Невеста для Бессмертного

Тут нужно особо отметить, что в качестве коварного соперника Колесничиха ничуть не уступала ни новоявленной жиже, ни даже пришельцам, если б таковые посмели все-таки высадиться на Земле. Перелаявшись с Марьванной в кустах полыни, Колесничиха твердо решила с утра выследить ее нового ухажера прям с утра, подкараулить его у дверей и построить ему глазки, чтобы злая ревность изглодала сердце Марьванны до дыр. Таинственный незнакомец-прыгун был человеком новым, ничего о ней, о Колесничихе, знать не мог. В то, что Марьванна станет ему перво-наперво рассказывать о грехах своей соперницы, Колесничиха не верила. Значит, шанс понравиться молодому ухажеру соседки был. Ласковыми речами, воспитанием, безупречным внешним видом.

С утра ей надо было быть во всеоружии. Поэтому сразу после перепалки с Марьванной Колесничиха ворвалась домой и рухнула спать.

Когда жижа врезалась в ее окно, Колесничиха, тонко посвистывая носом, храпела в своей постели в изящной позе Тутанхамона. Не услышала она жирного шлепка, с которым жижа украсила ее подоконник, потому что спать укладывалась, воткнув беруши, чтоб уж наверняка ничто не потревожил ее сон.

Для улучшения цвету лица с вечера Колесничиха намазала лицо кремом пожирнее, чтоб блестело, как у сытого тюленя. На тощенькие узловатые руки натянула нитяные перчатки — тоже с кремом, — и, надвинув на лицо маску, чтоб нечаянный свет не разбудил ее раньше будильника, торжественно сложила руки на худой грудке и медленно опустилась на постель как в золотой саркофаг. На лице ее блуждала мягкая мечтательная улыбка, словно она слушала прекрасную классическую музыку, но на самом деле она просто воображала, как с утра будет дрожать шляпочными цветами перед новым соседом.

Колесничиха была женщиной аккуратной, это правда. Мало того, что она во сне умудрялась не пошевелиться ни разу за ночь, не ткнуться в белоснежную подушку масляной рожей, так еще и вещи в ее доме стояли все на своих местах, по полочкам и по линеечке. Даже кота Колесничиха не заводила потому, что тот наверняка не сумеет ходить строем, и, гадя, будет закапывать свои дела не по фен шую. И пахнуть от него будет наверняка не розами.

Чтобы отравить Колесничихе жизнь и довести ее до нервного срыва, достаточно было просто раскидать все, или поменять местами томики Гоголя и Катаева, кои поблескивали позолотой за стеклом книжного шкафа. Но жижа, хоть и не имела головы, была существом куда более злобным и изобретательным.

— Гы-гы-гы, — сказала гадкая злобная жижа, вскарабкавшись на постель к мирно спящей, как тихий ангел, Колесничихе и оглядывая все кругом. — Ы-ы-ы-ы-ы…

Осторожно шлепая пузом, она наползла на спящую и осторожно, по миллиметру, словно белорусский партизан под колючей проволокой, наползла Колесничихе на желтеющее в полутьме лицо, аккуратно сдвинув маску выше удивленно-морщинистого лобика. Длинный острый нос спящей старухи разорвал зеленого слизня и торчал из жижи, словно опасный акулий плавник. Спящая улыбалась сквозь полынную зелень; жижа была мягкой и все еще теплой, и Колесничихе снилось, что она прижимается к чьей-то мужественной груди своей дряблой щекой.

Но жижа наползла не просто так, не посмотреть, как старуха будет выглядеть с плевком гриппующего мамонта на лице. Тщательно, словно шершавым кошачьим языком сметану, будто тонким наждаком — деревянную пыль, слизала она своим мягким пузом весь крем, и уползла по подушке, пачкая ее белоснежную крахмальную наволочку жирным следом и усеивая свой путь трупами дохлых сваренных козявок.

Колесничиха недовольно поморщилась; в ее снах мужественная грудь отстранилась от нее, стало отчего-то холодно и неуютно. То кожа ее после облизывания жижей стала сухая, как пустыня Сахара, стянулась, покрылась трещинами и порядком позеленела. На лбу вспухла старухи огромная коричневая бородавка, тотчас же расцветшая пучком жестких седых волос.

— Гы-гы-гы, — сказала негодная жижа, радуясь устроенной гадости.

