Невидимая река

Прошла неделя, я терпеливо выслушивал болтовню Эйба, был вежлив и дружелюбен. Узнал его теории о том, почему группы «Клэш», «Рамонез» и «Андертоунз» были всего лишь жалкими подражателями «Секс Пистолс». Внимал бесконечным разглагольствованиям о бейсбольной команде «Нью-Йорк Метс». Утомительно, но необходимо. Я методично его обрабатывал. Подготавливал, так сказать. Никто из Малхолландов ничего не расскажет, но Эйб – расскажет.

Эйб окончил университет Колорадо, числился в Институте землепользования. Он начал работать в обществе еще студентом, во время каникул, и остался после окончания института. Ему всего двадцать пять, но он на четвертом месте по значимости в компании.

Последние пару дней мы перекусывали в пабе на углу Шестнадцатой улицы, неподалеку от офиса. Пить он не умел, крепкое пиво «Стелла Артуа» развязывало ему язык.

Вот и сейчас мы беседовали о кино, и, когда его пинта подошла к концу, я приступил к делу:

– Эйб, почему за Чарльзом повсюду следует съемочная бригада?

– Этого я тебе сказать не могу. Роберт меня убьет. Или Чарльз.

– Эйб, ты же знаешь, что можешь довериться мне, – настаивал я, игнорируя его робкие отговорки.

Эйб откусил буррито и огляделся вокруг. Никого из сотрудников в баре не было. И вот Эйб почти готов расколоться, надо только чуть надавить.

– Ну же, Эйб, что, черт возьми, происходит? Так нечестно: всем остальным знать можно, а мне – нет.

– Это никому не положено знать, – протестует Эйб.

– Давай, дружище, я никому ни слова, от меня будет больше пользы, если я буду в курсе дела.

– Это правда.

– Ну конечно правда, давай не тяни, что там за хрень с камерами?

– Ты точно – никому?

– Железно.

– Ладно, слушай, только поклянись, что не разболтаешь.

– Да не разболтаю, давай уже, не томи.

– В августе, шестого числа, члену конгресса Вегенеру стукнет семьдесят, – медленно и со значением произнес Эйб.

Я посмотрел на него:

– И что это значит, черт возьми?!

– Все полагают, что он выставит свою кандидатуру в следующем, тысяча девятьсот девяноста шестом году, но нет, в свой день рождения он собирается объявить об уходе на пенсию. Пока он сказал об этом только председателю отделения Республиканской партии штата Колорадо, а председатель сказал только Чарльзу.

– А тебе кто сказал? Амбер, Роберт?..

– Так, Алекс, об этом вообще никому ни слова! Как только будет сделано заявление об уходе, начнется настоящий дурдом. Вегенер представляет Восьмой избирательный округ, он убежденный республиканец, место в парламенте ему обеспечено, так что любому его преемнику место в конгрессе тоже обеспечено автоматически.

– И этим преемником станет Чарльз. Поэтому он и взял отпуск в своей юридической конторе. Поэтому-то и делают фильм о том, как он проводит анкетирование, – вставляю я.

– Республиканцы штата уже давно положили глаз на Чарльза. Ему тридцать восемь, успех сопутствует ему во всем, жена просто модель, и к тому же он основал природоохранную организацию, то бишь нас, которая сможет проторить республиканцам путь к участию в полемике по поводу окружающей среды, которая являлась до сих пор политической вотчиной демократов. У Чарльза не будет серьезных соперников, претендующих на это место, все уже подготовлено, но дело зашло гораздо дальше.

– Правда?

– Возможно, не стоило говорить об этом.

– Прошу тебя, не начинай опять эти…

– Ладно, ладно, только ни-ко-му, понял?

– Само собой.

– Ну хорошо, как ты считаешь, что произойдет на всеобщих выборах в следующем году?

– Понятия не имею.

– Доул проиграет. Доул проиграет Клинтону, и республиканцы будут разгромлены. Им необходимо будет стать ближе к центру, чтобы воспрепятствовать победе Гора в двухтысячном году. Они не собираются голосовать за Джорджа Буша или Пата Бьюкенена. Они скорее поддержат людей умеренных взглядов, а Чарльз молод, далек от крайностей, выступает в защиту окружающей среды, к тому же он человек со стороны, конгрессмен из западного штата. Понимаешь?

– Что?

Эйб кипел от возбуждения. Вот он, долгожданный момент, сейчас раскроется тайна, что-то, чего он не может не рассказать.

– Неужели ты не понимаешь, Алекс? Чарльз мог бы быть отличной кандидатурой в вице-президенты для кого-нибудь вроде Джона Маккейна или даже Колина Пауэлла. Дуэт Пауэлл–Малхолланд в двухтысячном, а? И это не просто слова. Он действительно крупная фигура.

– Господи! – удивился я серьезности его тона. – Да это чушь собачья!

– В тысяча девятьсот девяносто втором казалось, что и Билл Клинтон – чушь собачья, – ответил Эйб и продолжил свои объяснения.

Я сделал вид, что меня это поразило. Эйб распалялся все больше, перейдя на шепот, и постепенно до меня дошло, что независимо от того, станет ли Чарльз вице-президентом в двухтысячном, или в две тысячи четвертом, или когда угодно – это не имеет никакого значения, – Алан Хоутон должен был умереть. Достаточно того, что Чарльз поверил в реальность возможности попасть в конгресс и занять пост вице-президента: это подтолкнуло его к убийству своего мучителя, своей тени, этого нахального шантажиста. А бедная Виктория попала под горячую руку. Я сделал глоток пива, кивнул Эйбу и отметил про себя, что необходимо выяснить, кто такой этот Алан Хоутон и какое он имел отношение к Чарльзу.

А Эйб заговорщически шептал:

– Но ты ничего не слышал, о'кей? Это нас всех касается. Нам нельзя пускать эту лодку ко дну, никаких разговоров, пока Вегенер не попросится в отставку. Понимаешь? Мы все должны держать язык за зубами.

– Понимаю, а еще я понимаю, почему перевели офис общества в Денвер. Здесь же будет штаб-квартира предвыборной кампании, так? Верно?

– Сменим тему, Роберт здесь, – прошипел Эйб.

Роберт в пабе разыскивал нас. Точнее, Эйба.

Он не мог отыскать карты маршрутов, по которым сотрудникам предстояло отправиться этим вечером.

Эйб бросил на меня предупреждающий взгляд, поднялся, и они вышли из бара.

Позднее…

Мы погрузились в большой фургон, почти автобус, и поехали на юг в направлении Литлтона. Чарльза снова нет с нами, машину вел Роберт. В этот раз Амбер вызвалась помогать своему деверю. С тех пор как я начал работать, я видел Амбер всего два раза. Сегодня она в первый раз была без Чарльза. На ней толстовка и черные джинсы, но она все равно выглядит потрясающе. Надо быть женоненавистником, маоистом или слепым, чтобы отказаться вступить в ОЗПА, если она попросит.