Невроз

Случилось худшее. Олег оказался знаком с человеком, который охотно представил его Герману Строганову и его супруге. Стоя рядом с бронзовым Нергалом, который был отлит по дедовым эскизам уже после его смерти, Грэм в бессильной ярости наблюдал за их милой болтовней. Когда отец начал шарить глазами по залу, он сразу понял, к чему идет дело. Надо было спасать свою задницу, но как?..

Разумеется, его увидели. Разумеется, подвели к почетному гостю. Холодные глаза, натянутые улыбки, короткий обмен любезностями... Грэм весь взмок под рубашкой, но в зеркале напротив видел приятного, слегка утомленного молодого человека с хорошими манерами, который со временем станет достойным продолжателем... ну и так далее. На любителе платного секса был синий костюм в полоску, какая-то невнятная рубашка и шелковый галстук безумного малинового цвета. С закрытыми глазами он одевался, что ли?

При первом же удобном случае Грэм улизнул в туалет, где торопливо втянул с тыльной стороны ладони еще немного волшебного порошка. Исключительно для тонуса. Дрожь тут же улеглась, ладони потеплели, к мышцам вернулась упругость. Теперь, глядишь, удастся продержаться до победного, тем более что осталось недолго. Минут сорок, от силы час.

Олег припер его к стенке на выходе из сортира.

– Ну все, красавец, теперь ты мой.

Вблизи его галстук выглядел еще ужаснее.

Грэм смерил его холодным взглядом:

– Неужели?

– Ты же не хочешь, чтобы о твоих шалостях узнали папа с мамой.

– А кто им расскажет? Ты?

Олег улыбнулся, показав идеально ровные даже по голливудским стандартам зубы.

– Соображаешь.

Подавив желание пнуть его хорошенько, Грэм оттолкнулся от стены и сделал шаг в сторону. Маневр не удался. Потные пальцы Олега вцепились ему в воротник.

– Григорий... Хорошее имя. Тебе идет. – Минутная пауза, чтобы до предела накалить обстановку. – Жду тебя завтра в девять вечера.

– Забудь об этом, – процедил Грэм.

Стряхивая с себя руку, которая столько раз заносила над ним сложенный вдвое ремень, он брезгливо поморщился, и от Олега это не ускользнуло.

– Мои деньги не вызывали у тебя отвращения, правда?

Чувствуя себя молодым, красивым, сексуальным – таким, каким видел его изнывающий от похоти мужчина в полосатом костюме, – Грэм усмехнулся ему в лицо:

– Правда.

Олег придвинулся ближе. Кожа землистого цвета с мелкими звездочками сосудов... Надо же, а на экране этого не видно. Что значит искусно наложенный грим.

– Так ты придешь?

Грэм ничего не ответил. Сыпать оскорблениями только ради того, чтобы последнее слово осталось за тобой? Верх идиотизма.

Возможно, мужику и правда хреново. Возможно, он всерьез сожалеет о своей оплошности. Сожалеет, но не может заставить себя произнести это вслух. Привык получать все за деньги, особенно когда вокруг полно молодых парней, мечтающих заработать. И вдруг такая незадача. Красивый, загадочный, молчаливый, послушный – но стоило нанести удар по его самолюбию, как он махнул хвостом и исчез, наплевав на заработки. Вернуть его, но как? Подкуп, шантаж... другого способа Олег не знал.

Он уже начал думать, что все обошлось, когда за его спиной материализовался Герман, грозный, как ангел-истребитель.

– Иди за мной.

– Куда?

– Я сказал: за мной. Есть разговор.

Грэм поискал глазами Олега. Тот стоял перед композицией «Добродетель и порок» и оживленно беседовал с какой-то дамой в розовой шляпке.

И куда же мы направляемся? Разумеется, в туалет. Где могут уединиться двое мужчин при намеке на конфликтную ситуацию?.. К счастью, кроме них, там никого не было. Шагнув на середину сверкающего белым кафелем помещения, Герман рванул сына за плечо, вынудив повернуться лицом.

– Он правду сказал? – Тон его не предвещал ничего хорошего. – Да или нет?

Грэм молча смотрел на него из-под упавшей на лоб пряди темных волос.

