Невероятное паломничество Гарольда Фрая

А потом Дэвид припомнился Гарольду восемнадцатилетним — с волосами ниже плеч, с непомерно длинными руками и ногами. Сын, уже молодой человек, лежал на кровати, взгромоздив ноги на подушку и глядя в пространство, так что Гарольду на миг показалось, будто сын видит что-то, ему самому недоступное. Запястья у Дэвида были как у скелета.

Гарольд как сейчас услышал себя: «Мама сказала, ты поступаешь в Кембридж…»

Дэвид даже не удостоил его взглядом. И продолжал взирать в никуда.

Гарольду так хотелось обнять его — крепко-крепко. Сказать: «Ты мой красавчик! И откуда в тебе столько ума, ведь у меня-то нет!» Но, взглянув в непроницаемое лицо Дэвида, он вымолвил только: «Ну, надо же… Очень хорошо. Ну и ну…»

Дэвид фыркнул, будто услышал что-то донельзя остроумное о своем отце. А Гарольд в ответ закрыл дверь в его комнату, утешая себя, что когда-нибудь, когда сын станет достаточно взрослым, им будет легче договориться друг с другом.

Выйдя из Тивертона, Гарольд решил придерживаться магистральных дорог. Он рассудил, что такой маршрут будет наикратчайшим. Надо идти вдоль Большой Западной дороги [14] , а там срезать проселками, пока не выйдешь на шоссе А-38. Тогда путь до Тонтона займет не больше двадцати миль.

14

Сеть частных железных дорог, обслуживающая западную и южную часть Англии.

Приближался ливень. Тучи нависли над землей, словно клобук, источая жутковатое свечение над Блэкдаунскими холмами. Гарольд впервые пожалел о своем мобильнике; он вдруг почувствовал, что не готов к тому, что вот-вот начнется, и ему страшно захотелось поговорить с Морин. Вершины деревьев сияли на фоне взбухшего гранитного неба и вдруг заколыхались от налетевшего порыва ветра. В воздух взметнулись листья и ветки. Птицы всполошились и громко загалдели. Вдали уже развернулась полоса дождя, раскинувшись между холмами и Гарольдом. Упали первые капли, и он поплотнее запахнулся в куртку.

Укрыться было негде. Струи воды молотили по его непромокаемой куртке, затекали за воротник, проникали даже под эластичные обшлага. Капли отскакивали от него, словно зернышки перца. Они сливались в лужицы и ручейки по краям сточных канав и с каждой проезжавшей машиной перехлестывали через край тапочек Гарольда. Через час его обувь окончательно раскисла, а кожа от непрерывного трения о мокрую одежду начала зудеть. Гарольд не понимал, голоден ли он, и не помнил, когда ел в последний раз. От боли в правой икре в глазах рябило.

Рядом остановилась машина, окатив Гарольда водой по пояс. Он даже не обратил на это внимания: стать мокрее для него было уже невозможно. Окно с пассажирской стороны медленно опустилось. Из салона хлынул запах новой кожи и разогретого воздуха. Гарольд втянул голову в плечи.

Из окна на него глядело юное и сухое личико.

— Заблудились? Подсказать дорогу? — осведомилось личико.

— Я знаю, куда идти. — От дождя у Гарольда щипало в глазах. — Но спасибо вам, что остановились.

— Нельзя гулять в такую непогоду, — не унималось личико.

— Я дал зарок, — ответил Гарольд и выпрямился. — Но я признателен вам, что меня заметили.

Одолевая следующую милю, Гарольд уже спрашивал себя, не сделал ли он глупость, не попросив о помощи. Чем больше он упорствовал в своем начинании, тем меньшей казалась ему вероятность того, что Куини доживет до его завершения. И тем не менее Гарольд не сомневался, что она его ждет. Если он не выполнит свою часть сделки, пусть и лишенной всякой логики, навряд ли он снова увидит Куини.

«Что мне делать? Подай же мне знак, Куини!» — взмолился Гарольд то ли вслух, то ли про себя. Он уже не мог точно определить, где проходит граница между ним и внешним миром.

