Невезучие

– Я готов платить! – с радостным нетерпением воскликнул чернокнижник, отбрасывая покров со стола, на котором обнаружилось крепко связанное тело.

Молодая девушка человеческой расы силилась кричать, но плотный кляп надежно закрывал ее окровавленный рот с разорванными губами.

– Кровь! – жарко выдохнул демон, взволнованный видом предложенной жертвы. – Без нее я бессилен в вашем мире!

– Сейчас! – Эльф выхватил тонкий стилет и безжалостно полоснул по хрупкой девичьей шейке.

Жертва вздрогнула и обмякла, яркая алая струя обильно забила в специально подставленную чашу. Гедрон широко размахнулся и, не скупясь, одним умелым движением густо окропил полупрозрачную фигуру демона. Чудовище ухнуло, сыто рыгнуло и в тот же миг приобрело более явственные очертания. Теперь стали заметны его мощные плечи, поджарый живот, впечатлявший четким рельефом пресса, и длинные ноги в щегольских штанах, сшитых из серебристой парчи. Демон гордо хмыкнул, любуясь своими холеными пальцами, заканчивающимися черными когтями. Он прошелся по комнате, молодецки постукивая высокими каблуками добротных сапог. Принц оказался красив до немыслимого совершенства, каким и полагается быть конечному звену в многоступенчатой иерархической цепочке, путь даже служащей не Добру, а Злу. В конце концов, кто сказал, что Тьма безобразна?

– Хорошо! – тварь протяжно зевнула и потянулась, разминая затекшие мышцы. – Проклятые Творцы! Из-за поставленных ими заслонов мы можем появляться в Верхнем мире совсем ненадолго и лишь после кровавой жертвы. Давно я не дышал чистым воздухом, не испорченным зловонием серы и примесью пепла…

– О да, – Гедрон угодливо поклонился, – мне довелось посещать Нижний уровень, и я знаю, как тяжела ваша тамошняя жизнь, мастер!

– Ого! – недоверчиво хохотнул демон, слегка уязвленный соболезнованиями чернокнижника. – Я вижу, ты и на Радужный уровень просочился, да к тому же не миновал встречи с ингвами [11] и водами Озера живого огня.

11

Ингвы – двенадцать хранителей равновесия между Добром и Злом, стражи Обители затерянных душ – владений Пресветлых богов.

– Верно, – сквозь зубы прошипел лла-Аррастиг, передергиваясь от неприятных воспоминаний о пережитой им боли и испытанном унижении, – но, клянусь, я поквитаюсь с Творцами и созданными ими бездушными богами… С вашей помощью, конечно!

Демон задумчиво пошевелил крыльями:

– А ты смел, чернокнижник! Я подумаю над твоими словами. А пока раздобудь для меня кровь и получишь желанную помощь.

– Море крови! – щедро развел руками бывший жрец. – Я обещаю вам море крови, покровитель!

– Хорошо! – снова хохотнул демон. – Я стану твоими глазами и устами, я дарую тебе власть над образами…

– Над образами? – не понял Гедрон.

– Ты слышал о темной магии н’гуду, практикуемой шаманами Намбудии? – высокомерно осведомился демон, усаживаясь в мягкое кресло и вальяжно закидывая ногу на ногу. – Нет? Так я думал. Ну тогда слушай…

Черный коготь гранд-мастера вонзился в лоб чернокнижника, нанося болезненную рану, но Гедрон стерпел. В его мозг вливался бурный ментальный поток, несущий информацию о страшных обрядах и диковинных заклинаниях. Но демону это далось нелегко. Его силуэт неумолимо бледнел и истончался буквально на глазах, вновь расплываясь в неясную дымку.

– Помни, – прошелестели на прощание последние слова гранд-мастера, – я помогу, но жду обещанного, иначе моя месть настигнет тебя в любом укрытии…

– Я не подведу вас, покровитель! – обрадованно вскричал Гедрон. – Вы не пожалеете…

Ехидный смешок возвращающегося на Нижний уровень демона донесся последним отзвуком уходящего эха. Дымка растворилась и исчезла без следа.

Лла-Аррастиг уверенно поднялся на ноги, теперь уже совсем по-другому, более твердо и властно взирая на окружающий мир. Теперь он стал не только советником короля, но и могущественным господином над жизнью и смертью – мыслящим совсем другими реалиями, обладающим тайными знаниями, доступными не многим. На его уродливом лбу пронзительно чернела похожая на клеймо метка, метка демона.

