Невеста берсерка
Шрифт:
Может, не будь она в то утро так счастлива, да не метнись Красава ей навстречу, ничего бы не было.
Но вышло так, словно она от печи распаренная — да сразу на лютый мороз выскочила.
Даже мысль о том, что здешний ярл не только бабий убивец, но и хозяин всему, в том числе и ее жизни, не остановила.
Забава замерла на месте, глядя в спину Харальду-чужанину. Тот, махнув ей рукой, зашагал было уверенно, но через несколько шагов обернулся. Глянул непонимающе.
— Дом, — бросила она ему то слово, которое он сам несколько раз ей говорил.
И ткнула в
И щенок, им подаренный, где-то должен ее дожидаться. Может, бабка Маленя даже знает, где…
А в его покоях что? Стены каменные. И если к двери опять чужанина поставят, то и не выйдешь.
Харальд на нее блеснул глазами — страшно, ярко. Но тут же повернулся к белоголовому старику, подошедшему откуда-то со стороны.
Забава, увидев, что ему не до нее, решила по-тихому удрать. С теткой Настой тоже так бывало — если от нее сбежать, то потом могла и позабыть, в чем Забава перед ней провинилась…
Она уже почти дошла до рабского дома, когда сзади налетел белоголовый старик. Вцепился в руку и потащил за собой.
А потом, втолкнув ее в хозяйские покои — те самые, со стеной, увешанной оружием — задвинул засов с той стороны.
Через некоторое время какой-то чужанин, сначала постучав, занес пару светильников — до этого сидеть приходилось в темноте. И бабка Маленя пришла, принесла еды, новое платье — снова шелковое, расшитое по рукавам и подолу.
Да так с ней и осталась.
Щенок, как сказала бабка, дожидался на псарне…
С делами Харальд покончил еще засветло. Посты были расставлены, к устью фьорда он отправил две лодки с наказом грести к берегу и зажигать костры, если вдруг появятся чужие драккары.
На верфи со строящимся кораблем, стоявшей в укромном месте, где лес выходил к берегу, работу пока прекратили. Всех людей, посланных в помощь мастеру, Харальд отозвал. Сейчас они были нужней в поместье, для стражи и дозоров.
Торквиля-кузнеца, работавшего в крохотной кузнице рядом с верфью, он попросил не зажигать огня несколько дней. Чтобы дым не выдал место, если вдруг кто-то подплывет с моря.
Люди, посланные во Фрогсгард и Мейдехольм, уже ушли. Обратно Харальд их ждал только на следующий день. И на всякий случай приказал не спешить, потолкаться среди людей, послушать, что говорят. Если нужно, задержаться еще на день…
Кейлев сказал, что в прошлую весну в Хааленсваге заходили только два бродячих торговца. Имена их старик запомнил, так что Харальд велел посланным во Фрогсгард и Мейдехольм поспрашивать заодно и о них.
На сегодня было сделано все, что можно. И он, поднимаясь от причала под скалами, решил, что теперь можно заняться бабами.
Точнее, одной бабой. Той самой, что сидит у него в покоях.
Старуха, которую Кейлев приставил к Добаве, на этот раз примостилась не на кровати, а на одном из сундуков. Харальд, увидев ее, довольно кивнул.
Самое время поговорить с девчонкой построже — и для этого ему понадобится переводчик.
Сама девчонка тоже почему-то сидела на сундуке. Брезгует
его кроватью? Ну, вот кое-что и начинает проясняться.Бабы, подумал Харальд, усаживаясь на кровать напротив Добавы. То им место не то, то пахнет не так, то другая здесь лежала…
Вскочившая старуха поклонилась и бочком двинулась к двери.
— Стой, — бросил он. — Сядь, где сидела.
И дождался, пока старуха дохромает до того сундука, с которого встала. Сказал — громко, медленно, как раз для старых ушей:
— Сейчас переведешь то, что я скажу. Слово в слово. Если девчонка чего-то не поймет, за каждую ее промашку накажу затем не только ее, но и тебя. Поняла?
Старуха, вздрогнув, кивнула. Он перевел взгляд на Добаву.
Та глядела насторожено, но внимательно. Хорошо, подумал Харальд. Продолжил так же неспешно:
— Говорю для тебя, Добава. Если ты еще раз не сделаешь того, что я приказывал — ударю. Если это будет при всех, ударю в полную силу. Это мой дом, моя земля, и никто не смеет мне перечить. Особенно рабы. Бить я привык мужчин, так что тебя могу и покалечить. Будешь потом жить с изуродованным лицом — или с шеей, свернутой набок.
Он подождал, давая старухе время перевести все до конца. Добавил, оскаливаясь — нарочно для девчонки зубы скалил:
— Не забудь сказать ей про лицо. Пусть поймет, что может остаться и калекой, и уродиной.
Девчонка уставилась на него с обидой в синем взгляде.
Битый щенок, недовольно подумал Харальд. Может, это потому, что я пригрозил только один раз ударить? Обычная девка сразу испугалась бы — за лицо, за красоту. На худой конец, кивнула бы послушно, глаза опустила. А эта…
Он перевел взгляд на старуху, спросил:
— Ты перевела? Все до конца, слово в слово?
— Да, ярл, — Старая рабыня отчаянно закивала, шепотом сказала Добаве еще что-то.
И та, помедлив, наконец кивнула. Но губы, опухшие с прошлой ночи, поджала еще обиженней, чем прежде.
Не этим бы сейчас с ней заниматься, подумал вдруг Харальд. Но выбора нет. Времена тревожные, случись что, у него не будет времени с ней нянчиться. Жаль, что напугать не получилось. На пещеру, возле которой они вчера высадились на берег, она смотрела и то испуганней…
Воспоминания вдруг налетели — и ударили наотмашь. Как по морде открытой ладонью съездили. Вот Добава стоит, с ужасом тараща синие глаза на вход в пещеру. Потом, вроде бы ожив после его шлепка, заходит внутрь.
И снова смотрит испуганно, стоя по ту сторону костра. И в руках обмякла. А потом, после поцелуя, цеплялась за него, как никогда еще не цеплялась…
Харальд чуть повернул голову, спросил у старухи негромко:
— Ты все-таки рассказала ей, как умирают мои бабы? Ведь так?
Старая рабыня замерла, лицо исказилось от ужаса. Дергаными движениями поднялась, одновременно и вставая с сундука, и сгибаясь перед ним в поклоне:
— Прости, ярл. Прости.
Добава глянула на нее удивленно — и на него еще обиженней прежнего. Потом спросила что-то на своем наречии. Спустила ноги с сундука, до этого подобранные под себя, коснулась старухиного плеча.