Невеста
Шрифт:
– В чем? Помочь признать свои пороки? Публично покаяться?
– Я понимаю твой гнев,– сказал Том.– Это одна из форм стыда.
– Нет! Мне нечего стыдиться.
– Все прошлые грехи тебе отпустятся. Ты можешь начать заново.
Руперт смотрел на Тома и вспоминал свой дом, свою жизнь с Франческой, спокойное, счастливое существование. Все, что он мог обрести снова, если бы только единожды солгал.
– Не могу.– Он покачал головой.– Просто не могу. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я любил мужчину. Я не сбился с пути, не был совращен. Я любил.
– Платоническая любовь…
– Нет,
– Ты вступал с ним в сношения.
– Да.
– В сношения, которые отвергает наш Господь.
– Мы не причиняли никому зла! – в отчаянии крикнул Руперт.– Мы не делали ничего плохого!
– Руперт! – Том возвысил голос и встал.– Ты слышишь свои речи? Ты причинил вред себе. Огромный вред. Ты поддался, пожалуй, самому гнусному из всех грехов, известных человечеству. Ты в состоянии очистить душу – но только если покаешься, признаешь, что сотворил зло.
– Я не творил зла,– дрожащим голосом проговорил Руперт.– Это было прекрасно.
– В глазах Господа нашего, ты совершил мерзость. Мерзость! – ледяным тоном возразил Том.
– У нас была любовь! – Руперт тоже встал, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами Тома.– Пойми!
– Нет. Мне этого не понять.
– Ты не способен представить, что двое мужчин любят друг друга?
– Нет!
Руперт медленно наклонился вперед.
– Эта мысль в самом деле вызывает у тебя такое отвращение? – шепнул он.– А может, ты просто боишься?
Том по-кошачьи отпрыгнул назад.
– Отойди от меня! – крикнул он. На его лице было написано омерзение.– Прочь!
– Не волнуйся,– устало сказал Руперт.– Я ухожу.
– Куда?
– Какая разница? Неужели для тебя это имеет значение?
Том не ответил. Трясущимися руками Руперт собрал бумаги и запихал их в свой портфель. Том неподвижно наблюдал за ним.
– Ты проклят навеки,– изрек он, когда Руперт снял с вешалки пальто.– Обречен на муки ада.
– Я знаю,– бросил Руперт и, не оглядываясь, вышел в дверь.
Глава 12
Изабел проснулась с дикой головной болью. Она лежала неподвижно, стараясь сохранять спокойствие, как вдруг неудержимый приступ рвоты заставил ее вскочить с постели и помчаться через коридор в ванную.
– Это похмелье,– сказала она своему отражению в зеркале, однако не убедила даже саму себя.
Изабел прополоскала рот, присела на край ванны и подперла подбородок рукой. Ребенок стал старше еще на один день. Может, у него уже оформились черты лица. Крохотные ручки, крохотные пальчики на ножках. Мальчик. Или девочка. Маленький человечек, который растет у нее внутри. Готовится к появлению на свет.
К горлу подкатила очередная волна тошноты, и Изабел зажала рот ладонью. Неопределенность только ухудшала ее состояние. Она никак не могла принять решение или хотя бы выстроить аргументы в пользу одного либо другого варианта. Разум в ней боролся с мотивами, о присутствии которых у себя она и не подозревала. С каждым днем доводы рассудка слабели. Очевидное решение становилось все менее очевидным; логика, на которую она привыкла полагаться,
рушилась под напором глупых эмоций, словно песочный замок.Изабел встала и, пошатываясь, побрела к лестнице, собираясь сойти вниз и выпить чаю. В кухне она обнаружила отца. Джеймс Хэвилл, одетый в деловой костюм, стоял у плиты и читал газету.
– Доброе утро,– поздоровался он с дочерью.– Чашечку чаю?
– С удовольствием,– ответила Изабел.
Она села за стол и принялась разглядывать свои пальцы. Джеймс поставил перед ней кружку. Отхлебнув, Изабел нахмурилась.
– Не сладко.
– Ты же никогда не пила чай с сахаром,– удивился Джеймс.
– Угу,– кивнула Изабел.– А теперь пью.
Насыпав в кружку две полных ложки сахара, она сделала глоток, с наслаждением чувствуя, как горячая сладость медленно растекается внутри.
– Значит, Милли права,– констатировал Джеймс.
– Да.– Изабел уставилась в шоколадно-молочную глубину кружки.– Милли права.
– А как насчет отца ребенка?
Изабел промолчала.
– Понятно…– Джеймс кашлянул.– Ты приняла решение? Я полагаю, срок еще небольшой.
– Да, срок небольшой. Нет, я еще не решила.– Изабел подняла глаза на отца.– Ты, наверное, считаешь, что я должна избавиться от ребенка? Забыть, как страшный сон, и продолжить блестящую карьеру?
– Необязательно,– проговорил Джеймс после паузы.– Только если…
– Мою крутую карьеру,– с горечью продолжила Изабёл.– Вернуться к прекрасной жизни, состоящей из перелетов, гостиниц и иностранных бизнесменов, которые клеятся ко мне, потому что я всегда свободна.
Джеймс пристально посмотрел на дочь.
– Разве тебе не нравится твоя работа? Я думал – мы все думали,– она доставляет тебе радость.
– Доставляет,– согласилась Изабел.– Большую часть времени. Но порой мне бывает одиноко, иногда я устаю, а иногда мне хочется бросить все к чертовой матери.– Она сделала глоток чая.– Порой я мечтаю, что лучше бы вышла замуж, родила троих детей и жила припеваючи, не зная, что такое работа.
– Я не знал, что у тебя бывают такие настроения,– сдвинул брови Джеймс.– Мне казалось, тебе нравится быть деловой женщиной.
– Я не деловая женщина.– Изабел резко поставила кружку на стол.– Я – личность. Занятая делом.
– Я не хотел…
– Хотел! – раздраженно воскликнула Изабел.– Ты привык так обо мне думать. Карьера – и все. Ты забываешь о том, что во мне есть и другие стороны.
– Не забываю.
– Нет, забываешь. Я сама очень часто об этом забываю.
Отец и дочь помолчали. Изабел достала пакет с кукурузными хлопьями, заглянула в него и со вздохом отложила. Джеймс допил чай и потянулся за портфелем.
– Извини, мне пора.
– Ты и вправду пойдешь сегодня на работу?
– Боюсь, у меня нет выбора. Там такое сейчас творится! Если я не появлюсь, завтра меня уволят.
– В самом деле?
– Ну, не завтра.– Джеймс грустно улыбнулся.– Но мне все равно надо идти.
– Прости,– сказала Изабел.– Я не знала.
– Ничего. Ты и не должна была знать. Я не очень-то распространялся об этом.
– Дома тоже хватает проблем.
– Да уж,– с жаром согласился Джеймс.
Изабел широко улыбнулась.