Витка небрежно плюхнула в колодец помятое жестяное ведро и отпустила рукоятку ворота, предоставив веревке возможность размотаться на всю длину. Солнце припекало немилосердно, а вода со дна глубокого колодца все равно оставалась столь холодной, что аж зубы ломило. Девушка подняла голову и, прикрывая глаза растопыренной ладошкой, всмотрелась в небо. Ишь синь какая бескрайная, ни одного облачка мимо не проплывет, лишь жгучие полуденные лучи щедро заливают широкий двор княжеского детинца. И на дворе, окромя Витки, ни души. Да и кому же охота выползать из приятной тени в этакую гоблинову жару? Девушка взялась за железную, нагретую солнцем рукоять и, размеренно вращая тяжелый ворот, засмотрелась на окошки высокого флигеля, в котором расположились хоромы неженатых княжичей. Ее алые губы непроизвольно сложились в лукавую улыбку, а огромные голубые глаза шаловливо прищурились. Вон в том правом углу – горница княжича Елисея. Кожа у красавца белая-белая, словно молоко, и нежная, как шелковый платок, им же и даренный. А черные, густые, будто частокол, ресницы, пожалуй, длиннее, чем у самой Витки. Голос у Елисея – звонче соловьиного, а ухоженные пальцы (более привычные не к луку тугому да мечу вострому, но к ванночкам из ромашки), ловкие и проворные. Даже лишку проворные. Так и норовят Витке под сарафан забраться. Ой и хитер же княжич! Приманит Витку на скамью, выставит на стол кренделя сахарные да пряники печатные, а сам тем временем так и лезет под подол, забираясь прохладными пальцами все выше и выше по ноге. А Витке щекотно, любопытно и немного боязно. И чего это у красавца-княжича вдруг трепетно расширяются зрачки, становясь бездонными и пьяными без вина? А девичье сердце шибко бухает под батистовой рубашкой, заставляя перси вздыматься сильнее и чаще. Елисей не сводит глаз с трепещущей девичьей груди и, забывшись, страстно вздыхает, пытаясь обнять Витку и завалить на скамью. Но девушка сердито хмурит брови и отодвигается. Уймись, княжич! Батюшка-князь велел и близко вас всех к себе не подпускать! А Елисей кручинится все пуще и жалует Витке платки шелковые да перстеньки бирюзовые. Да и прочие братья от него не отстают! Девушка переводит глаза на окошко княжича Гвидона и насмешливо прыскает. Совсем у Гвидона ум за разум зашел! Надо же было ей в подарок столько тканей эльфийских на ярмарке накупить! Аль она боярыня какая, платья по пять раз на дню менять? Да что там Гвидон, сам наследник престола – старший княжич Радомир нет-нет и зажмет Витку в углу терема тайком от княгини Зои да как примется целовать… Давеча вон серьги брильянтовые подарил и на сеновал зазывал – вопреки всем батюшкиным запретам. Все девки в столице из-за княжичей Витке завидуют. А пуще того завидуют ее косам золотым, очам наипрекраснейшим, точеным плечикам и пикантно вздернутому носику. Но Витке и сладко – и боязно. Сердце так и рвется из груди, аки серая горлица в поднебесье, так и просит княжеского запрета ослушаться да поддаться на сладкие уговоры могутного Радомира, но душа отговаривает – боится, сворачивается в клубок, ровно робкая кошечка. Ибо строг князь-государь, гневлив да на расправу скор!

Ох зря приказал князь Елизар нарисовать с Витки ту злополучную парсуну, ох зря! Можно подумать, этим несчастную судьбу обманешь да женихов к княжне приманишь. Женихи, они ведь тоже не дураки, соображают, что к чему! Нет, княжна Рогнеда девушка хорошая и Витке нравится. Справедливая, веселая, не привередливая. Никем не командует, никому не приказывает. Всем улыбается, всех величает уважительно. Вот только уж больно она себе на уме. Нет чтобы в сарафан парчовый нарядиться, венчик серебряный на чело вздеть, брови насурьмить, щеки нарумянить. А после – сесть, как княжне и положено, у окошка в своей светелке девичьей кошелек бисером вышивать али семечки лузгать. Тогда глядишь, и присватался бы к ней какой добрый царевич-королевич из страны заморской. Так только куда там! Княжна Рогнеда, вот стыдоба-то какая, все сарафаны сенным девкам раздарила, а сама штаны мужские надела, сабли на спину нацепила и скачет по двору с дружинниками батюшкиными, в искусстве воинском совершенствуется, аки отрок какой безродный. Барону Рогвальду из Эйсена нос кистенем расквасила, виконта Фредерика Нарронского на забор с позором загнала, а шляхтича Миклоша, коий из Рюнхенского маркграфства прибыл, ударом копья вместе со скакуном его породистым наземь опрокинула. Ущемила их гордость мужскую, на посмешище всеобщее выставила. И с тех пор женихи на двор красногорского князя – ни ногой!

Вполне довольная собственной мудростью в делах сердечных, избалованностью и неоспоримой девичьей привлекательностью, Витка перелила воду в широкогорлый фарфоровый кувшин и, не зная куда девать ощущение безграничного счастья, переполнявшего ее настолько, что оно грозилось выплеснуться за пределы души, негромко запела:

Ай, как выйду я во двор молодешенька,Солнцу-батюшке лучистому радешенька,А на небе тучки резвые кучкуются,Уж как мною добры молодцы любуются…

Неожиданно Витка замерла на середине куплета, некрасиво приоткрыв рот. На небе и правда появилась одинокая, но совсем не белая тучка. Тучка стремительно приближалась, увеличиваясь в размере и обретая очертания страшного крылатого чудовища, размахивающего когтистыми лапами и извергающего пламя из усаженной зубами пасти. Сама не осознавая, что она делает, Витка выронила из рук дорогой кувшин, так и брызнувший во все стороны водой и осколками, и истошно завопила.

– Ложись, воздух! – метались по двору бестолковые крики, сея смятение и панику. – Это же дракон!

– Идиоты, прекратите орать, немедленно несите мне стрелы! – перекрыл всеобщий вой резкий, командный голос княжны Рогнеды. – Лук мне, лук! Девки, да не мельтешите вы, прячьтесь в погреб…

Повинуясь княжеской дочери, Витка подхватила подол нового сарафана и бросилась к приоткрытой двери ледника, как вдруг ощутила, что ее подхватывает мощная лапа и круто возносит вверх. Колодец начал резко уменьшаться в размере, уплывая куда-то вбок. Девушка увидела крышу княжеского терема, ставшие игрушечными фигурки людей во дворе и в окошке светелки княжну, натягивающую лук. И тогда Витка завизжала. Отчаянно, пронзительно, с подвыванием – как не визжала еще никогда в жизни…