Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945

– Он сказал, что возьмет меня обратно на работу после окончания войны, но будет платить только половину прежней зарплаты. Я спросил его: «Почему только половину?» – «Потому, – сказал старый ублюдок, – что ты не так умен, как мне раньше казалось». – «Я? Почему?» – «Ты не можешь быть умным, если провел всю войну на фронте. Ты мог бы найти себе и лучшее применение».

Мы засмеялись. Все понимали, как прав был старик. Но после 3 лет войны между нами возникла некая духовная близость. Любой человек, который нас покидал, уносил с собой частицу нас самих; оставались верность, преданность, память о совместных испытаниях, юмор и взаимопонимание. Было что-то успокаивающее в осознании того, что при любых обстоятельствах ты можешь положиться на другого. Феномен боевого братства имел свое очарование. Во время любых ужасных катастроф, которые приносит с собой война, даже если волею обстоятельств рядом оказываются совершенно разные люди, какими бы разными у них ни были характеры, у них не остается другого выбора, кроме как дружить. Однако, разумеется, речь не идет о том, чтобы оправдывать войну только на основании того, что некоторые производные от нее вещи выглядят не так уж отталкивающе.

Во время этого обеда мы подробно поговорили обо всех отсутствующих, которые находились в отпусках. Несколько капралов согласились надеть гимнастерки рядовых и занять места ездовых. Вотруба, который получил признание у местного населения в качестве переводчика, пригласил десять гражданских лиц. Все русские прекрасно знали, как управляться с лошадьми, поэтому десять человек для подобной работы удалось найти без особого труда. Они получили деньги и водку для себя лично и хлеб для своих семей. Одетые в немецкую военную форму, они были готовы сопровождать нас на протяжении более 200 километров, хотя мы и не могли им гарантировать, что они смогут вернуться обратно в Симферополь. Они отличали нас от партии более точно, чем мы сами могли это сделать. Все это промелькнуло у меня в голове, пока я поджидал свою роту.

С берега доносился шум прибоя. Шторм бушевал как над морем, так и над сушей. Рваные облака летели над землей. С пронзительными криками носились чайки. С начала времен природа сохранилась в своей первозданной красоте в некоторых забытых уголках земли. Час за часом я смотрел на белую полоску пены, остававшейся после убегавших волн. Азовское море обычно бывает спокойным, но буря гонит волны на его сохранившие девственную красоту берега. Я почувствовал, как холод медленно начинает пробираться в глубь тела; можно, конечно, было согреться, немного прогулявшись, но мне нечем было укрыться от капель дождя, которые быстро превращались в лед. Я направился в сторону маленького домика, который находился примерно в 200 метрах от меня; за его стенами я мог хотя бы на несколько минут укрыться от бури и даже выкурить сигарету.

В доме жили люди, и я вошел внутрь. Мои очки запотели, я попытался протереть их онемевшими пальцами и уронил. В домике была только одна комната, в которой на скамье, стоявшей возле стены, сидели три солдата. Они помахали руками, что при желании можно было принять за отдание чести.

В принципе я должен был устроить им суровую выволочку. В немецкой армии отдание чести является символом дисциплины, а от соблюдения дисциплины зависит само существование армии. Но здесь, в этом заброшенном домике – холодном, терзаемом штормом, который мог бы послужить первым жилищем Адаму после его изгнания из райского сада, – отдание чести, точно так же, как и выговор, выглядели бы одинаково нелепыми.

На громадной сковородке, стоявшей на железных кругах, прикрывавших округлое отверстие в верхней части печи, женщина жарила дюжину яиц. Вторая женщина, очень старая, закутанная в овчину, лежала на возвышении над большой мазаной печью. Стайка маленьких детей, младшие из которых были совершенно голыми, ползали у нас под ногами; они играли с покрытой щетиной черной свиньей, которая испуганно бегала по этой убогой хижине. Но когда мой нос вновь обрел способность воспринимать запахи, я моментально понял, там стоит такая невероятная вонь, что я предпочел опять выйти на улицу и мерзнуть на свежем воздухе в течение еще получаса, прежде чем я рискнул опять зайти внутрь дома.

Своей милостью Господь даровал нам возможность жить только в узком спектре электромагнитных волн. Между абсолютной точкой замерзания, составляющей —273 градуса по Цельсию – температура открытого космоса во Вселенной, – и несколькими миллионами градусов в центре Солнца имеется промежуток менее чем в сотню градусов, в котором могут жить живые существа. Точно так же в спектре возможностей имеется весьма узкий промежуток, в котором могут существовать культура и цивилизация.

