Невская битва

И они отправились далее, так и не узнав окончания судьбы колдуна — сгорел он или утек подземным хо­дом в соседние болота. Наступила ночь, пошел дождь, миновали Вырю, Ерю, Сакалгу, здесь дождь усилил­ся, и, доехав до Кандакопши, от которой до ижорско-го устья оставалось рукой подать, Андрей Ярославич принял решение остановиться на ночлег у ижорян.

Всю ночь Андрею снились какие-то обугленные ос­танки, среди которых он искал сгоревший остов свое­го брата Александра, а под утро никто из его дружин­ников не мог встать с постелей — у всех страшно боле­ли головы после того, как они вчера надышались смрадом от сгоревшей колдовской усадьбы. Уж дав­ным-давно наступил день, а все они, мучаясь от боли, не могли глаз разлепить, покуда Евсташа не раздобыл у местных ижорцев целебного для подобных случаев травяного пойла. Кое-как поднялись, вяло помоли­лись, через тошноту поели, с трудом сели на своих ко­ней и заставили себя ехать дальше.

— Как биться будем — не знаю! — честно признал­ся князь Андрей отроку Евстафию.

Но биться ни с кем уже не потребовалось. Невдале­ке от устья Ижоры встретили первую нашу заставу и с великой радостью узнали о вчерашнем славном одолении. Даже в головах от такой радости полегчало, хотя в ноздрях все еще стоял вчерашний смрад и все время позывало кашлять.

И вот, выехав из лесочка, наткнулись прямо на пи­рующего со своими дружинниками Александра. Со­скочив с коня, Андрей поморщился от хлынувшей в голову боли, но пересилил ее, подошел к брату и сча­стливо расцеловался с ним:

— Поздравляю тебя, Саша! Брат мой родимый! Счастлив за тебя и горжусь!

— Спасибо и тебе, Андреюшко, что в самое вовре­мя поспел, — со смехом отвечал братец Саша. — Не зря тебя батюшка поспешным именует. Мы как раз тут пировать по случаю победы уселись. Садись с на­ми. Извини, не оставили тебе ни одного свея, чтоб ты мог сразиться. В другой раз.

— Да брось ты издеваться! — обиделся князь Анд­рей. — Никак не думал, что ты по воскресеньям битвы затеваешь.

— Да я хотел со свеями договориться, чтоб на по­недельник перенести, а они ни в какую. Мы, говорят, по новому закону римского папы воскресений не пра­зднуем, ибо наш римский папа еще не издал разреше­ния Господу Спасителю воскреснуть. Вот нам и при­шлось уважить вчера закон папежный.

— Многих недосчитались? — стараясь не оби­жаться на брата, спросил Андрей Ярославич.

— Малой кровью победа нам встала, — нахмурился князь Александр. — Но приготовься, братик… Любим­ца твоего, закадычного друга Юряту Пинещенича…

— Убили? — вскрикнул князь Андрей, и боль сно­ва сильно ударила ему в голову. Мгновенно обессилев от такого прискорбного известия, он сел у костра и уронил лоб на ладони. С Юрятой они больше всего дружили в Новгороде, самый его разлюбезный дружок был Пинещенич. Невозможно было поверить, что его уже нет. — Где он? Я хочу его видеть.

— Уже рекой отправили в Новгород. Сами нынче же трогаемся в путь. В Новгороде будем справлять и веселье, и скорбь — и победу, и тризну.

— Кого еще потеряли?

Александр стал перечислять. Больно кольнули сердце отныне угасшие имена Ратмира и Луготинца, остальных тоже было жаль, но не так, как этих, самых близких друзей. Все детство, вся юность были нераз­рывно связаны с ними.

— Тяжело, брате милый, — сказал Андрей, обни­мая Александра, прижимаясь к нему и радуясь, что сам брат цел и невредим.

— Не терзай мне душу, — заплакал Александр, но подавил в себе рыдание. — А чем это от тебя смер­дит так? Горелым чем-то.