Плотно сжав губы, Герман подтолкнул его к мраморной столешнице со встроенными умывальными раковинами и резким движением задрал вверх подол его рубашки. В зеркале Грэму было хорошо видно его лицо: каменеющие черты, сумрачный взгляд. Что должен чувствовать человек, неожиданно узнавший, что его сын – стильный, одаренный юноша – подрабатывает проституцией? В эту минуту Грэм был близок к тому, чтобы посочувствовать строгому, подтянутому мужчине, которого привык называть отцом. И еще открытие: он впервые увидел в нем не отца, а просто мужчину. Одного из тех, кто мог оказаться клиентом. А возможно, и был – кто знает? – клиентом для какого-нибудь не слишком щепетильного юнца вроде Гришки Строганова...

– Для тебя это удовольствие? – поинтересовался Герман, продолжая разглядывать его спину. – Или работа?

Грэм облизнул пересохшие губы.

– Я не спал с ним, если ты об этом.

– Я о том, что видят мои глаза.

– Какое уж тут удовольствие...

– Значит, работа. Ага...

Не меняясь в лице, Герман сделал шаг назад, а когда Грэм повернулся, собираясь что-то сказать – уже не отражению в зеркале, а самому Герману, – приложил палец к губам красноречивым жестом «ни слова более». С приятной улыбкой извлек из кармана бумажник, из бумажника – пятидесятидолларовую купюру, не спуская глаз с недоумевающего Грэма, засунул купюру в его нагрудный карман, после чего размахнулся и коротко двинул ему в челюсть. Слепящая вспышка, треск, звон в ушах...

Ничего себе! Грэм понятия не имел, что у его отца такой боксерский удар. Его даже отбросило на пару шагов. С коротким стоном он врезался в стену и машинально схватился рукой за лицо.

Герман наблюдал за ним с презрительной гримасой.

– Не умеешь держать удар. – Покачал головой. – Ничему я тебя не научил.

Он заставил себя поднять голову.

– Это тоже моя вина?

– Не вина, но проблема. Ладно... За свои пятьдесят баксов, думаю, я имею право на это маленькое удовольствие.

Еще удар, теперь слева. Грэм молча сглотнул кровь, собравшуюся во рту. Увидеть небо в алмазах – вот когда до него дошел смысл этого выражения. К горлу подкатила тошнота, но усилием воли ему удалось побороть ее. «Спокойно. Дыши глубже. Спокойненько...»

– Так лучше, – одобрительно кивнул Герман.

Он сбил себе костяшки на правой руке, но не обратил на это никакого внимания.

Снова они уставились друг на друга, как неожиданно столкнувшиеся в джунглях представители враждебных индейских племен. С настороженным интересом, с вызовом, с недоверием. О родственных связях речь сейчас не шла. Изучая худое, смуглое лицо Германа с чуть прищуренными глазами и небольшой ямочкой на подбородке, Грэм видел ясно, как никогда, что перед ним молодой, здоровый мужчина в хорошей спортивной форме, что называется, с характером. О таком не скажешь в беседе с ровесниками «мой старик». Какого черта! Герману всего-навсего сорок пять. На него наверняка еще заглядываются женщины. Да и сам он, возможно... Странное дело, но только как следует получив по мозгам, Грэм нашел в себе силы признать, что с таким парнем он бы охотно водил дружбу.

Однако момент был безвозвратно упущен, и еще неизвестно, кто его упустил. Герман никогда не был хорошим отцом. Точнее, был никаким отцом. К своим детям он относился как к непременным атрибутам семейной жизни – и только. Как к неизбежному следствию регулярной половой жизни без соблюдения мер безопасности. Ему было легче дать сыну и дочери денег, чем вместе с ними принять участие в каком-нибудь культурном мероприятии. Музеи и концертные залы дети традиционно посещали без него. Да, патриарха из него не получилось, но Грэм считал, что так даже лучше: присутствие какой-то авторитарной фигуры подавляло бы его, и бунт против установленного порядка мог принять еще более извращенные формы. Бог-отец был ему без надобности, но эти новые отношения, которые завязывались между ними сейчас, казались ему довольно перспективными.