Невиновных нет
Шрифт:
– До звонка Артуру?
– Нам звонить ему, как сказано, через три дня. "Возьмем" тачку, и пока "Колбаса" сделает новые номера и техпаспорт, как раз и пройдет три дня. И еще остается целая неделя, покуда наш "клиент" вернется. За эту неделю сгоняем в Ростов.
– А если Артур узнает? Ты забыл, что в прошлый раз было?
– Как он узнает?..
– А тогда, как узнал? Кто-то из его псов настучал. Он тогда орал по телефону: "За самоволку солдата - на губу. В нашем деле за самоволку пуля в затылок".
– Тварь он.
– А ты ему это скажи.
– Ага, скажешь...
– Ладно, "берем" тачку...
Прапорщик клял людей, делавших машину, за рулем которой сейчас сидел. Взял отпуск, гнал из Астрахани в Вологду. Остановился на заправочной, открыл капот и увидел, что в бачке почти нет тосола, вытек. Купил с рук литр тосола за сумасшедшие деньги. Дотянуть бы до Москвы.
Подгадал так, что к станции техобслуживания подкатил за час до рабочего дня, стал в очередь. Затем оформил у диспетчера бумаги, отыскал слесаря-моториста, которого ему назвали - Брустина Мишу, - и, дождавшись, загнал свою белую "семерку" в модуль. Тут уже было полно машин, одни стояли на подъемниках, другие с толстыми шлангами на глушителях, уходившими куда-то в подземелье, третьи над ямами, где меняли масло в мосту и коробке передач. Шум от работы двигателей и звона металла висел под высокими сводами модуля.
– Что у вас?
– спросил Брустин, вытирая ветошью руки.
– Радиатор подтекает. Как останавливаюсь, так тосол и капает.
– Сколько лет машине?
– Да всего год! Намаялся с нею с самого начала: два тахометра поменял, все время летели предохранители зажигалки, на пятисотом километре полетел генератор.
– Сколько прошла?
– Восемнадцать тысяч.
– Вы не единственный страдалец, - сказал Миша.
– Они все время брак гонят, а мы мудохаемся... Откройте капот, заведите...
Расстелив большую белую тряпку на крыле, Миша склонился над двигателем. Прапорщик стоял рядом. Мотор работал на холостых.
– Это не радиатор течет, - наконец сказал Миша, вытаскивая голову из-под капота.
– Наклонитесь, послушайте, - позвал он.
– Ничего не слышу, - признался в своем невежестве прапорщик.
– Подшипник помпы свистит, а тосол гонит через его сальник. Понятно? Менять надо.
– А отчего так? Новая ведь!
– На шкив гляньте. Восьмерит, вон как бьет! Шкив погнут, бракованный на заводе воткнули. Вот он и долбал помпу.
– Что же делать?
– растерянно спросил прапорщик.
– И шкив менять. Прежде всего.
– Мне же в Вологду сегодня выехать надо!
– посетовал прапорщик. Постарайся, сделай, браток.
– Как повезет, - пожал плечами Миша, оглядывая салон машины, отмечая, что все там прибрано, ничего лишнего, красивые итальянские чехлы из искусственного велюра, красные с черными полосами, один чехол, правда, высоко на спинке переднего сиденья явно прожжен - темнела дырка размером с три копейки, обведенная спекшейся тканью. "Курильщик какой-нибудь", подумал Миша.
Прапорщик тем временем вторыми ключами, висевшими на элегантном фиатовском брелке, открыл багажник, достал разбухший целлофановый пакет, сказал:
– Браток, сделай до обеда... Возьми, - протянул Мише пакет, - лещ копченый... Ты мастери, а я побегу. К сватам заскочить надо, потом сюда вернуться, а перед отъездом еще в "Детский мир", в ЦУМ поспеть, жена долгий список дала... Я ведь чего в
Вологду? Дочка там живет, родила внука. Без подарков не явишься.– Он положил пакет с рыбой на заднее сиденье.
– Ладно, иди выписывай заказ-наряд, - сказал Миша.
Пока прапорщик оформлял заказ-наряд, Миша засунул под машину большое корыто, куда обычно сливал тосол и увидел, что погнут "фартук". Вернулся прапорщик.
– На, - отдал он Мише бумаги.
– Где "фартук"-то погнул?
– спросил Миша, сидя на корточках перед корытом.
– Кусок рельса торчал, я не заметил, зацепил... Так я побегу? Когда мне быть?
– К трем... Ключи оставь.
– Они в замке. А вторые у меня...
С "семеркой" прапорщика Миша управился к обеду. Отогнал ее в закуток, запер, сунул ключи в карман и после обеда принялся за другую машину. Прапорщик вернулся не к трем, а около четырех, запыхавшийся, взмокший.
– Ну что?!
– спросил он Мишу.
– Готова. Можешь ехать.
В это время по громкой связи объявили:
– Механик Брустин, зайдите к начальнику смены, вас к телефону.
– Побегу, - сказал Миша.
– Ты надолго?
– спросил прапорщик.
– Не знаю.
– Ждать не могу... Спасибо, браток!..
Миша вышел из цеха, направился в каморку начальника смены. На столе лежала телефонная трубка.
– Тебя, - сказал начальник смены.
– Ким Валеев.
– Привет, Ким, - придерживая трубку плечом, Миша стал закуривать. Что стряслось?
– Слушай, Мишок, отработай завтра и в субботу и мою смену. Понимаешь, кореш, с которым тянул срочную, женится.
– Ну, а я причем? Хочешь заменить его в первую брачную ночь?
– Живет он в Рязани. Не поехать на свадьбу не могу. Я потом отработаю за тебя.
– Это понятно... Хрен с тобой, езжай. Привези со свадьбы сладенького, кусок хорошего торта... Будь здоров, - он повесил трубку...
Отъехав от СТО километра четыре, прапорщик хватился, что вторая пара ключей осталась у Миши. Глянул на часы, понял, что времени в обрез: еще надо в "Детский мир" и ЦУМ, а возвращаться за ключами, тогда уж точно никуда не поспеет. И послав эти ключи куда подальше, успокоил себя, что на обратном пути из Вологды в Астрахань заедет и заберет ключи...
Мише Брустину было тридцать два года. Слыл он добросовестным мотористом, к нему многие старались попасть, была у него уже своя клиентура. Он жил с отцом, мать два года назад умерла от рака, так и не дождавшись ни невестки, ни внуков - Миша был заядлый холостяк. Отец его, Борис Сергеевич, инвалид войны второй группы, все еще работал там же, куда пришел сорок лет назад в проектный институт энергосетей. Начав рядовым инженером, на пенсию вышел в должности начальника отдела, Начальство упросило его, опытного, знающего, остаться, придумали для него должность "главный специалист". Заказов после развала Союза стало намного меньше, и институт работал вполсилы, некоторые отделы и службы "отдыхали" по 3-4 дня в неделю. Так что у Бориса Сергеевича теперь было много времени, чтобы тосковать по жене, предаваться воспоминаниям, обихаживать себя и Мишу. У них всегда были хорошие отношения, теперь же, после смерти жены, отношения эти стали еще нежнее, заботливей, доверительней, хотя внешне ни отец, ни сын этого не подчеркивали.