Невинная девушка с мешком золота

Под носом помещались жидкие серые усы, не прикрывающие тонких злобных губ. Скошенный подбородок кое-как прикрывала негустая борода неопределённого цвета.

— Здравствуйте, маэстро Джанфранко да Чертальдо, — произнёс Лука и низко, по-еруслански, поклонился. — Вас-то нам и надо!

Тиритомба попытался что-то спросить, но атаман вовремя наступил поэту на ногу.

Маэстро оглядел пришедших, и вдруг его взгляд как-то внезапно помутился.

— Садитесь, я вам рад, — сказал он. — Отбросьте всякий страх и чувствуйте себя свободно. Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях я королем был избран всенародно...

— Вы не король, маэстро! — воскликнул Радищев. — Но выше всякого короля: ведь вы творец нашего мира!

— Ах да, — сказал маэстро. — В самом деле. Как я мог забыть. Но вы действительно садитесь...

Ничевок, испуганно дотоле молчавший, тотчас свалил всё, что помещалось на ближайшей скамейке, на пол и первым уселся, поддёрнув рубаху.

— Меня послал к вам дон Агилера, — продолжал атаман. — От вас, сказал он, многое зависит...

— А, этот безумный моряк... — махнул рукой Джанфранко. — Не следовало вам его слушать, синьорита...

— Синьорита Анна, — сказал Лука. — А это мои спутники — великий ерусланский поэт Тиритомба и отважный отрок Ничевок...

От вторичной похвалы Ничевок обнаглел и сказал:

— Дед, а куда ты Змея-то дел?

— Змея? Какого змея? Здесь не было никакого змея. Я живу один. Совсем один. Добрые поселяне иногда снабжают меня пищей и всем необходимым для работы. Но умоляю вас, не говорите ничего этому зверю Чезаре! Он прикажет отрезать мне голову и узнает от неё то, чего знать ему не положено...

— Мы ничего ему не скажем, маэстро, — заверил учёного Радищев и сел рядом с Ничевоком, предварительно сняв со спины проклятый мешок. Арап тоже свалил свою ношу на пол с видимым облегчением, но устроился на всякий случай поближе к выходу.

— Деда, а портков у тебя лишних не найдётся? — поинтересовался беспорточный отрок.

— Портков... — глубоко задумался маэстро. — Что такое портки?

— Портки — это штаны! — перевёл Тиритомба. — В смысле — браке, — добавил он на латыни.

Атаман дёрнул Ничевока за колтун.

— Куда ты лезешь, сопля? Тут судьбы мира решаются! — прошипел он. — Успеешь ещё в штанах набегаться!

— Деда, скажи девке, чтобы не дралась, — привычно заныл малец.

Но Джанфранко да Чертальдо его уже не слышал. Проблема портков, казалось, заняла его всецело. Маэстро подошёл к поместительному сундуку, кряхтя, откинул крышку и, кое-как согнувшись, стал рыться в глубинах.

— Я поклялся отныне творить только добро! — пояснил он, разогнувшись.

В руках седовласого маэстро действительно оказались штаны — вернее, обтягивающее трико — наполовину красное, наполовину жёлтое. И с огромным гульфиком.

— Немного великоваты, — сказал Джанфранко. — Но в гульфик можно положить для солидности апельсин, как поступал один мой французский знакомец...

Ничевок напялил штаны, будто век их носил.

— Теперь апельсин давай! — потребовал он.

Джанфранко да Чертальдо улыбнулся, взмахнул рукой — и в ней оказался огромный басурманский плод, да такой яркий, что стало даже светлее...

Ничевок схватил апельсин и потащил его в рот. Нежная, но по-прежнему сильная ручка Луки остановила наглеца.

— Во-первых, его очистить надо, — сказал атаман. — Во-вторых, положи его, как велено, в гульфик...

Внезапная зависть охватила Луку. У всех людей штаны, даже у этого поганца, а он, Новый Фантомас...

— Ну, теперь ты совсем как студент Сорбонны! — похвалил он разочарованного мальца. — Нынче все девки твои будут...

— С тебя и начну, — пообещал маленький наглец. — Хотя, по совести, надо было бы сперва сеструху опозорить...

Лука поощрил его затрещиной. Это что за жизнь такая в девичестве — и неоснащённый недоросток туда же метит!

— Не бейте его, добрая синьорита! — воскликнул добрый маэстро. — Бедный бамбино ещё не понимает разницы между добром и злом. И виноват в этом я, я и никто другой. Чёрная зависть к несчастным да Винчи и Буонаротти привела мой гений на службу к Зверю... И я остался один! Один среди злодеев и гомункулов! Не обижайтесь, дона Анна, но ведь все вы — не более чем порождения моего воспалённого разума..

— Неправда ваша, — сказал Лука. — Я, например, э-э... родилась от честного отца и честной матери. Так что мы никакие не гомункулы.

— Гомункулов мы знаем, — важно сказал Ничевок и потрепал себя по апельсину. — Это которые к мальцам лезут, пряники сулят... А сами ка-ак... Девка, не дерись!

А Тиритомба ничего не сказал, поскольку не помнил своих чёрных родителей. Вдруг он и впрямь натуральный гомункул, только его в атаноре передержали?

— А что, прекрасная синьорита, — сказал маэстро, — всё ли ещё существует в Париже прославленная Сорбонна?

— Сорбонна-то существует, — вздохнул атаман. — Вот Франции больше нет. Есть кардинальство под началом некоего Кошона... И Бургундии нет, и Фландрии, и Германии... Всю Европу объединил Кесарь, теперь вот до нас добирается...

Джанфранко да Чертальдо обхватил руками свою величественную плешивую голову.

— Что я наделал, безумец! — воскликнул он. — Да и того, что замыслил, не сумел исполнить до конца! Видела ли ты, бамбина, как срезанная верхушка арбуза плавает в бочке с водой?

— При чём тут арбуз? — вытаращился Лука.

— Именно так и выглядит сейчас мир, в котором мы находимся, — вздохнул Джанфранко. — Всё, что говорил вам спятивший Агилера, — правда...

— Мне он вовсе не показался спятившим, — сказал атаман. — Чудил он не больше любого старика... А где же остальной арбуз?

— О, бамбина, да ты проницательна! Я вот тоже думаю — где он? Куда подевался Новый Свет? Где Южная Земля, где Ледяной Материк? Отчего Северный Полюс оказался в Риме?

— Это мы должны у тебя спросить, — сказал атаман со всей возможной суровостью.

— Не помню... — с тоской промолвил маэстро. — Негодяй Борджа постоянно меня торопил... А я всего лишь хотел освободить мир от проклятой папской власти! Я мечтал о свободе! Без костров, без Инквизиции! И вот что получилось... Убогая модель! Музыкальная шкатулка! Инсула Мундус! Мирок, подвластный дьяволу, да и дьявол-то ненастоящий...