Невероятные приключения циников в Скайриме

— Красотка, знаешь сколько раз женщины обижали меня? Это я с виду такой чёрствый, а внутри сущий ягненок… Вот если бы ты меня приласкала…

Сработало! Девица фыркнула и закатила глаза:

— О, святые нейроны, как со школьником, страдающим от спермотокзикоза, разговариваю. Ты хотя бы одну женщину в своей жизни уважал?

— Радость моя, конечно… — Бишоп решил развлечься. Он поднялся, надел свою самую соблазнительную мордашку и, подсев ближе к Питикаке, проникновенно заглянул в глаза, — …конечно же, нет.

Рейнджер с плохо скрываемым удовольствием наблюдал, как менялось выражение лица довы: от удивленно вскинутых бровей и внезапно вспыхнувшего румянца, до поджатых губ и молний, летящих из глаз.

— Так я и думала, — Питикака отодвинулась, поглядывая на рейнджера исподлобья, — таких как ты называют шовинистами.

— Ну-ну, только не надо истерики, — он успокаивающе похлопал ее по плечу, чем вызвал еще один испепеляющий взгляд, — справедливости ради скажу, что мужиков я тоже не уважаю.

— Поняла. Ты не столько шовинист, сколько просто засранец.

— Именно, — Бишоп ослепительно улыбнулся, сверкнув белыми зубами, — смотри-ка, ты начинаешь меня понимать! Я никого не уважаю, красотка: все люди — дерьмо, и мы с тобой отличное тому подтверждение.

Он посмотрел на нее с хитрецой, ожидая фырканий и возмущения, но вместо этого наткнулся на внимательный, изучающий взгляд. Бишопу отчего-то сделалось не по себе, и самодовольная улыбка медленно сползла с лица. Девица, словно жалом, впивалась в него взглядом, пытаясь отыскать нечто такое, что рейнджер старательно прятал даже от самого себя. Он с вызовом вскинул подбородок: сейчас эта женщина полоснёт его привычным осуждением, которым рано или поздно рейнджера награждал каждый встречный, но вместо этого Бишоп увидел только собственное отражение в темных глазах. Растерянность на бородатом лице и мелькнувшую злость.

— Да что с тобой такое случилось, что ты так не любишь людей? — голос Питикаки вывел его из ступора, и рейнджер поспешил отвернуться.

Бишоп достал из кармана тетиву, придвинул к себе лук и накинул петлю на одно плечо:

— Ну что сказать… Я не пил уже целую вечность и почти забыл вкус хорошего эля! Да и в паху по утрам жмёт так, что готов залезть даже… — он демонстративно оглядел девку с ног до головы, — …ну… на тебя.

В ответ донесся только усталый вздох:

— Отшутиться хочешь? Ну и ладно. В конце концов я не твой психолог — в душу лезть не буду.

Питикака подтянула к себе мешок, порылась и вытащила на свет зеленое яблоко. Она подышала на него и тщательно обтерла тряпицей. Избегая смотреть в ее сторону, Бишоп подтянул тетиву ко второму плечу лука, проверил пальцем упругость. От нечего делать и стараясь поскорей убраться от странного разговора, рейнджер закинул оружие на спину, перепрыгнул через борт телеги и, велев вознице никуда не сворачивать, скрылся в ближайших кустах.

Он бродил по редкому лесу вдоль тракта. Бесшумно ступая по жухлой листве, Бишоп жадно глотал вечерний воздух, слушал хлопанье крыльев и крики ночных птиц, уже покинувших свои гнезда. На западе пронеслась, трепеща крыльями, стая летучих мышей, справа хрустнула тонкая ветка под лапами зайца — рейнджер окунулся в привычный мир зверья и дикой природы, где все было просто и ясно. Либо ты, либо тебя. И никаких споров, рассуждений, странных гляделок и прочего дерьма. Бишоп шуганул оленей, расправился с двумя волками и, быстро освежевав их, забрал шкуры с собой. Пригодятся на новые сапоги. В лесу к тому времени почти стемнело, и рейнджер вышел на тракт нагонять телегу. Ночной свежий воздух — лучшее средство для прочистки мозгов, считал Бишоп, и не ошибся: охота и пробежка расставили все по своим местам, а сбивающий с толку взгляд назойливой бабы рейнджер зашвырнул в дальний угол мозгов, где валялись забытая совесть, вера людям, девственность и прочая ненужная хрень.