На Гарольда с грохотом надвинулся грузовик, истошно просигналив и с головы до ног обдав его грязью.

И вот тогда-то оно и случилось — одно их тех мгновений, проживая которые осознаешь, что они несут в себе символический смысл. К вечеру дождь прекратился — настолько внезапно, что трудно было даже поверить в его недавнюю неистовость. На востоке тучи разошлись, и в узкий опоясок над самым горизонтом хлынул ясный серебристый свет. Гарольд стоял, не в силах оторвать глаз от серой облачной массы, являющей сквозь расколы все новые и новые оттенки: голубой, янтарно-бурый, персиковый, зеленый и малиновый. Затем туча вылиняла в тусклую розовость, как будто праздничные цвета просочились сквозь нее и слились в единое месиво. Гарольд не двигался. Он должен был пронаблюдать все изменения. Землю заливало золотистое сияние, и даже кожа Гарольда казалась от него теплой на ощупь. Почва под его ступнями шуршала и вздыхала. В воздухе пахло зеленью и свежими побегами. От земли поднимались испарения, тонкие, как струйки дыма.

Гарольд так утомился, что едва волочил ноги, но чувствовал себя настолько обнадеженным, что грезил наяву. Теперь он знал, что если и дальше будет устремлять взгляд на то, что превосходит его самого, то когда-нибудь все же доберется до Берика.

11. Морин и дежурный врач

Регистраторша извинилась: установленная в клинике система электронной записи не позволяла ей самолично отправить Морин на прием к врачу.

— Но вот же я, стою перед вами, — не поняла Морин. — Что тут невозможного?

Регистраторша указала ей на монитор, расположенный рядом с ее стойкой, уверяя, что новая процедура записи предельно проста.

У Морин взмокли ладони. Электронный регистратор спросил у нее, какого она пола, и Морин нажала неверную кнопку. Затем нужно было ввести дату рождения, и она набрала месяц перед датой. В конце концов, она вынуждена была призвать на помощь молодого пациента, чихавшего прямо за ее плечом. К тому времени, как Морин прошла весь реестр вопросов, за ней образовалась небольшая очередь из охающих и кряхтящих больных. На мониторе высветилась надпись: «Обратитесь в регистратуру», — и вся очередь дружно покачала головами.

Регистраторша снова извинилась: терапевта Морин вызвали по неотложному делу, поэтому она, если хочет, может посетить дежурного врача.

— Почему же вы сразу мне об этом не сказали, когда я вас спрашивала?! — не стерпела Морин.

Регистраторша принялась извиняться по третьему кругу, пояснив, что при новой системе каждый пациент должен сначала пройти электронный опросник.

— Даже пенсионеры по старости.

Потом она спросила, желает ли Морин подождать или явится на прием завтра утром, на что Морин лишь покачала головой. Если сейчас уйти домой, она отнюдь не уверена, что снова вернется сюда.

— Дать вам воды? — предложила регистраторша. — Вы так побледнели…

— Лучше я присяду на минутку, — ответила Морин.

Дэвид, конечно, был прав, убеждая ее, что она может выходить из дома без опаски, но он и представить себе не мог, как она растревожится по пути на прием. Морин уговаривала себя, что вовсе не скучает по Гарольду, но одиночный выход в свет почему-то сильно обескуражил и потряс ее. Люди на улице занимались привычными делами: вели машины, катили детские коляски, прогуливали собак или возвращались домой, как будто жизнь нисколько не изменилась, что совершенно не соответствовало действительности. Все вокруг стало незнакомым и неправильным. Морин наглухо застегнула пальто, подняла воротник, прикрывая уши, но ветер все равно казался ей чересчур холодным, небо — донельзя разверстым, а формы и цвета — слишком кричащими. Она поспешила прочь от дома по Фоссбридж-роуд, пока Рекс ее не заметил, и устремилась в центр города. Лепестки нарциссов вдоль пристани превратились в бурый сор.