Человек был изгнан из рая, и он больше уже никогда туда не вернется. А что, если так называемый прогресс является всего лишь одним из поворотов спирали, ведущей обратно к примитивному состоянию?

Наконец, ближе к вечеру, прибыла наша рота. Ничто меня так не согревало, как благодарность от людей, для которых я нашел пристанище в сложившейся ситуации. В большой конюшне мы легли на солому среди лошадей и уснули так, как могут спать только солдаты.

На следующее утро мы обнаружили проселочную дорогу, следуя по которой смогли срезать путь на 8 километров. Через 3 дня ударил мороз, рота выступила в середине ночи и продолжала двигаться вперед до тех пор, пока земля под лучами солнца не оттаяла опять. За это время рота продвинулась вперед примерно на 12 километров. Вскоре шоссе превратилось в нечто вроде грунтовой дороги. Самбо на его мотоцикле удалось добраться до Краснодара, и он вернулся обратно с весьма приятными новостями, что наши старые друзья из мостостроительной колонны, которой командовал капитан Штуббе, находятся именно там. Штуббе немедленно направил к нам три своих замечательных трактора, один из которых был загружен сеном. Мы отдыхали в течение целого дня, поэтому лошади могли вдоволь наесться, затем подцепили наши повозки к тракторам и двинулись в путь. Возничие оседлали своих тяжелых лошадей, на которых была надета сбруя, и скакали рядом. Таким образом, когда мы въехали в Краснодар, со стороны наша компания больше всего напоминала цыганский табор. Рота разместилась на постой по частным домам. Капитан Штуббе тщательно подготовился к нашему прибытию; он заботился о нас как родной отец и старался, чтобы мы ни в чем не испытывали недостатка. Впервые в жизни нам довелось есть икру прямо из жестяных банок; Кубань является одной из рек, где водится осетр.

В Краснодаре все еще сохранялось немало примет, оставшихся от царских времен. Тоталитарный режим не смог наложить свой отпечаток на неповторимую своеобразность этих мест. Казаки все еще носили свою традиционную одежду – высокие меховые шапки из персидского каракуля и красные рубахи с вышивкой на груди. На всем лежала печать необычности, ясно ощущалось влияние Востока и в том, как они ехали по улице, высоко приподнявшись в седле, сидя прямо, как кочерга, на своих быстрых и чрезвычайно выносливых маленьких лошадках. Здесь даже сохранились лавки древностей, в которых бойкие темноглазые армяне предлагали на продажу старинные изделия из серебра и ковры – можно было приобрести великолепный персидский ковер за банку кофе. Между солдатами и торговцами быстро завязались деловые контакты, но, поскольку солдатам приходилось таскать все свое имущество у себя на спине, торговый ажиотаж быстро иссяк.

Как только мы расположились, чтобы побеседовать по душам с капитаном Штуббе, нам сообщили, что из отпуска вернулся наш квартирмейстер. Он был мастер решать административные вопросы, но больше всего на свете этот жизнерадостный молодой человек с большими голубыми глазами любил красиво пожить. Он сочетал эту страсть с непомерным желанием добиться популярности. Эти два стремления было трудно сочетать между собой, но он решал эту проблему блестяще, стараясь, чтобы вся рота жила не хуже его, – так что мы не находили в его желаниях ничего предосудительного.

Квартирмейстер явился в сопровождении 35 служащих нашей роты. Когда ему сообщили в Херсоне, что он больше не вернется в Крым, и вместо этого он получил предписание следовать на Терек, он повел себя благоразумно и дальновидно. Очевидно, трудно было не заметить, что половина нашей медицинской роты все еще не вернулась из отпусков. Поэтому ему пришлось провести несколько дней и ночей на железнодорожном вокзале в Краснодаре, снимая с поездов наших людей. После своего возвращения он поселился в доме самой красивой в городе девушки. Несмотря на это обстоятельство, в его больших голубых глазах поселилась тоска, и как-то раз он сказал, что она является коммунисткой до мозга костей, и поэтому он вынужден вести себя с ней крайне осторожно.

Однажды я зашел к нему домой, поэтому у меня была возможность взглянуть на эту девушку. Она жила в большом доме, и вход в жилые помещения вел через галерею, тянувшуюся вокруг внутреннего дворика, в котором собирались все обитатели дома. Кто-нибудь рассказывал историю, а остальные смеялись; здесь же, рядом, стояли тощая коза и паршивый пес. Вероятно, это была одна из веселых историй, написанных Михаилом Зощенко. Я поднялся по шаткой скрипучей лестнице, и собравшиеся люди смотрели на меня с любопытством. Дверь открыла пожилая женщина, одетая в скромное платье, латанное и перелатанное сотни раз, впрочем, такие же платья носили почти все женщины в России.