Час спустя, нагнав телегу, Бишоп обнаружил, что Питикака сопела на дне повозки, свернувшись в клубок. Возница немигающим взглядом уставился перед собой, умудряясь спать с открытыми глазами, и даже лошадь начала спотыкаться больше обычного, явно задремав на ходу. Бишоп забрался на телегу и, заложив два пальца в рот, оглушительно свистнул. Проснулись все.

— Привал, — объявил рейнджер, и телега съехала с брусчатой дороги на утоптанную грунтовку, ведущую к небольшому озерцу.

Бишоп, сбросив волчьи шкуры, пробежался вокруг поляны и, заметив двух грязевых крабов, засевших в камнях у воды, быстро разобрался с ними. Неподалеку ходили сонные возница с Питикакой. Стащив вещи с телеги, девица бросила их на землю и достала из ножен кинжал. Бишоп с интересом наблюдал, как худая фигура скрылась за большим валуном в кустах, а через несколько минут оттуда раздалось надсадное дыхание:

— Ох, спаси и пронеси…

Бишоп с возницей переглянулись, понимающе усмехнулись и продолжили разбивать лагерь. Рейнджер успел натаскать дров и запалить костер, а девица все еще не показывалась из-за кустов. Бишоп было озадачился, но тут донеслись шелест листвы, сдержанные матюки, а минуту спустя негромкое ворчание:

— Бишоп? У меня тут с-ситуация, ты не мог бы помочь кое-с-чем разобраться?

— Клянусь сиськами Кин, за что мне это… — рейнджер воздел глаза к небесам, но не дождавшись ответа, обратился уже к девке: — я пожалею, что спросил об этом, но тебе надо поднажать или остановить? Есть у меня в мешке нужные травы…

— Что? Святые нейроны, нет, не в этом дело. Просто я плохо знакома с местной флорой: лопухи у вас не растут, а я не хочу нарваться на скайримский аналог крапивы или борщевика.

— Эм-м…

— Уже не важно, — раздалось из кустов, и ветки затряслись с такой силой, словно через них ломился кабан средней комплекции. Через несколько минут этот «кабан» вылез с недовольным выражением лица, убирая кинжал в ножны. — Черт бы побрал эти игры: они замалчивают очень важный аспект жизнедеятельности любого персонажа. И почему меня не закинуло куда-нибудь, где есть горячая вода, туалетная бумага и зубная паста? Ненавижу средневековье.

Бишоп сидел спиной к костру и точил охотничий нож. При виде Питикаки рейнджер едва сдержал усмешку:

— Кинжал-то зачем брала? За грибами ходила?

Девица присела к костру, заметно морщась, поерзала на месте:

— В Скайриме сохраняется тридцати трех процентная вероятность, что на тебя кто-нибудь нападет: волк, медведь, паук или еще какая дрянь… Если уж мне и суждено было погибнуть со спущенными штанами, то хотя бы не с пустыми руками, — девка притянула к себе мешок и вытащила из него дневник.

Бишоп закончил точить нож. Убрав за пояс, рейнджер поднялся, собираясь обойти окрестности и проверить их на затаившихся врагов. Питикака права — здесь могли напасть в любой момент. Он подошел к стреноженной лошади, чем заработал подозрительный взгляд возницы из телеги — мужику не впервой было ночевать под открытым небом, и тот устроился прямо в повозке между лавок, сторожа свою кобылку. Бишоп поднял руки в примирительном жесте и пошел дальше.

Кругом стояла тишина. Над черной гладью озера кружили стрекозы, на берегу вились светлячки, а две луны — Секунда и Массер — уже взошли на звездном небе. Бишоп бросил взгляд в сторону костра, около которого сидела одинокая фигура, склонившись над книгой.

— Ведьма, — пробормотал Бишоп, против своей воли вспомнив режущий взгляд и странные слова, цепляющие за душу.

Он отвернулся, обошел лагерь с другой стороны в надежде найти себе занятие и держаться подальше от довы, но кругом было спокойно, и ему ничего не оставалось, как вернуться к костру. Рейнджер по привычке зашел с подветренной стороны, расстелил спальник недалеко от огня и улегся поверх одеяла из шкур. Пальцы сжались на рукояти кинжала, лук устроился под рукой слева, стрелы справа — можно спать. Бишоп некоторое время еще посматривал вокруг, но глаза начали сами собой закрываться — рейнджер вздрогнул и тряхнул головой, прогоняя сон.