Невинная для Лютого. Искупление
Шрифт:
Леша будто обезумел: терзал волосы пальцами до приятного покалывания, вжимал в себя до желания сделать вдох. Один на двоих.
Оторвавшись на миг от губ, он снова нападал, мучил, выделывал такое, что пол с потолком едва не поменялись местами.
Но вдруг остановился. Уперся лбом в мой лоб и прошептал:
— Я не хочу быть Лютым. Никогда больше не хочу, Лина. Не смогу дать тебе то, что ты просишь, — отступив и сгорбившись, вышел из ванны.
Я прижалась спиной к стене и, глотая слёзы, прошептала в отчаянии:
— Как можно говорить о любви с такой ненавистью? Как можно отталкивать, удерживая?
В
Береговой никогда не даст мне того, что я хочу.
Я погладила выступающий живот и прошептала:
— Всё, что мог, он уже мне дал. Требовать большего глупо.
Вытерла мокрые щёки и, посмотрев на себя в зеркало, прищурилась. Ну что же, госпожа Кирсанова, он сам это сказал — вы вместе, но раздельно. Лютый никогда не вернётся, он умер. А тот, кто рядом и кажется мужем — дальше, чем все остальные. Совершенно другой человек.
Незнакомец.
Береговой целует и отталкивает. Желает моё тело и игнорирует моё сердце. Он отдаёт все силы, но чувствами никогда не поделится. А ведь я поверила словам, поверила признаниям…
Отец был прав, это не любовь.
Вина. Ответственность. Страх за жизнь. Фиктивный брак. Долг.
Что угодно, но не любовь.
А слова — ложь! В которую я, впервые полюбив, так легко и просто поверила.
Больно. Как же чёрт подери, больно осознавать то, что отец прав! Что нас с Алексеем связывает лишь ребёнок. Дети. Да, муж не против со мной развлечься, но это просто тело. Все его ласки такие жадные, такие жаркие, что в них легко утонуть, пропасть, раствориться… Принять за нечто большее.
Отец не раз предупреждал, что секс для мужчины — лишь секс. Сердца Берегового мне никогда не заполучить. Ни его, мёртвое. Ни своё обратно, такое доверчивое и бесконечно глупое!
А значит, придётся позволить наивной девушке Ангелине тоже умереть. «Госпожа Кирсанова» сделает всё так, как надо.
Бесстрастно. Жёстко. Бессердечно.
Я выпрямилась и, вытерев слёзы, с улыбкой вышла из ванной. Около сидящего на постели Лёши уже суетилась приходящая медсестра. Видимо, её позвал Саша. Сын подбежал ко мне и обнял, как всегда это делал — отдавая всего себя, всю любовь, заботу и нежность без остатка. Глаза мальчика светились, губы улыбались, а сердце было нараспашку…
На это остался способен только один Береговой. Я наклонилась и поцеловала сына в макушку. Не родной, но самый близкий. И, как оказалось, единственный, кто готов ответить мне взаимностью.
— Тебе пора отдохнуть, — строго напомнила я. — Ты же знаешь, как важен послеобеденный сон?
Мальчик послушно забрал книжку с кровати моего мужа и вышел. Я спокойно наблюдала, как медсестра делает инъекцию, а у самой в груди невыносимой болью горела дыра, напоминая, что там когда-то было сердце. Оно осталось в сильных руках Лютого где-то в прошлом.
— Жеребёнка назвали Даром. — Голос мой прозвучал отстраненно и холодно. — Спасибо, что спас жизнь прекрасному существу. И благодарю за то, что выжил сам.
Глядя в чёрные омуты глаз Лёши, сейчас я видела лишь ледяную пустоту. А всё, что я там раньше замечала — нежность, заботу, любовь — лишь моё богатое воображение. Не было ничего.
Ни ко мне, ни к Насте, ни к другим. Береговой не способен полюбить, а мне не нужна ни его вина, ни его расплата, ни его боль, ни его мёртвое после гибели жены сердце. Все чувства Алексея выжгла месть, уничтожила вина.Медсестра с улыбкой попрощалась и вышла, а я тем же спокойным тоном продолжила рубить связывающую нас цепь:
— Я подумала над твоим предложением, Алексей, и решила, что ты прав. Я согласна. Даю тебе развод. С этой минуты общаться будем через адвоката, но жить ты можешь в этом доме. Он большой, места всем хватит, да и Саше очень важно общение с отцом. — Я позволила себе последнюю слезинку: — Даже с его тенью.
И неторопливо направилась к двери. Вот и всё. Я бы хотела сейчас спрятаться у себя в комнате, оплакать свою наивность и пустые надежды. Так бы поступила доверчивая глупышка Ангелина. А «госпожа Кирсанова» с гордо поднятой головой пойдет дальше по жизни.
Я отпустила зверя на свободу сама, и это правильно. Но как же больно!
Глава 30
Лютый
Она не услышала. Ни того, что я хочу быть собой, ни того, что люблю ее, ни того, что оглядываться в прошлое мне очень тяжело. Как же! Лина сделает все, чтобы я мучился. Так она сказала недавно.
Желает она Лютого! С ума сойти! Я что должен трансформироваться в зверушку по ее приказу, просто чтобы пощекотать нервишки? Чтобы ей не скучно было? Эгоистка.
Нет там любви и никогда не будет. Если Лина не слышит и не видит дальше собственных прихотей, я уже ничего не поменяю, и прежнее решение защитить семью оказалось самым правильным.
Я быстро набросил свежую одежду и, не желая больше ждать, пошел к тестю.
Он приподнял седую голову, дернул в презрении уголки губ, знаю, что Кирсанов ненавидит меня, и жестом пригласил сесть.
— Спасибо, постою, — сказал я и прикрыл за собой дверь. — Выслушайте, пожалуйста.
Кирсанов сложил перед собой руки и переплел пальцы. Он не утруждался отвечать, лишь давал позволение говорить. Мне этого хватит.
— Вы же знаете, что Чех жив. Что он готовит новое нападение, и под ударом сейчас не только моя семья, но и ваша.
Короткий кивок и прищур позволяли мне объясняться дальше. Как благородно, будто я холоп, которому пан соблаговолил подписать вольную. В этом все Кирсановы. И Лина вся в отца. Гордая и независимая. Мне никогда не дотянуться до их уровня, никогда не стать достойным.
Я замер напротив стола Кирсанова и, возвышаясь над стариком, чувствовал себя придавленным плитой его тяжелого взгляда.
— Я принял решение ответить за все, что сделал.
Кирсанов приподнял бровь и расцепил пальцы, стукнул по столу. Для него мои слова явно были неожиданностью.
— Мне никогда не стать хорошим мужем для вашей дочери, пока между нами пропасть вины. Пока вы смотрите на меня и с презрением кривите губы. Пока я смотрю в глаза жены, а вижу сломанную девушку в своих руках. Я не могу больше.
— Но Лина не даст показания против тебя, — наконец, очнулся олигарх.
Я прыснул.
— У меня достаточно грехов и без ее показаний, но, — я поджал губы, прикусил щеку изнутри до боли, чтобы взять себя в руки, — они потянут и нашего общего с вами врага.