Невидимая река

Надо найти другой способ попасть внутрь.

Я смотрел на вход в здание «Истман». Десяток ступеней вели к двойным дверям между колоннами. Там будут спрашивать билеты, и, если я попробую проникнуть туда обманным путем, все пойдет насмарку с самого начала. Если с порога начну стрелять, Чарльз тридцать раз успеет укрыться. Я снова обошел вокруг здания и прислонился к стене шарикоподшипникового завода.

Сухой, солнечный, типичный денверский полдень, завод отбрасывает густую тень на дорогу и тротуар. Может, и неплохая мысль прямо сейчас войти внутрь, разведать обстановку. Но вдруг внутри окажется охранник, или уборщица, или даже кто-то из ОЗПА, занимающийся приготовлениями? Зачем светиться перед кем бы то ни было, пока в этом нет срочной необходимости?

Я бросил последний взгляд на здание и пошел прочь: еще не хватало, чтобы меня кто-нибудь заметил и, чего доброго, заподозрил. Я так ничего и не решил. Возможно, все же попытаюсь прорваться, скажу, что потерял билет. Посмотрим. Чего я точно делать не стану, так это подкарауливать Чарльза на улице, ждать, когда его лимузин или такси подкатит к зданию. Поскольку в этом проклятом квартале пешеходов не бывает в принципе, заметить меня будет проще пареной репы.

Отдельная проблема – как выбираться отсюда. На машине можно вляпаться в пробку, движение в Денвере этому способствует, поэтому я зашел в магазин «Кей-март» и купил там горный велосипед за сто баксов и цепь с замком за пятьдесят. Если каким-то образом мне удастся выбраться из зала, я быстро домчу до Колфакса, а там уж мне ничто не угрожает.

Если только я смогу выбраться.

Мы оба целый день молчали. Пат порывался сделать мне яичницу на ужин, но я сам взялся за готовку. Однако есть не могли ни он, ни я. Когда настала ночь, я надел белый костюм, купленный за пять долларов в ближайшем секонд-хенде – треть цены за химчистку, выкатил велосипед из коридора. Пат оторвался от «Роки-Маунтин ньюз», его лицо было залито слезами.

– Паспорт взял?

– Взял.

– Билеты?

– Да.

– Пушку?

– Конечно.

– Все остальное перечислять?

– Не надо.

Он сидел на диване, сглатывая слюну. Я вдруг обратил внимание: волосы у него даже не начали седеть. Подошел и сел рядом.

– Алекс, тебя никакими уговорами не остановить?

– Нет, Пат.

– Ладно, тогда обними меня.

Мы обнялись, Пат поцеловал меня в щеку.

– Я волнуюсь за тебя, Пат, – сказал я.

– Забей, приятель, побереги лучше себя, я еще жив пока.

– А если заявится полиция?

– Разберемся, Алекс, все обойдется. – На его лице застыла улыбка, в которую никто из нас не верил.

Я кивнул, встал, посмотрел на него. Не было времени заводить новые дискуссии, однако кое-что мне все же хотелось от него услышать.

– Пат, не говори мне, что я поступаю правильно, я знаю, ты так не считаешь, но скажи мне хотя бы, что ты меня понимаешь. Ты знал Джона, ты видел, что сделал с ним Малхолланд. Перед этим была Виктория и, возможно, еще одна невинная жертва. Тебе все это известно. Скажи, что ты хотя бы понимаешь меня.

Пат взглянул на меня, слабо улыбнулся.

– Понимаю, – мягко сказал он, по его щекам катились слезы.

Я взял рюкзак и вышел из этой квартиры. Больше я не видел Пата никогда.

На велосипеде я проехал по Колфаксу и добрался до улицы Команчей. У шарикоподшипникового завода остановился. Было темно, фонари не горели. Меня могли и не заметить, если бы не белая рубашка, белый галстук, белый костюм в стиле семидесятых и белая шляпа, какие носят сутенеры и прочие проходимцы. Как попасть на бал, я так и не придумал.

Я привязал велосипед. Спрятал сумку с паспортом и сменой одежды.

Подошел к «Истману». Перед входом оживление. Легковые автомобили, лимузины, такси. Из них выходили спортивного вида богачи, женщины, увешанные драгоценностями, мужчины постарше, с брюшком. Я зашел за дом, подождал, стараясь сосредоточиться. Можно попробовать через один из пожарных выходов. Я подкрался поближе к ним, скрываясь в тени доисторического здания завода, во рту у меня пересохло.

