Невостребованная любовь. Детство

– Хорошо. До свидания, – согласился Андрей.

– До свидания!

С чувством выполненного долга, Галина вышла на дорогу и, довольная сама собой, думала только о том, как бы не опоздать на автобус до Челябинска, о племяннице она, типа, уже подумала.

На следующий день был выходной, выходной в городе, а в сёлах выходные бывают только у начальников и у тех, у кого работа заключается в сидении в конторе – «в переборе бумажек», как здесь говорят. Как шутит народ: «Дела идут – контора пишет, а когда не пишет – дела всё равно идут». Ближе к обеду в окно постучали. Надя сквозь проталинку в замёрзшем стекле увидела знакомого мальчика, спросила:

– Чего тебе?

– Надька, беги к нам, твой отец приехал!

Надя растерялась, так неожиданно, вчера только тётка Галя говорила о нём. Раз позвали, значит, отец велел. Значит, сам вспомнил или помнил всегда? Витя уже убежал к деду с бабкой. По выходным Надя не ходила помогать бабке по хозяйству: и без неё помощниц было много, ибо по воскресеньям их дочери в школу не ходили и вечерами были свободны. Надя быстро оделась и пошла, думая как выглядит отец, как он её встретит. Накануне метель быстро улеглась, и светило солнце. Девочка подставила щёки ласковым лучам солнца, и её настроение сразу улучшилось. Она ускорила шаг, сердце радостно забилась, в головку девочки закралась мысль, что она не одна, у неё есть родной отец.

У дома Кусновых стоял уазик, крытый брезентом, всё вокруг ярко освещало солнце, словно вчера метель, услышав её слова, позволила прийти теплу. Надя замешкалась, перевела дух и начала подниматься по крыльцу, постучала в дверь. Никто не ответил. Она потянула дверь на себя – дверь легко поддалась, и она заглянула внутрь. В сенях никого не было. Она подошла к следующей двери и ещё раз постучала. Дверь открыли и пустили её в избу. В красном углу за большим семейным столом сидели двое мужчин и женщина. Женщина обратилась к незнакомому мужчине:

– Егор, это Надя пришла.

Надя поняла, что второй и есть её отец. В комнате было достаточно светло, она хорошо его разглядела: высокий, крепкого телосложения, молодой красивый мужчина. Он продолжал разговор с дядей Андреем, словно не слышал, что сказала ему сестра. Дети, которые не знают своих родителей, верят, что их родители хорошие люди и обязательно поступят с ними так, как должны поступить – справедливо.

Наконец, Егор повернул голову в сторону девочки, с минуту молча смотрел в её сторону, как будто что-то обдумывал, встал, пошарил рукой по столу и, видимо, не найдя то, что искал, подошёл к дочери и протянул ей… фантик от конфет. Надя машинально протянула руку и взяла фантик, до боли зажала в ладони, боясь расплакаться. Егор развернулся, не оглядываясь на дочь, молча вернулся к столу, сел на лавку, стал что-то говорить, видно хотел продолжить разговор.

Андрей схватил чашку с супом со стола, с силой грохнул её об стол, суп выплеснулся, разлетелся во все стороны по столу.

– Ты чего, Андрей? – как ни в чём не бывало, спросил Егор.

Андрей молча встал, подошёл к тюкам Егора с товаром, стал рыться в них. Девочка проглотила слёзы, повернулась, чтобы уйти, чтобы не видеть, не слышать, не знать, забыть… Дядя Андрей остановил её:

– Надюха, покади-ка маленько!

Привыкшая повиноваться взрослым, Надя остановилась. Андрей достал из тюка валенки:

– На, Надюха, носи.

– Ты что делаешь? Не тронь, они же денег стоят!

Егор соскочил со своего места и попытался забрать валенки у Андрея. Андрей то ли ударил, то ли толкнул Егора, тот отлетел и бухнулся задом на лавку. Андрей, сохраняя видимое спокойствие, подошёл к племяннице жены и протянул ей новенькие, чёрные валенки. Девочка продолжала стоять у двери, замерев от обиды и отчаяния, что принесла ей первая встреча с родным отцом.