Воинственно размахивая деревянной ложкой, немного подросшая жижа продолжила свое путешествие по дому аккуратной Колесничихи. Она заползала на столы и на тумбочки, оставляя неряшливые отпечатки, словно пыль протирали масляными блинами. Она залезла в шкаф, в крахмальное белье старухи, и все там перерыла, перепачкала и усеяла трупами мошек. Побывав в прихожей и ощупав все карманы, жижа нашла шляпу Колесничихи и оставила там немного бурой слизи, обсосала искусственные цветы, превратив их в жалкие грязные тряпочки на тонкой голой проволоке.

В ванную жижа заползла уже размером со спаниеля от набившихся в нее тряпочной пыли, мусора, дохлых мух, крошек хлеба, остатков помидорок из салата и ядреной вытяжки из глубины помойного ведра.

— Ы-ы-ы-ы, — радовалась жижа, почти благоговейно ползя по белоснежному кафелю, к фаянсовому цветку высокого умывальника, над которым на стеклянной полочке красовались старушачьи крема и шампуни — секрет неувядающей красы и молодости. И крем дневной, и крем ночной, и утренняя маска для увлажнения, и вытяжка смородины для надресничного пространства верхнего века, и спей для устранения эффекта высохшего ногтя, и бальзам для внутренней поверхности ноздрей… Тут было всего так много, что позавидовала бы и Мэрилин Монро.

Красивые баночки, пузатые и плоские, высокие флаконы манили жижу. Вскарабкавшись в умывальник, наполнив своей грязно-зеленой, почти бурой тушей белоснежную чашу, зловредная жижа свесила не вмещающиеся части своего тела, словно ноги, и потянула гибкие ложноножки к баночкам. Сворачивая крышечки ловко, как алкаш водочные пробки, жижа одним надавливанием выпрыскивала в образовавшееся в ее теле отверстие приятно пахнущие ароматические масла. Ложкой щедро черпала жирный крем из жестяной банки и отправляла туда же, в импровизированный рот. И, сыто икая, словно мартини, лениво лила в свое толстое пузо дорогие шампуни и бальзамы. Неспешно и деловито воткнув в свое пузо ложку, потом она долго и с толком перемешивала все это внутри себя, ну, вы понимаете. Крема, шампуни, помидорки, мошек, помои…

Затем, деловито и цинично подбирая в хаотичном порядке выдавленные пустые тюбики, она отрыгивала наполнитель своей туши, наливая красочные упаковки до краев сомнительно пахнущим содержимым, и небрежно заталкивала обратно на полку, устряпав все кругом жирными пятнами и залив мутной мыльной водой.

Устав и испытав удовлетворение и чувство выполненного долга, жижа прямо в раковине умывальника неторопливо приняла ванну, ложкой выковыривая из себя всякую гадость и посасывая новый, только что распечатанный кусок мыла «Дав». Все кругом было залито водой и забросано ошметками мусора, когда отмытая до прозрачности бутылочного стекла жижа выпустила струю мутной грязной воды в зеркало и покинула раковину, икая пузырями.

Спать жижа забралась под кровать Колесничихи. Она очень хотела послушать с утра, как опаршивевшая после ее компресса старуха будет орать. Кроме того, в доме было еще много неиспорченных предметов, и жижа, уютно устроившись на блестящем паркете, задремала, грезя о том, как будет портить книги и мерить старухину обувь.

***

Ровно в семь ноль пять, по звонку будильника, Тутанхамон восстал ото сна, резко сев в постели и с хрустом разогнув скрещенные на груди руки. Глаза Колесничихи распахнулись, и она увидела свет — само по себе событие ужасное, потрясшее ее до глубины души. Ведь поутру первое, что она обычно видела — это была темная ткань маски для сна.

Стащив с рук перчатки, Колесничиха ухватилась за трясущиеся от испуга щеки, и ее пальцы разве что не утонули в песке. Кожа ее шелушилась, сухо шуршала и местами чесалась, и Колесничиха, стеная, вцепилась в лоб ногтями, отчаянно зудясь. Все ясно, все совершенно ясно! Это вчера, в полыни, она поймала какой-то аллерген, и ночью, во сне, исчесалась и сдвинула маску!

— Чтоб ты провалилась! — завопила Колесничиха, подняв злые глаза под отекшими веками вверх, к потолку. От стараний жижи все ее лицо было жутко красным, саднило, словно кто-то ее провез щеками по асфальту, и распухло так, что Колесничиха здорово смахивала на обгоревшего на солнце китайца непонятного пола и возраста.