Шло время. Ни одна дверь не открывалась. Мне даже курить не хотелось.

Раньше или позже, но мне придется попытаться проникнуть внутрь. Не хотелось лезть на рожон, я был почти уверен, что ничего не получится, но выбора не оставалось.

По часам я отсчитал последние пятнадцать минут. Внутри меня гремел оркестр.

И только я начал было пробираться к парадному входу, как распахнулась задняя дверь, и оттуда вышел некто в смокинге. Оставив дверь открытой, он прикурил сигарету и затем решил облегчиться возле плохо освещенной стены шарикоподшипникового завода. Я вышел из тени и пересек улицу.

– Привет, – сказал он.

Я кивнул в ответ.

Вошел в открытую дверь, прошел через бетонный коридор, толкнул другую дверь и оказался в бальном зале.

Просторная танцплощадка, закрытый балкон, оркестр на сцене, канделябры, столы со звоночками для вызова официантов в смокингах, которые разносили изысканные закуски и выпивку. Собралось около двухсот пятидесяти человек. Половина гостей танцевала под легкий джаз и обработки популярных мелодий ансамбля Фрэнка Синатры «Рэт Пэк». Остальные сидели за столами или стояли по сторонам, болтая и флиртуя. Белые платья, белые костюмы, некоторые гости были более изобретательны: пришли в белых лабораторных халатах, белых комбинезонах. Тоска, как в посудомоечной машине. А чего можно ожидать от подобных акций по сбору средств, которые проводит организация вроде Общества защиты природы Америки? Люди средних лет, сытые и всем довольные, если попадался негр – то непременно с подносом в руках. Нарядные жены, подруги. Седеющие мужчины под пятьдесят, которые уклонились от призыва, сколотили состояние на частной собственности, колебались от левых к правым и пределом мечтаний которых было когда-нибудь попасть на обложку журнала «Сигар афиционадо».

Я разглядел за столом неподалеку от сцены Чарльза в белом сюртуке и Амбер в ослепительном кремовом платье. Все так и вьются вокруг нее. Бог мой, а я и забыл, как она красива! Роберта видно не было. За столом сидел еще полный мужчина в белом жилете, за спиной которого стояли мордовороты, не исключено, что это был уходящий в отставку Вегенер. Члену конгресса грозили смертью за его выступления против геев. Так что ребята подле него, должно быть, вооружены. Хотя это неважно, я собираюсь действовать быстро. Амбер разговаривала с человеком лет пятидесяти на вид, настолько похожим на нее, что я тотчас догадался: это ее отец. Он и еще несколько человек, кучковавшихся вокруг него, были одеты в черные пиджаки с белыми петлицами. От этого они походили на прислугу. Я улыбнулся. Видимо, я был прав в своем предположении. Похоже, благодаря мне дочь и отец снова сошлись вместе. Поиск наемников, годных на то, чтобы меня прикончить, послужил воссоединению семьи. Я сейчас зарыдаю от умиления! Тот из мордоворотов, что был повыше, напоминал одного из стрелявших в меня несколькими неделями ранее в Форт-Моргане.

Подошел официант с икрой и тонкими сухариками «мельба».

– Сэр? – обратился он ко мне.

– Спасибо, – отказался я от угощения и постарался расслабиться. Разжал кулаки и притворился, будто разглядываю огромное настенное панно тридцатых годов, на котором были изображены танцующие люди, представители различных исторических эпох. Я прикинул, что удобнее всего будет подобраться к Чарльзу не через танцпол, а пролезть сквозь толпу, обойдя зал кругом, по часовой стрелке.

Так, ну хватит балду пинать, сказал я сам себе.

Сейчас или никогда. Я нащупал в кармане револьвер и дымовые шашки, которые захватил из квартиры Пата. Надвинул шляпу на лоб и решительно двинулся через скопище людей…

Время замедлило ход. Все вокруг начало расплываться. Движение. Люди. Загорелись огни на танцполе. Обрывки разговоров: «О да, этот О. Джей сначала убил ее, а потом дворецкого», «Зимний парк уже закрылся», «Представьте: не актер какой-нибудь, не Хестон и не Синатра, самый главный фрик в телевизоре – Джек Хоркхеймер, этот придурочный астролог», «Клинтон выиграет, нечего и сомневаться», «Норм Макдональд потрясающе изображал Боба Доула»…