Невеста Лесовика

И столов да лавок тьма вокруг. У дома все, конечно же, не поместились и по уличной дороге уже рядами пошли.

Музыканты местные и приезжие заявились к нам ещё спозаранку, поэтому, пока собирали меня для венчания, через окошко приоткрытое долетали до нас звуки гуслей и свирели. Мы с царём ещё даже не обвенчаны были, а праздник уже вовсю шёл. Такое ощущение, что им и жених-то с невестой не нужны были. Вот ежели не появимся мы, они преспокойненько еду по столам расставят и сами отпразднуют, неизвестно что.

Снова обрядили меня в сарафан и передник расшитый, ленты в две косы вплели и косниками всё это на концах закрыли, а уж поверх этого кокошник надели мне. Уж не знаю, как он так уцелел и отмылся, но бел был, как и прежде. Только сапожки на этот раз другие мне дали. Красные да ладненькие. Хотя мне и прежние тоже нравились.

Когда я уж собиралась по знакомому маршруту направиться к палатам царским, мне вдруг возьми да и скажи, что венчаться на улице будем, чтобы народу нас видно было. Тут уж пришлось мне свой страх-то смирить кое-как. Хотя, конечно, и репетировать нам тоже надо было на улице тогда.

А ещё на этот раз царёвы помощники, Степан да Прокоп, выкупать меня стали. Супротив них свах организовали мы, и те давай украшения да меха выманивать. За каждый шаг к невесте поди заплати и гостей присутствующих одари. Хорошо, что жених у меня богат и знатен оказался. А то с такими свахами я бы легко и в девках остаться могла. Добра не напасёшься так выкупать.

В общем, с горем пополам вышла я всё-таки к жениху, а сама повторяю себе, что хорошо всё. Не хотелось бы и на этот раз учудить чего-нибудь постыдного. Чтобы потом годами народ вспоминал. А учитывая, как долго Лесовик с супругой своей жить должен, лет этих впереди ещё много оставалось.

Вывели меня во двор к жениху, в косоворотку красную с белой вышивкой и портки одетому. А на ногах сапожки у него тоже, но только чёрные. Поначалу я только его-то и увидела. Всё другое замылилось даже. Что там происходило, кто что кричал, мне всё равно это было. Ох, и хорош собой стоял, ох, и высок. За таким, и правда, как за стеной будешь. Спрячешься за спину могучую, а тебя из-за неё и не видно даже никому. Живи себе преспокойненько.

Только когда нагляделась я немного на жениха своего, заметила и народ, что во дворе у хором столпился, и дедка этого с лентами. Тот, по всему видно, изготовился дело своё на этот раз до конца довести. Даже лент, кажется, побольше припас, чтобы я точно из них уже не выпуталась. А я, в общем-то, и не собиралась. Пусть уж вяжет как следует.

Сегодня, прежде чем обматывать нас, дедок этот решил для профилактики побега согласие у молодожёнов испросить. Лесовик первым ответил, что согласен он, а я уж следом. Обменялись мы с ним кольцами, и только тогда нас двоих лентами окручивать начали. Ох и накрутили лучше прежнего. А я всё это время стояла и шелохнуться боялась. Не дай небеса, снова вместе с Лесовиком завалиться и ещё что-нибудь ему подбить, на глазах-то у честного люда.

Когда окрутил нас дедок, говорит он:

— Обнимите друг друга так же крепко, каким будем ваше счастье семейное.

Ну, уж крепости-то ни мне, ни Лесовику не занимать. Думала я, что задохнусь совсем. А пока мы вот так в обнимку стояли, ленты на нас ослабли, и дедок их вниз подтолкнул. Они, всё такие же накрученные, к ногам-то и упали. А мне в это время на ухо Лесовик прошептал:

— С этого дня, когда не слышит больше никто, можешь величать меня по имени. Пересветом меня зови.

