Невидимая река

Казалось, будто Амбер заново открыла себя в Бостоне. Она отреклась от родителей. От отца, забулдыги и бандита, и матери, алкоголички и уголовницы. Она сделала себя заново. Стыдилась своего происхождения и старалась приобрести нужные знакомства. Свела татуировку в виде лиры. Почистила свой словарный запас. Но если девочку еще можно вытащить из болота, то удалить болото из сознания практически невозможно. Воровать по магазинам, трахаться с кем попало – в ней была тяга к своему прошлому. Быть может, подобные рассуждения выдают мой снобизм? Да нет, я уж скорее традиционалист.

Еще из «Денвер пост» выяснилась такая мелочь: никто из родителей Амбер не присутствовал на ее свадьбе. Не думаю, что Чарльз настаивал на приглашении новоявленной родни. Во время свадьбы мать Амбер в очередной раз сидела за решеткой, а отца показывали по телевизору, это был фрагмент длительного судебного разбирательства, зашедшего в тупик. Его лицо снова стало появляться в нью-йоркских газетах. К тому же папаша Амбер, Шон Дунан, приходился племянником Шеймасу Патрику Даффи, который теперь был влиятельным лидером ирландской группировки в Нью-Йорке.

Чем дальше она находилась от отца, тем лучше, особенно если она хотела совершить головокружительный прыжок по социальной лестнице с помощью Чарльза Малхолланда.

Все это было бы неважно, если бы не одно обстоятельство.

Теперь я почти догадывался, откуда на кладбище взялись вооруженные люди.

Мой телефонный звонок, должно быть, форсировал события. Испугал их. Чарльз и Амбер оказались в тупике. Чарльз в замешательстве: несмотря на то что он всадил мне нож в сердце, я все равно почему-то жив. А Амбер понимала, что защитить мужа и свое будущее сможет только одним способом. Придется связаться со старым добрым папочкой. Почему нет? Я думаю, она не врала, когда говорила, что не поддерживает связи с отцом. Но теперь ей понадобилась его помощь. Ей нужен был человек, которому она могла доверять, кто не станет шантажировать ни ее, ни Чарльза, кто раздобудет троих профессиональных убийц, чтобы встретиться с мучителем ее мужа в Форт-Моргане, штат Колорадо. Чарльз позаботился обо всем остальном, но этим она должна была заняться сама.

Так и получилось, что ей пришлось взять в руки телефон. Она знала, что в будущем папаша, вероятно, потребует каких-то ответных услуг, но все равно – «Пап, мне нужна твоя помощь».

А я, кретин, назначил встречу на кладбище за день, дав Дунану уйму времени, чтобы тот успел доставить своих бандитов в Денвер, отвезти их в Форт-Морган, осмотреть территорию, расставить капканы. Каким же я был идиотом! Возможно, Чарльз угрожал ей, запугивал: заставить ее поговорить с отцом было непросто, учитывая все прошлые дела. Но она согласилась. Речь шла о будущем, это важно. Жена политика. Восходящая звезда. «Да, Чарльз, я позвоню папе, он позаботится обо всем, он убьет Алекса».

Спасибо, Амбер. Я не из тех, кто станет держать зло. Но, дорогая, приготовь платок. Гримаса отчаяния и слезы – как у Жаклин Кеннеди. В один из ближайших дней Чарльз будет валяться перед тобой с пробитым черепом.

Мне было нужно оружие, и я отправился к своему старому поставщику, парнишке-мексиканцу, который работал за приютом Армии спасения на Колфаксе. Кипы литературы написаны о взаимоотношениях между покупателем и его дилером. Берроуз, де Куинси. Лу Рид писал об этом песни. О моих отношения с Мануэлито книгу не напишешь – ничего художественного в них не было. Мне он нравился, а я был ему выгоден. Раньше. Теперь он встретил меня холодно, ведь меня не было так долго. Я не стал упрекать его за холодный прием.

– Мануэлито, – расплылся я в улыбке.

– Для тебя Мануэль, – ответил он кисло. Его детское лицо силилось изобразить неодобрение.

– Слушай, я завязал с этим делом, так что можешь даже не начинать торговаться.

Он покачал головой:

– Чувак, ты что, героин недавно даже исключили из группы риска!

– Знаю, знаю, – откликнулся я, и мы начали болтать.

Поговорили о том, что мир катится прямо в тартарары: где это видано, чтобы дети жаждали раздобыть дозу крэка и ради этого грабили ни в чем не повинных старушек, вместо того чтобы оседлать честную проверенную лошадку из Афганистана! Да в наши дни чище героина ничего не существует – хочешь колись, хочешь кури, ни о чем не заботься, расслабляйся себе! И главное – от этого никому нет никакого вреда, кроме тебя самого. Как раз в связи с разговором о том, как опасна жизнь в современном обществе, я закинул удочку: где бы мне ствол раздобыть? Он ответил: знаю одно местечко… но вероятность невелика.

– Есть тут малый по имени Ловкач, живет в нескольких домах от полицейского участка на Федерал-плаза, я тебя отведу.

И мы наведались к Ловкачу. Жилистый, неуравновешенный гватемалец, из которого энергия била таким фонтаном, что даже я занервничал. Удобное время и место: ходишь, рассматриваешь дробовики, пистолеты, пулеметы, замышляешь политическое убийство, а всего в ста метрах находятся полицейский участок и отделение ФБР. Ловкач хотел сбагрить мне здоровенный пулемет, но я все же остановился на длинноствольном револьвере тридцать восьмого калибра, похожие мы использовали в полиции. Своровал у торговца оружием в Мексике, похвастался Ловкач. Отлично, все концы в воду. Оружие у меня. Я поблагодарил ребят и отправился домой.

Пат в последние дни чувствовал себя гораздо хуже. Он, правда, считал, что волноваться нечего: бывает неделя получше, бывает похуже. Его доктор предупреждал: здоровье будет напоминать синусоиду, то вверх, то вниз, до тех пор пока не случится окончательный скачок вниз.

Его постоянно бил кашель, и в то время как я набирал силу и вес, он становился все бледнее, худел на глазах. Теперь по вечерам уже я кормил его супом и следил за чистотой в квартире.

Мы с Патом действительно прекрасно ладили, и я чувствовал некоторую вину из-за того, что наступило время, когда я вынужден его оставить. У меня не было другого выхода: меня ждала смерть, тюрьма или – если безумно повезет – новая жизнь в Ирландии. На всякий случай я еще раз поменял билет, решив, что если смогу уйти живым после убийства, то улечу в Дублин в ту же ночь по своему настоящему паспорту.

Я пристрелю Чарльза и свалю, но более вероятно, что меня убьют там же или арестуют. На балу будут ВИП-персоны – член конгресса Вегенер, сенатор одного из штатов, наверняка при них трется охрана. Копы, агенты ФБР и, возможно, агенты личной безопасности.

– Слушай, Пат, в штате Колорадо действует закон о смертной казни?

– Нет. – Пат кашлянул. – Но, надеюсь, ты так далеко не зайдешь, – добавил он с ироничной улыбкой.

Он был укутан в одеяла – сильно простудился. А это может убить больного СПИДом. Он дал мне список телефонов, куда звонить, если нам придется отправить его в Сент-Джозефс.

– Хочешь чаю? – спросил я.

Пат помотал головой.

– Ты сегодня принимал АЗТ?

– Все мои знакомые, кто сидел на этом препарате, умерли, – ответил он.

– Пат, сделай одолжение, следуй предписанию врача. Я не хочу, чтобы ты умер у меня на руках.

– Хорошо, приму. Не бойся, со мной все будет хорошо. Я выживу, – сказал он, и его глаза засветились уверенностью.

Два дня до благотворительного бала.

С утра Пат был совсем слаб, и я не смог выбраться на осмотр бального зала «Истман» до полудня. Шесть кварталов к северу от Колфакса, на улице Команчей. Здоровенное здание в форме куба с зарешеченными арочными окнами, фасад в стиле ар-деко: мраморные колонны, над которыми возвышался монумент из двух фигур – то ли балерины, то ли ангелы, то ли голодающие заключенные. Однако в целом строение производило приятное впечатление своей элегантной простотой.

Располагался зал напротив шарикоподшипникового завода и старого склада. Ближайший жилой дом находился через четыре здания к югу и выглядел заброшенным. Тротуары были широкими, улицы просторными. Но никакого движения, народу нет, ни одной жилой высотки. Возможно, этот район был чем-то вроде рабочего городка, а когда заводы позакрывались, жизнь закончилась. Неудивительно, что вся эта территория ожидала прихода застройщиков, которые загромоздят ее кондоминиумами.

Вход на бал ОЗПА «Все в белом» был только по билетам, но я чувствовал, что на такой риск идти нельзя. Даже если я куплю билет на чужое имя, адрес-то у меня прежний: Колфакс-авеню. Кто-нибудь ведь может сложить два и два.