Невидимая река

Со дня смерти Климмера прошло достаточно много времени, решимость полицейских раскрыть убийство пошла на убыль. Мы могли спокойно выехать из города. Миллион способов. И все равно, я чувствовал, что уже поздно. Рыба уже билась на крючке.

Амбер.

Глупо оставаться.

Я понимал, что не скажу Джону ни о Рэдхорсе, ни о том, что было между мной и Амбер.

Фургон укатил. В окошко я заметил, как она расчесывает свои золотые волосы.

Я стоял на месте. Меня сотрясал кашель.

Шлюхи, бездомные на широкой улице. Черное небо. Сигнальные огни фургона уменьшаются вдали. Я стоял и все смотрел им вслед, даже когда они уже давно скрылись из виду.

9. Сутра страсти

Туман окутал Лукаут-Маунтин. А небо спокойное и синее, как Эгейское море. Реактивные самолеты чертят белые кривые. Тишина все глубже и плотнее. Безмолвная пустота. От аэропорта до акведука – никого и ничего. Еще рано. Бродячая собака. Бесхвостая кошка. Девица в черной накидке.

Кажется, что подножие гор ближе, чем паук на потолке.

Вид с высоты соколиного полета.

Улица кажется идеально прямой из-за углов, образованных перекрестками. Яркий солнечный свет с востока поглотил обочины.

Волнение шевелит волосы на голове.

Враги в той стороне, куда указывает компас, по азимуту.

Но не в это утро с облаками цвета слоновой кости, лазурными небесами и приветливым сиянием близкой звезды.

Всего лишь мгновение назад все это было сказочной равниной, тропой, по которой перемещались бизоны и племена команчей.

Представьте себе лучника, застывшего на мгновение перед тем, как пустить стрелу. До появления испанцев, до лошадей. Спокойного и готового к смерти в любой момент. То же самое ощущение. Победы. Или поражения. Все равно кровь, как ни крути.

Комары над подоконником.

Высохшие подсолнухи.

Стрелы, летящие в клейменое стадо.

Смельчаки бегут, чтобы успеть позабавиться. Мясники с длинными ножами из оленьих рогов и кости.

«Ноо ну пуэтсуку у пунинэ»,– кричат они друг другу, перед тем как разделиться.

Когда-то было так. Теперь ритм города, барабанная дробь машин и людских ног. Миллион людей начинает дышать в унисон, лишь только будильник прозвонит семь утра.

Это не хуже, просто по-другому.

Прямые углы, симметрия. Запах марихуаны, отходов, эвкалипта. Вонь мочи.

Мой отец сказал бы, что команчи потеряли величайший секрет во Вселенной. Связь между пятью самыми важными числами математики, выраженная формулой e ⁱ+ 1 = 0.

Мой отец.

Что он знал?

Ничего.

Голоса в гостиной.

Два голосов.

Смех, беседа.

И вдруг тишина выдает более интимный момент.

Стук в дверь. Третий голос.

Двое мужчин и девушка.

Счастливые.

Она готовит еду.

Они хотят, чтобы я вышел, но думают, что я сплю. Дают мне еще поваляться. Запах еды все же возвращает меня к жизни.

Даже наркоман должен иногда чем-то питаться.

Если я не выйду, внешний мир не причинит мне никакого вреда.

Если не выйду.

Я выхожу…

Понятия не имею, что эфиопы едят на завтрак, но вряд ли именно это. Эрия приготовила нам тосты по-французски с яичницей, сосиски и бекон. Подала псевдокленовый сироп и кофе. Мы с Патом и в лучшие-то времена не отличались сильным аппетитом, но Джон схомячил свою порцию в два счета, после чего не осталось никаких сомнений, что завтрак удался на славу.

Все очень любезны. Эрия рассказывает о своей жизни в Эфиопии и о том, почему они поселились именно в Денвере. Очевидно было одно – здесь находилась вторая по величине община эфиопов в Америке, однако сосредоточиться на рассказе было почти невозможно, поскольку на Эрии была мини-юбка, оставлявшая открытыми ее великолепные длинные смуглые ноги, служившие прекрасным дополнением к ее сверкающим глазам и очаровательной улыбке.

Все складывалось отлично, пока они с Джоном опять не начали целоваться.

– Только не за столом, – запротестовал я.

– Александр прав, – сказала Эрия, убирая огромные грабли Джона со своего зада.

Джон чмокнул ее в щеку и повернулся к нам.

– Так, парни, а что вы не едите-то, неужели не нравится? – Он промокнул губы.

– Просто зашибись, – ответил Пат.

– Ага, – согласился я, – ты отлично готовишь, Эрия.

– Да ну, что тут такого! – смутилась она. – Приготовить американскую еду – нечего делать.

Она пошла в кухню за добавкой кофе.

– Правда, она славная? – промычал Джон с тупым выражением на лице.

– Господи, только не говори, что ты в нее влюбился! – прошептал я.

– Похоже на то.

– Кобель! Ты понимаешь, я надеюсь, что у ваших отношений нет будущего?

– Что с тобой, Алекс? Ты каждое утро как будто не с той ноги встаешь.

Пат закурил и уставился в потолок. Я под столом сжал кулаки. Мне показалось, что я был слишком снисходителен к Джону. Ни разу не упомянул, что он столкнул человека с балкона, черт возьми!

– Я буду помогать ей, заботиться, устроюсь на работу, – сказал Джон мечтательно.

– Ага, ты уже устроился, и, надо сказать, неплохо: я себе всю задницу отсидел и все ноги отходил, пока ты тут куришь траву и кувыркаешься со своей подружкой, – живешь, как у Христа за пазухой.

– Почему чужое счастье так невыносимо для тебя? Это все из-за героина, он разрушает нашу дружбу. Ты так не считаешь, Пат?

– Меня в это не втягивайте, ребята, – отозвался Пат, продолжая рассматривать ему одному известную точку у себя над головой.

Я сделал глоток кофе. Джон, конечно, особой остротой ума не блещет, но тут он, возможно, был не так уж далек от истины. Я пожал плечами. Мне не хотелось, чтобы этот разговор перерос в бурные дебаты. В сложившейся ситуации мы были виноваты поровну.

– Прости, Джон. Понимаешь, у меня болит голова, в носу черт-те что творится, ноги просто отваливаются. Хреново мне, веришь?

– Нос – это от загрязнения, – сказал Пат. – Лучше бы они занялись проблемами окружающей среды и этой чертовой засухой, чем гоняться за сексуальными меньшинствами всего штата.