Невеста по найму

* * *

Ухоженная «Нива» Николая Васильевича пересекала длиннющий широченный мост, очнувшийся от полудремы «деструктивный фактор» Дуся Землероева во все глаза глядела на разворачивающуюся панораму речного порта с пакгаузами, рельсовыми нитками, поворотливыми кранами и мельтешащими муравейными людьми.

– Епархия Евгения Ильича?
– спросила, позевывая и прищуриваясь на громадные сухогрузы у причалов.

– Угу, - кивнул Васильевич.
– По большому счету, здесь, Дуська, первый порт, куда заходят корабли класса «река-море», так что работы у Женьки хватает. Высокое белое здание видишь? Таможня - там.

...Река осталась позади, Дуся расслабленно сползла вниз по сиденью, попробовала пристроить на окне ноющую голову.

– Устала?
– заботливо спросил «жених».

– Немного, - призналась Евдокия.

Ввиду возникшего цейтнота десять дорожных часов Васильевич употребил на уточнение-заучивание множества нюансов. Решал вопросы: где они с «невестой» познакомились, когда и при каких обстоятельствах, как зовут «тестя», «тещу» и любимых тетушек, какой ВУЗ заканчивала «суженая», как прозвище ее любимого кота, что Дуся ест, что пьет, в чем спит... Храпит или сопит тихонько? Боится сквозняков или жары? Умеет ли готовить...

Короче, Евдокия язык стесала, рассказывая о себе. Шаповала попросил ее болтать обо всем подряд, плыть по волне. Иногда задавал наводящие либо уточняющие вопросы, по ему только ведомым причинам порой просил конкретики в самых незначительных местах повествования. Помимо прочего Николай Васильевич предложил Евдокии выбрать из прошлого подходящий случай реального знакомства с молодым человеком, мысленно подставить на место юноши «жениха» Шаповалова и отталкиваться от этого.

– Враки, Дуся, надо привлекать по минимуму. Не то запутаешься. Ты мне рассказываешь, я запоминаю, и можешь быть уверена - не ошибусь.

Евдокия поведала Васильевичу потрясающую историю краткого курортного романа. Пролонгировала его под конкретный случай и попыталась проэкзаменовать внимательного слушателя. «Жених» произвел рассказ практически дословно, - припомнил и погоду, и цвет платья, и ободранную пальму под балконом. Евдокия поняла, что каждое ее слово удобно разместилось в организованной шпионской голове, и легонько устыдилась: «Кого я проверяю?! Васильевич, поди, каждый придорожный столб «сфотографировал», царапины на нем запомнил!»

...Машина миновала город по объездной автостраде и повернула на отлично асфальтированную дорогу к бывшим обкомовским дачам, где располагалось домовладение отставного руководителя областного ФСБ Ильи Владимировича Муромцева. Дорогу окружал ухоженный сосновый бор, где даже свежевыкрашенные урны встречались местами.

Евдокия зябко, нервно повела плечами:

– Красиво тут... Сосны, вид на реку... Местная Рублевка, да?

– Пожалуй, - кивнул Николай Васильевич и, съехав на обочину, остановил машину. Выключил двигатель и, положа правую руку на спинку кресла, повернулся к Евдокии всем корпусом.
– Ты как?

Дуся облизала губы, сглотнула и пискляво наврала:

– В порядке.

– Вижу, в каком ты порядке, - буркнул отставной шпион.

Наверное, в каких-то специальных подготовительных центрах девушек шпионок учат составлять невозмутимые мины из идущих вразброд, подрагивающих губ и щек, из ерзающих бровей и пылающих ушей. Наверное, эти девушки умеют не сверкать очами, как испуганные кошки из кустов. Умеют подавлять тремор пальцев. Правильно модулировать голос, а не пищать, словно придавленные мышата.

Но Дусю этому не обучали, Землероева пять лет училась дебет с кредитом сводить. И посему сейчас одновременно напоминала и несчастную кошку, и пугливого мыша: сама себя поймала и закрутила в нервный узел.

– Коньячку налить?
– спросил Дусю памятливый «нареченный» Николай Васильевич.

В дороге, плавая по вольным просторам памяти, Евдокия рассказала «жениху», как любила в детстве представляться перед родственниками. Как вставала на табурет перед накрытым для родственников столом и запоем декламировала о Снегурочке и елочке, сером волке и трусливом зайке сереньком. Как позже впечатляла маму поэмами из школьного курса и выслушивала похвалы от лучшей подруги Синицыной. (Мама и Синицына находили Дусю чрезвычайно талантливой особой.) И если б не одна проблема - пресловутый страх толпы и сцены, - на том же сошлись бы и экзаменаторы из театрального института.

Но - не сложилось. Дома Дуся могла вообразить себя хоть Джульеттой, хоть Ромео в шляпе, попадая в класс или на шумный детский утренник - столбенела. Мямлила. Потными пальчиками подол мусолила. Талант так и остался б втуне, не пойди Евдокия Землероева в сыщицы, не выпей однажды коньячку «на деле».

Глоток коньяка сотворил с непьющей Дусей форменный переворот! Куда-то делись стеснительность и зажатость, куда-то запропал испуг показаться глупой и неуместной. Приняв на грудь грамм тридцать, Евдокия выступила на все сто пятьдесят и даже подралась!

О чем и рассказала памятливому «жениху».

Николай Васильевич, пробормотав «в Греции все есть», достал из бардачка плоскую фляжку. Открутил от нее вместительную крышечку, набулькал туда с горкой:

– Выпей, Дусенька. Оформись. И туфельки свои на каблучках надень.

Дуся выпила, зажмурилась. Некоторое время прислушивалась к ощущениям - на пустой желудок забирало быстро. И в результате, томно поведя очами, проворковала:

– Николай Васильевич, а если я тебя «папочкой» называть буду, это как - не перебор?

Васильевич пригляделся к пьяненькой помощнице, понял, что Евдокия подбирает правильную ноту для начала выступления, кивнул:

– Уви, мон шер. Называй как хочешь. Хоть «папулей», хоть «драгоценным козликом»...

Минут через десять гламурная композиция из подвыпившей Дуси, бантов и каблуков произвела фурор. Верная себе отличница Землероева выступала на пять с плюсом.

Николай Васильевич привез Евдокию в гости к воспитанным людям. На лицах Максима Ильича и его младшего таможенного брата, вышедших встречать Шаповалова к воротам, не дрогнул ни единый мускул, когда из «Нивы» выбралась неимоверная девица с блестящей киской на майчонке. Евдокия тряхнула головой - в ушах подпрыгнули сережки в виде крошечных котят, и церемонно пискнула:

– Инесса.

И протянула мужикам наманикюренную лапку.

Лапку ей пожали вяленько, по очереди. Мускулы и тут не дрогнули, но глаза сверкали все же пораженно. Общее впечатление от Дуси в кошечках и бантах чуть позже выразила дочь Евгения Ильича - Милена. По правде сказать, и это мнение Евдокия считала по артикуляции губ воспитанной девушки. Милена стояла вдалеке, на дорожке, ведущей к двухэтажному каменному дому, слегка покачивая головой и округляя синие глаза, девчонка четко прошевелила пухлыми губами: «Оф-ф-фигеть!..»