Невеста для демона страсти

— Развод? — гладить одеяло ему надоело, и его рука просто скользнула под него, ощупывая мое тело сквозь тонкую ткань сорочки. — Интересная мысль, но ведь сначала я должен проверить, от чего я отказываюсь. И стоит ли, — рывок, и вот уже вместо одеяла на мне — его решительное высочество, — отказываться.

— Пустите! — испуганно дергаюсь, что есть силы отталкиваясь руками от его груди. И тут же кричу от боли: пальцы упираются в холодный металл, что прячется за мягким ворсом халата, и меня словно пронзает разрядами молний.

— Пущу, — задумчиво отзывается он, любуясь на мои перчатки из лучшей мабурской лайки, не просто белые — сияющие сейчас нестерпимо ярким, болезненным светом. — Вот расскажешь мне, зачем ты спишь в перчатках — и пущу, — крепко схватив меня за обе руки, он отрывает их от своей груди, тем самым избавляя меня от боли, а перчатки — от неестественного свечения. Затем удобно усаживается у меня на бедрах, не выпуская моих рук и не сводя с меня внимательного взгляда, в котором не читается ни малейшего намека на страсть.

— Руки мерзнут, — перепугавшись, выдаю первое, что приходит в голову.

— Правда? И сильно мерзнут?

— Достаточно.

— Что ж, давай поглядим.

— Не надо! — отчаянно кричу, но этим, похоже, только придаю ему уверенности в правильности поступка. Перехватив мои руки за кончики пальцев, он резко дергает — и перчатки легко соскальзывают с моих рук.

Герцог мягко опускается на кровать, не ощущая под собой более моего тела, а я каким-то немыслимым судорожным рывком отлетаю от него в самый дальний угол. Даже успеваю обрадоваться — пусть он не поможет, но ложе с ним делить теперь уж точно не придется!

Вот только герцог моему исчезновению удивился не сильно. И даже расстроился не особо.

— Вот как? — усмехнулся мой все-же-не-муж, внимательно оглядывая комнату. — А если так? — его рука метнулась в карман молниеносно. И столь же молниеносно рассыпала вокруг себя сверкающий синий порошок. Мельчайшие частицы этого невесомого вещества мгновенно заполнили всю комнату и осели на мое тело, словно покрыв его сияющей второй кожей.

И под тяжестью этой «кожи» и я осела. Прямо на пол, к ногам уже успевшего приблизиться герцога.

— Ну вот, — удовлетворенно кивнул он. — Видишь, как все просто.

— Просто что? — испуганно взглянула на него снизу вверх.

— Просто избавить тебя от необходимости лгать. Руку, — он предложил мне ладонь, предлагая помочь подняться.

Я, чуть дрожа, протянула ему свою, думая лишь о том, смогу ли я за него ухватиться, или силы синего порошка на это не хватит. Герцога, видно, мучили те же сомнения, однако ответ интересовал его мало. И потому еще прежде, чем наши ладони соприкоснулись, на меня упала ловчая сеть. Легкая, едва различимая, сотканная из нитей, что тоньше волоса, она жалила, словно пропитанная ядом паутина. Вот только, в отличие от паутины, не рвалась, несмотря на все мои отчаянные попытки. Я кричала от боли, безуспешно пытаясь выбраться, сбросить с себя эту дрянь, освободиться. А он просто стоял и смотрел, словно профессор на попавшую в его сачок бабочку.

— Мне больно! — молила я его. — Снимите с меня это! Помогите!

Нет, он даже не усмехался, не выказывал удовольствия или превосходства, просто ждал, когда силы меня оставят и я перестану судорожно биться.

— Отнесите ее в подвал, — было последним, что я услышала, ускользая во тьму беспамятства. То, что подручные видят его жену полностью обнаженной, герцога не смутило ни капли.

