Невеста из ниоткуда
Шрифт:
Не вышло с Адальбертом, увы. Да и из Царьграда приходят дурные вести… Туда Раскоряк, верный боярин и тайный христианин, ныне спешно отправился – сам вызвался, молодец! Может, что и вызнает в Империи? Может… только вот в Киеве его нынче нет – и это утрата большая. Нынче каждая христианская душа на счету!
– Кто там скребется? – Услыхав почтительный стук, княгиня прервала чтеца и повернула голову.
– Здрава-постельница к тебе, госпожа, – с поклоном доложил тиун. – Осмелела – говорит, ты, великая госпожа, мол, ей сама велела, чтоб…
– Так.
Коротко кивнув, Ольга отпустила монаха и, выгнав рабынь, милостиво разрешила простолюдинке
– Ой, госпожа моя… ой, госпожа…
Круглое добродушное лицо Здравы от оказанной чести пошло красными пятнами – еще бы, не каждому дозволяют вот так…
– Полно, хватит кланяться, – махнула княгиня. – Докладай!
– Ой, гопожа моя… – Здрава низко опустила голову. – Снова она с этим…
– С Велесием?!
– С… ним…
– Что делали – миловались?
– Что ты, что ты, матушка! Такого не видела… А токмо сидели рядком на крыльце! А потом сгинули куда-то…
– Сына моего, князя, позорили! Сидели… И – все?
– Боле ничего не видала, моя госпожа! – Постельница бросилась на колени.
– Прочь пошла!
Едва ль не пинком выпроводив Здраву, княгиня крепко задумалась, ибо поразмышлять было над чем, вернее – над кем. Невестка ей, конечно же, не нравилась – больно уж дерзка, непочтительна, на язык погана! Однако – христианка, так. Пусть и нерадивая, но… нынче каждый христианин – на особом счету. Отравить ее… или даже наказать просто… к Свенельду побежит жаловаться, к язычникам. Оно надо? Так – отравить? Тоже нехорошо – через невестку можно варягов к себе подобрати… Свенельд не вечен, стар, а младые варязи пред юной княжной млеют – об том давно докладывали. Эх…
Ольга покривила губы и перекрестилась: ох, непросто великой княгинею бытии! Особенно – княгиней гонимой. Гонимой, пусть и в открытую, да зато – собственным сыном-язычником!
Нет! Нельзя невестку губить! А вот шпыня того, Велесия… То – дело другое.
Стоял жаркий июль, или, по-местному – червень, когда «на дворе пусто, да в поле густо». Налились в полях озимые, пошли во всход гречиха с овсом, крестьяне начинали жать рожь. На первый сжатый сноп всегда устраивали праздники – «именинницы» – первый сноп так и называли – именинник, вечерами же выходили смотреть, как месяц в небе «играет», прячется за реденькими розовыми облаками.
Душно, знойно днем, да и работы невпроворот, а вот вечерком можно и выкупаться – весь Днепр на Подоле смехом да песнями изошел – купались все. Только вот Женька не могла себе того позволить – все же княжна! Неможно с простолюдинами. Иное дело одной – на дальней купальне, со служанками, с почтительно замершей в отдаленьи сторожей…
Купалась Малинда и так… а все же хотелось – с Велесием… или хоть с людьми, чтоб – в догонялки, в салочки, чтоб – весело, а не так, что – «ой, госпожа наша, кормилица!». Скучно!
О муже своем, Святославе, юная княгинюшка и не вспоминала почти… так, иногда задумается, улыбнется. В общем-то парень вроде бы неплохой, только прическа дурацкая да и дома сидеть не любит – все в походах военных, все «примучивает» кого-то. Иное дело – Велесий! Вот к этому парню Женька и в самом деле испытывала чувство! И чем дальше, тем больше, так что карие глаза парня неожиданно затмили для нее все – родного мужа, княгиню… даже тоску по прежней – той – жизни! Нет, конечно, тосковала Тяка и о новом побеге думала, но… Стоило показаться на пороге помощнику судебного старца – возлюбленному! – так почти все Женькины мысли куда-то
сразу же улетучивались, оставалась лишь одна – все о том же…Правда, заклинание от беременности княжна все же произносить не забывала. Еще чего не хватало – здесь!
– Велесий не захаживал? – вернувшись в хоромы с купальни, первым делом осведомилась Женька. – С утра еще по делам обещался и…
– Это ты про какого Велесия, госпожа? – поклонилась Здрава. – Про того, что у Всерада-огнищанина в помощниках ходит?
Княжна фыркнула:
– А что, здесь еще какой-то другой есть Велесий?
– Так тот и не явится теперь. – Постельница неожиданно вздохнула, добродушное лицо ее скривилось. – Славный был парень.
Женька похолодела:
– Почему – был?!
– По вечеру вчерась утоп. Говорят – заплыл на стремнину… так и утянул Водяник – даже и тела не нашли.
– Тела… А… искали?
– Знамо дело! Там народищу-то было – уй!
– Здрава! – Голос княжны предательски задрожал, синие глаза наполнились – вот-вот хлынут – слезами. – А ты ничего не путаешь? Точно Велесий утонул? Тот самый… наш…
– Не, госпожа моя, не путаю. Хоть у кого спроси… да хоть у Свенельдовых…
Свенельдовы подтвердили – да, мол, утоп Велесий, жаль – хороший был парень, хоть и хромой, да умный – висы слагал. Вообще-то викинги убогих – хромых и прочих – не жаловали (несмотря на то что их главный бог Один все ж был одноглазым – инвалид!), однако умение складывать героические и хвалебные песни – коротенькие висы и длинные саги – у них ценилось высоко и считалось такой же доблестью, как и умение лихо владеть мечом или секирой. Выходит, Велесий поэтом был… Был!!!
Женька дня три еще надеялась, места себе не находила – ждала, прислушиваясь к скрипу ступенек. Казалось – вот-вот откроется дверь, возникнет на пороге знакомая фигура, и… И ничего!
Не пришел Велесий… не явился… Увы!
Затосковала девчонка; несмотря на жару и зной, заперлась в опочивальне, никуда почти не выходя. Не хотела, чтоб кто-то видел ее горе, ее слезы. Хотя днем девушка все же сдерживалась, не плакала, а вот ночью…
Неужели – погиб? Но ведь тело-то не достали, не нашли, так, может…
Подумав, княжна позвала Здраву. Та явилась с сияющим лицом, сразу и доложила:
– Радость у нас, госпожа!
Женька едва в обморок не упала:
– Неужто Велесий…
– Он! Тело его нашли! На отмель теченьем вынесло. Теперь ужо похороним по-людски – вот радость-то! У нас ведь его на дворе все уважали… Да! Еще радость-то – гости, купцы весянские приплыли, явилися! С ним Корган Юсс, батюшки твово старец. На тебя посмотреть хочет. Завтрева в гости ко двору зван!
Про весян – земляков якобы – княжна как-то пропустила мимо ушей, не насторожилась ничуть – а надо было бы!
Княжна все же посмотрела на мертвого, опять-таки тайно – не дело княгини на тризне по простолюдину рыдать! Узнала… Правда, уже больше не рыдала, уже все слезы выплакала давно. А вместо тризны – раз все равно нельзя – сходила тайком в церковь, поставила за упокой души свечечку да долго молилась.
Потом вышла, глянула вокруг… и улыбнулась. Не так, как прежде – радостно или, может, лукаво, – совсем по-другому: как-то отстраненно, холодно… как и положено.
Чужая!
Чужая, чужая… Больше ничего Женьку в этом гнусном первобытном мирке не держало! Никто не держал…