – а целая куча.

Хаджи Хан просил Джорджию выйти за него замуж, но я вынужден был молчать, потому что притворялся спящим, когда услышал об этом.

Доктору Хьюго почти наверняка сказали что-то «официальное и серьезное», но я не мог спросить, что именно, потому что шпионил, когда ему это говорили.

Я не имел права никому рассказать о своей матери, потому что она заставила меня дать обещание молчать о грядущем событии до тех пор, пока она не побывает в Хаир Хана и не повидается с сестрой.

Я не мог даже с Шир Ахмадом поговорить как мужчина с мужчиной о его планах на будущее или о том, например, где мы будем жить, потому что моя мать все еще пытала его молчанием. Оставалось только надеяться, что он не сделает за это время предложение какой-нибудь другой женщине, – афганские мужчины порой просто хотят жениться, и им все равно, кто ответит «да».

* * *

В Афганистане на самом деле довольно мало возможностей найти себе жену или мужа. О браке обычно договариваются между семьями и внутри семей; брак может быть деловым соглашением или, как узнала недавно на своем опыте Мулаля, отдачей долга; есть еще такая система, которая называется «бадал», где совершается обмен – одна семья отдает свою дочь замуж за сына другой, а та отдает свою за сына первой. Здесь никому ничего платить не приходится. Но, несмотря на дешевизну, это не самая лучшая система в мире, потому что родственные связи со временем становятся настолько запутанными, что во всех уже течет одна и та же кровь, и поэтому их дети умирают.

Может, именно это и было причиной несчастья Пира Хедери и его жены.

Однажды он рассказал мне, что ни один из их детей не прожил больше двух лет, и что умирали они из-за «плохой крови». По словам Пира, когда его кровь и кровь его жены смешивались в телах детей, смесь эта порождала лихорадку, которая разрушала их разум и постепенно убивала.

Рассказ Пира Хедери об умерших детях вызвал у меня жалость к нему, потому что мне казалось, что из него вышел бы хороший отец – стоило только посмотреть, как он заботился обо мне, и Джамиле, и Спанди – когда тот еще был с нами.

– Рождаешься, все теряешь и умираешь, – проворчал Пир как-то раз, услышав по радио об очередной бомбежке, уничтожившей несколько семей в Кандагаре. – Кто, будучи в здравом рассудке, принесет дитя в этот мир?

Можно было бы, конечно, напомнить старику, как старались в этом деле они с женой, только вот не преуспели, но я промолчал.

Пир Хедери был, конечно, не единственным мужчиной, который не имел сына. У Шир Ахмада сына тоже не было. Но его мысли занимала хотя бы компьютерная учеба. И, возможно, он еще мог обзавестись ребенком – от моей матери. Кто знает? В самом деле, кто знает что-то в этой жизни наверняка?

Что до меня, наверняка я знал только, что никто не в состоянии удержать два арбуза в одной руке.

* * *

На следующий день, выйдя из школы, которая утомила меня не меньше, чем комната, полная женщин, я с удивлением обнаружил у ворот «лендкрузер», в котором меня ждал Хаджи Хан.

Тут только я сообразил, что прошла уже неделя с тех пор, как мы похоронили Спанди, и настало время очередных молитв.

И хотя повод для нашей встречи был печальным, мое лицо невольно расплылось в улыбке. Ведь Хаджи Хан не только помнил о моем друге (и обо мне), он спас еще Мулалю от старика со скрюченными пальцами; он помог матери Мулали вернуть плоть на ее кости; он хотел жениться на Джорджии и избавить ее от позора быть всего лишь его подружкой; а еще, даже если в прошлом он и торговал наркотиками, то в нынешнем году перестал это делать.

– Готов? – сказал он единственное слово, опустив окошко.

– А как быть с великом? – спросил я.

Хаджи Хан буркнул что-то себе за спину, и из машины вышел тот же охранник с автоматом, который ездил с нами в Хаир Хана в прошлый раз.

Он взял мой велик и аккуратно погрузил его через заднюю дверь в «лендкрузер». Тем временем Хаджи Хан кивком предложил мне сесть в машину, что я и сделал.

И уже там мы пожали друг другу руки.

– Как дела у всех? – спросил он.

– Хорошо, – ответил я. – Джорджия была очень рада, что ты помог семье Мулали.