Очнулась я от того, что боль стихла. Нет, не исчезла совсем, но стала терпимой, сосредоточившись лишь на небольших участках моего тела — на шее, запястьях, щиколотках. Узенькие полоски, обвивавшие их, по-прежнему жгли огнем, зато больше нигде ничего не болело. И это было настолько невообразимо приятно, что первые несколько секунд я даже не замечала герцога и не осознавала, что он сделал со мной.

Потом осознанье пришло: я в темной и тесной камере, прикованная к стене цепями. Из узкой щели под самым потолком, забранной частыми толстыми прутьями, на меня льется сероватый утренний свет, и, насколько я могу видеть, моя кожа уже почти утратила мистическую синеву и лишь слегка поблескивает в первых лучах восходящего солнца. Однако, насколько я могу чувствовать, телесности она не утратила ничуть, и все мои попытки вырваться из оков приносили только лишнюю боль.

— Бесполезно, Роуз, — спокойна подтвердил мои выводы герцог Раенский, удобно устроившийся в кресле прямо напротив меня. — С внутренней стороны твоих оков впаяна ловчая сеть, а она прекрасно удерживает на этом плане бытия нечисть, вроде тебя — переродившуюся, но еще живую.

— Зачем вы?.. Я же не убегала… Я сама к вам пришла, я искала помощи, а вы… — стоять перед ним полностью обнаженной, с прикованными по сторонам от лица руками, с зафиксированными на ширине плеч ногами, ощущая себя целиком в его власти, было стыдно и жутко. Тем более, что взгляд он исключительно на моем лице не задерживал, осматривал всю — от кончиков волос до кончиков ногтей. Осматривал не спеша, оценивающе, обстоятельно.

— Чтобы помочь, дорогая Роуз — чтобы действительно помочь, а не исполнить каприз или попасться на чужую уловку — я должен понять, кому именно меня просят оказать помощь. И чем я действительно могу в данной ситуации помочь, — герцог ответил спокойно и обстоятельно, ни на миг не прекращая меня рассматривать.

— И для этого меня надо держать в цепях в подвале? Хоть позволили бы одеться.

— Я тебя не раздевал, — он лишь безразлично пожал плечами. — А цепи — что же делать, если я тебе не доверяю? Более того — если у меня попросту нет причин тебе доверять? Разве ты уже забыла? Сначала ты попыталась обмануть меня, прикинувшись человеком. Потом, когда твою ложь раскрыли — попыталась бежать.

— Я не бежала.

— Да? Видимо, поэтому мне сначала пришлось тратить бесценный небесный порошок, чтобы отыскать тебя, а затем использовать ловчую сеть, чтоб не позволить тебе вновь исчезнуть, когда сила порошка истает.

— Я не…

— Хватит. Игры в прятки закончились. Условия здесь диктую я. И форму, в которой будет проходить наша беседа, тоже выбираю я. И от капризов взбалмошной недо-сильфы я зависеть не намерен. Ты, возможно, не поняла, во что ты вляпалась, девочка. Или, может быть, думаешь, что второй человек в государстве носится по проселочным дорогам исключительно ради того, чтобы спасти тебя-принцессу из лап дракона?

— Второй человек в государстве — наследный принц, — сказала из вредности, чтоб досадить этому столпу отечества хоть в чем-то.

— Да, он тоже так думает, — герцог от моей фразы лишь отмахнулся. — Вот только серьезные государственные проблемы решать покуда приходится мне. И твой сыттар, если ты еще не осознала — эта та самая серьезная государственная проблема.

— Неужели государство, наконец, озаботилось регулярными похищениями невест? Опечалилось судьбой невинных девушек, веками отдаваемыми страшным демонам? Сколько, вы говорите, столетий прошло с тех пор, как похитили первую — семь? Или уже восемь? — отчаянье придавало мне сил, а полная безнадежность собственного положения избавляла от необходимости выбирать выражения. — А ведь всего-то и потребовалось для начала расследования, что связать фиктивными брачными узами члена королевского дома — и проблему тут же заметили. И даже рьяно взялись решать.