Это уже позже узнала я, что Лесовику имя его давали в ночи и шёпотом, так, чтобы никто больше не слышал. И не говорили ему имени его настоящего, пока он не достигал самостоятельности. И уже после имя своё хранил он втайне ото всех, потому что в нём сокрыта была часть его силы. И только самым близким назывался он по имени, доверяя им и жизнь свою.

Переступили мы с ним от лент в сторону, а те ленты девицы собрали и сложили для нас в сундук. Как свидетельство нашего единства. А после сбоку откуда-то четыре девушки появились с караваем наперевес, и ноги у них от тяжести чуть не заплетались. Ох, и громаден был тот каравай! Я такого никогда в жизни не видела. Страшно представить, что там за печь такая, в которой его пекли. Поцеловали мы хлеб испечённый трижды, и тогда уже девицы между гостями его делить начали. Наверное, для того он так и велик, чтобы каждому по кусочку досталось. Народу-то тьма. Ну, и нам наудачу, конечно. Чем больше каравай, тем жизнь богаче и счастливее будет.

На первый день свадьбы нам веселиться-то со всеми не можно было. Мы сидели тихонечко и наблюдали, как кушает народ и за нас радуется. И яств пока маловато было на столах. Даже перепелов и тех должны только на второй день подать. Но я уж крепилась и не роптала.

Посидели мы с празднующими, а потом затянула певунья песню грустную. Значит, пора нам было удаляться с женихом. Ох, до самой опочивальни провожали нас, подтрунивали да радовались. И еле царь от них отбился, чтобы наедине со мной остаться.

А уж как дверь он закрыл, так задрожала я вся.

— Не бойся, Агнешка, — прошептал он мне ласково. — Я тебя никогда не обижу.

Подошёл он ко мне. Кокошник с меня снял и косы принялся распускать. Теперь уж простоволосой не увидит меня никто, кроме него. Но мне только его взглядов и надобно. Другие-то мне зачем?

Гладит меня по волосам и лицо разглядывает, будто насмотреться не может.

— Красивая, — шепчет и, наклонившись ближе, губами к моим прижимается.

Оттого у меня одна дрожь на другую сразу же переменилась. Жарко мне стало и волнительно. Будто почувствовав это, Лесовик обнял меня и прижал к себе, так, чтобы я ощутила, как и ему тоже жарко теперь. Грудь под косовороткой у него вздымается, сердце колотится так, что я ладонью чувствую.

Ох, и закружилась у меня голова тогда. И мыслей в ней ни одной не осталось. Только и помню, что на медовые его поцелуи отзываюсь и разрешаю на кровать себя уложить, да сарафан помогаю стаскивать.

А царь скалой надо мной нависает и смотри всё, смотрит. И от взгляда его дрожу я вся.

— Агнешка моя, — шепчет и склоняется ещё ниже, совсем уж близко.

— Пересвет мой, — отвечаю ему, впервые пробуя его по имени назвать. И радостно оно с губ моих слетает. Будто всю жизнь я его произносила.

Эпилог

Хороша наша с Лесовиком свадьба была, богата. Гуляли, как и положено, три дня. И перепелов я своих дождалась наконец-то. Были они вкусны, что невмочь. Не зря я за них так ратовала. И икры щучьей поела. Повеселились мы на годы вперёд, и долго ещё честной народ будет свадьбу эту вспоминать. Песни громкие, да пляски, да снедь разномастную. Но нам их воспоминания что? Нам счастье наше — вот что главное.

Когда своё-то мы устроили, тогда уже за Степана с Болотницей взялись. Побыстрее Прокопу дела его передали и ещё одно торжество устроили. Но только не на болотах. Туда, окромя русалок да водяных, и не доплывёт никто. А ежели доплывёт, так что это за празднество, когда весь ты в ряске да в тине? Приветили мы их у нас в городе, там и гуляли. А уж после свадьбы проводили на лодке в их собственные хоромы.