– Иди, Надюха, иди!

Андрей сам открыл дверь, девочка шагнула за порог избы. Выходя в сени, Надя услышала:

– Зачем ты отдал ей валенки? – без зазрения совести, возмущался её отец.

– А ты не заметил? Не заметил, что она всю зиму в резиновых сапогах ходит.

– Пусть работает, да покупает себе, что нужно.

– В двенадцать-то лет? – с презрением спросил Андрей Егора.

– Ей уже тринадцать. Сейчас время такое, все рано работать начинают.

– Нет, Егор, ей двенадцать, а тринадцать будет в конце апреля. Сейчас март. Но она работает во время страды в полях. Ты в курсе, что мы колхозники весь год за палочки-галочки работаем? А у неё ещё брат малой на руках.

– Он не мой ребёнок! – едва сдерживая злость, парировал Егор.

– А она твоя? – пытался усовестить зятя Андрей.

– Может быть, а может, и нет, – ответил Егор, поправляя валенки в тюке.

– Совести у тебя нет!

Не давая злости вырваться наружу, Андрей едва сдерживал себя. Жена Андрея и сестра Егора в одном лице испуганно смотрела то на одного мужчину, то на другого, не зная что делать. Она понимала негодование мужа и не хотела обижать брата. Она растерялась и не знала, как поступить, чтобы эта ссора далее не разгорелась.

– Ты всегда ко мне относился предвзято.

Казалось, очерствевшее сердце отца не чувствовало за собой никакой вины перед осиротевшей дочкой.

– Как родственника жены, я старался тебя уважать.

– «Старался уважать?» Ха, ха! Весь район в глаза заглядывает, а муж сестры – пытается уважать! Да кто ты такой? Какой ты мне родственник, рвань безродная!

– Вот здесь ты прав – родственных чувств у тебя нет.

Андрей, пытался сохранить хотя бы видимое спокойствие, сел на стул за стол.

– Это твои сорванцы все конфеты съели, кто знал, что она придёт?

– У неё есть имя, её зовут Надя, Надежда Егоровна.

– Не был я у вас сто лет и ещё сто не приеду!

Егор встал, вскинул на плечи свои кошели с товаром заготконторы, что привёз менять на шерсть у сельчан, сплюнул и, не оглядываясь, вышел из избы.

В это время дочка Егора вышла за калитку, остановилась. Так же, как сутки назад посмотрела на свой кулачок и раскрыла ладонь – ветерок тут же подхватил фантик и унёс. Девочка проводила его взглядом, фантик был цветной, наверное, красивый, а конфеты наверняка были вкусными. Голова девочки тихонько опускалась на грудь, верный признак того, что сейчас закапают слёзки. Но тут она увидела в своих руках новенькие, совсем новенькие валенки. Она тут же надела их и вприпрыжку побежала домой, как будто на несколько минут к ней вновь вернулось неведомо, где заплутавшее детство. Лишь дома, снимая валенки, она поняла, что натворила: ноги были мокрые, валенки промокли насквозь. Она поставила их на ещё тёплую печь, к утру валенки высохли, но сильно сели, и надеть их было уже невозможно.

Всю свою жизнь Надежда будет рассказывать своим детям, а потом и внукам, про этот фантик и валенки, в которых прошла вприпрыжку метров сто пятьдесят до дома. Как говорится: где тонко, там и рвётся. Этот цветной фантик был единственной помощью родного отца своей дочери-сироте в течение всей её жизни.

В понедельник, как обычно, Надя пришла помогать по хозяйству деду и бабке: только воды надо было наносить не менее десяти вёдер, почистить в стайке и дать сено корове. Иногда, когда бабка болела, Надя сама доила корову и поила телёнка, топила печь. Дед не мог себе позволить тратить время на работу по хозяйству, надо было зарабатывать деньги. Дочери заканчивали семилетку, хотели ехать учиться дальше. Дед заметил, что внучка сильно подавлена, делала всё машинально и, как бабка, тихонько вздыхала: