Невеста из ниоткуда

Глава 10. Лето 964 г. Земли вятичей. Острый запах смерти

Юная княжна в задумчивости сидела на высоком резном креслице (подарок местных старейшин) под густыми ветвями высокого дуба. Дуб считался священным деревом не у одних только полян и древлян, потому и место такое выбрали, жаль только, сброшенные порывом ветра желуди уже пару раз весьма чувствительно долбанули Женьку по макушке.

Глянув наверх, княжна поднялась на ноги и, самолично переставив кресло чуть в сторону, снова уселась, поправив ниспадающий с плеч багряного цвета плащ – знак княжеского достоинства и власти. Головной убор Женьки нынче тоже выглядел весьма изысканно и богато – затканный золотом небесного цвета плат, уложенный изящными складками, полностью скрывал волосы, по бокам к плату крепились височные кольца, по три с каждой стороны, искусно выделанные из сверкающего на солнышке серебра. Замшевые зеленые туфли были украшены жемчугом, на поясе висела тяжелая связка ключей, символизирующая все подчиненные Киеву земли; оставленный Святославом меч в краснах ножнах княжна уткнула в траву и придерживала рукой – вместо скипетра. Не особенно-то удобно, но приходилось терпеть – так уж полагалось.

Как донесла сторожа, князьки и старейшины вятичей – из тех селений, что поближе – уже появились с обозами, везли дань, как сказала княжна – по куне с сохи. А хазарам-то раньше платили – по ногате.

Княжна давно уже научилась разбираться в здешних финансовых делах, знала, что и ногата, и куна – это все та же валюта, тоненькие серебряные монетки с непонятной вязью – арабские дирхемы, только куны – обычные, потертые, а ногаты (арабское слово «нагд» как раз и означало – хороший) – из особо качественного серебра, в коем древнерусские людишки толк знали. В соотношении стоимости пятьдесят кун равнялись одному византийскому золотому солиду, ему же соответствовало сорок ногат. Так что, заменив ногаты на куны, Женька сделала вятичам хорошую скидку, что те вполне себе оценили.

Вообще-то девушка не собиралась этого делать, оговорилась, но… подумав, махнула рукой – а пущай так и будет, со скидкою, а то какой же вятичам смысл менять шило на мыло, одну «крышу» на другую – хазар на полян? Хорошо бы, конечно, было провести перепись – точно учесть количество пахотных хозяйств – сох – в каждом селении, но это все было дело не быстрое, а хитрая девушка все же собиралась рано или поздно сбежать, добраться до Выдь-реки… Домой – так уж хотелось верить.

– Вон, госпожа! – указав на заливной луг, почтительно поклонился Рулаф. – Везут вятичи дань… никуда не делись! Ой, пресветлая княжна… зря ты, наверное, на куну согласилась… Боюсь, как бы Святослав-конунг, узнав, не осерчал.

– Не боись, не осерчает! – Хмыкнув, Женька с интересом рассматривала приближающуюся процессию.

Впереди в синих, затканных жемчугом плащах ехали верхом на невысоких гнедых коньках старейшины (от мелких, в три двора, деревень) и князья (от селений покрупнее). Выглядели они все одинаково, никто особым богатством не кичился и не блистал, даже сбруя на лошадях казалась княжне самой обычной, без особых украшений, разве что отделана серебром – так, в меру. Впрочем, сам по себе конь в те времена – признак известной зажиточности. Боевой жеребец стоил три серебряных гривны, или шестьдесят ногат, или семьдесят пять кун, для сравнения – каравай заварного хлеба стоил две куны – не обязательно монеты, к ним по стоимости приравнивалась одна зеленая арабская бусина или беличья шкурка. Корова стоила две гривны, вол – одну, по десять кун шел мед в ульях.

Возов – приземистых, на сплошных деревянных колесах телег – было мало, в основном – волокуши, а многие старейшины приплыли по воде, их людишки тащили дань из лодеек – домотканое полотно, яйца, творог, наконечники копий и стрел – что у кого было.

Подъехав чуть ближе, всадники спешились, к дубу подошли уже пешком, поклонились.

– Пусть и вас хранят боги! – милостиво улыбнулась княжна. – Сейчас дань зачтем, все запишем.

– Госпожа… – нервно грыз ногти один из старейшин – косматобородый, приземистый, с широким приплюснутым – словно треснули по лицу лопатою – носом. – Мы ить в раздумьевси. А ну как хазаре-то… того… отомстить захотят! Вернуть под свою руку.

– Обломятся!

Женька презрительно скривилась и гордо кивнула на стоявших позади варягов с разноцветными щитами, в блестящих кольчугах и сверкающих на солнце шлемах, с сулицами, с мечами, с секирами – молодец к молодцу!

– Видите? Не самых последних людей венценосный супруг мой для вашей защиты оставил! Да и сам на хазар походом пошел… так что не до вас нынче хазарам, не до вас. Были хазары, да сплыли все – спеклись.

– А ну как их послы да вои за данью явятся? – все не унимался плосконосый, видать, по жизни таким вот и был – недоверчивым, «а кабы чего не вышло».

– Явятся – получат! Только не дань – а по мозгам.

Княжна рассмеялась, захохотали и варяги, да и среди князьков прошелестел одобрительный шепоток:

– Ишь, как она…

– Получат, говорит!

– По мозгам!

– Ай, княжна красотою лепа…

– И умом горазда – то так! Шутка ли – с ногаты на куну пойти.

– Тако мыслю – с ней-то договориться можно…

– А вот сам-то Святослав-князь мнозим нашим не по нраву – больно уж не уживчив, горяч.

– Так где нынче князь? В походе дальнем. А тут – княжна. С ней-то, мыслю, поладим.

– Поладим, говоришь? А не выйдет ли, как говорят, мягко стелет, да жестко спати?

– Ой, Ходата, все-то тебе не так!

Плосконосый Ходата, старейшина большой – в пять дворов – деревни, расположенной верстах в десяти вверх по реке, возвращаясь обратно домой на большой лодке, еще издали заметил причалившие к берегу барки – неприметные, без особых украшений, но вместительные, с широкой кормой, с мачтами, ныне аккуратно уложенными вдоль бортов – за ненадобностью.

– Булгарские ладьи! – обернулся с носа главный помощник старейшины, Малост Корявая Ладонь, прозванный так за левую ладонь, когда-то защемленную деревиной. – Эх, не вовремя! Кабы не дань…

– А чего же – не вовремя? – Ходата усмехнулся в бороду. – Чай, последнего-то не отдали. Найдется, что у булгар обменять. Ужо поглядим.

– Думаешь, господине, булгары торговать будут?

– А чего ж тогда встали-то? Давно б торговали, да некому разрешить – мы-то с тобой – вот они! Только-только в обрат добираемся.

Лодка Ходаты повернула к берегу, к пристани, проплыла мимо купеческих приемистых кораблей.

Завидев старейшину и его людей, с барок замахали руками, заулыбались:

– Да хранят тебя твои боги, почтеннейший Ходата-джан!

– И тебя пусть хранит твой Аллах, славный Сувар-гость. Как Булгар-град? Все стоит? Процветает?

– Отстроились уже, слава Пророку! – Булгарский купец Сувар – осанистый, светлоглазый и рыжебородый, молитвенно воздел руки к небу и улыбнулся. – Прошу вечером на мой корабль, почтенный Ходата-джан. Я привез из Итиля волооких персидских дев – ах, персики, не девы! Как пляшут, как поют… думаю, ты не откажешься купить у меня парочку.

– Не отказался бы, – скривился вятич. – Кабы не дань. Святослав-князь нынче нас примучил – пришлось платить.

– Знаю о том – рыбаков по пути встретил. – Булгарин поиграл четками. – Однако все в руках Божьих, да. Ты все же приходи, почтеннейший, я ждать буду.

– Инда ладно, приду.

С помощью слуг старейшина выбрался на мостки и неожиданно ухмыльнулся:

– Сам-то не хочешь ли к нам? Баньку велю истопить.

– Нет, нет, что ты! Я уж лучше – в реке.

Уж конечно, оставалось еще у Ходаты богатства немало, можно было и новых наложниц – красивых персидских рабынь – купить, двух или даже трех, если сошлись в цене бы. За молодую невольницу обычно просили десять ромейских золотников – солидов, в кунах это пять сотен – немало, так ведь и Ходата, чай, не нищий! Пять дворов деревня, урожай нынче неплох, да и охоты удалися удачные.