— А это мне во сне сегодня виделось, будто я на пе­пелище твои сгоревшие кости разыскиваю, — ответил Андрей.

— Боялся за меня, Андрюша?

— Еще как боялся, Саша! А ты вот цел, слава Богу!

Посидев у костра, отведав сочного жаркого с вином и пивом, отправились смотреть, как будут закапывать битых свеев. Количество их поразило Андрея. По срав­нению с тем, скольких убитых с нашей стороны пере­числил Александр, этих казалось в десятки раз боль­ше. Неужто и впрямь столь славно одолели их?

— Даже не верится! Видать, ангелы помогали те­бе, Саша.

— И впрямь помогали, — улыбался Александр. — Мало того, что в нашей битве сопутствовали нам, они еще и на том берегу столкнули между собой свеев, мурман, данских и сумь с емью. Утром сегодня мы там множество побитых нашли. Поверишь ли, лежали,

вцепившись друг другу в горло.

По старому воинскому обычаю врагов хоронили со связанными руками и ногами, чтоб они не могли вы­браться из могил и прийти мстить.

— Не по-христиански сие, да ничего не могу поде­лать, — поморщился Александр. — А вон глянь! Ви­дишь того сморщенного замухрышку? В бою вчера на­скочил и русским языком угрожал, что вырвет у меня сердце. Савва его навек угомонил. Ступай теперь в об­щую могилу, глупый!

Князь Андрей взирал на погребение врагов и, по­глядывая на брата, не мог никак поверить, что это он, Саша, еще недавно сопроказник его в разных детских дурашествах, хоронит сильных и грозных врагов Зем­ли Русской, коих он одолел своей благословенной дес­ницей. Он, Саша, выиграл огромное сражение! Гор­дость заливала душу Андрея Ярославича. Но и грызла досада, что он не успел поучаствовать в славном деле. Всегда, бывало, быстрей всех поспешал куда бы то ни было, а тут — оплошка вышла!

— А я тебе, Саня, от батюшки везу известие, что­ бы ты готовился, собирал рати — Батый не дремлет, вот-вот ждут его нового нашествия. Надо будет идти защищать Киев. А еще… — Андрей ласково улыбнул­ся, — …матушкиных пирогов привез, кои она своею ручкой испекла. Каких там только нет начинок! И с грибами, и с курячиной, и со всякою всячиной.

Глава двадцать третья

ЖЕНСКОЕ СЧАСТЬЕ

На третий день схватила ей сердце тоска. С утра еще ничего было — молитвы, заботы по Васе, а когда днем села мужу сорочку вышивать, тут и подступило к само­му горлу. И началось как-то нелепо — вдруг старая оби­да на него обожгла душу, как он ее утром после первой ночи бросил и на ловы ускакал. Ослепительно больно припомнилось, как она потягивается, проснувшись,

солнышко в оконце заглядывает, пахнет непривычным мужским запахом… Она хлоп-хлоп ручкой по постели, а никого рядом, только примятые простыни, еле-еле хранящие тепло того, кто еще недавно лежал тут. Дума­ла, ненадолго отлучился, ждала, ждала, а его все нет и нет. Кликнула узнать, а он, оказывается, на соколи­ные ловы ускакал с дружками своими. Как же это!..

Самое смешное, что потом она всегда это с гордос­тью вспоминала — вот, мол, какой у меня Леско, по утрам с женой не разнеживается, вспорхнул и поле­тел, сам как соколик, как ее любимый кречеток Стол­бик. Она даже иной раз в мыслях его Столбиком неж­но называла. И чаще, во сто раз чаще вспоминалось, как в первую ночь он ее девичью косу расплетал, какое это было незабываемое чувство, охватившее всю ее от кончиков волос до ступней. Жаль, что потом положе­но было по-женски заплетаться, в две косы, и их он уже не расплетал ей. А тогда, в Торопце… Разве мож­но это счастливое воспоминание противопоставить всем вместе взятым обидным?..

А тут вдруг даже иголка из руки выскочила и сле­зы из глаз брызнули, будто сок из раздавленной гроз­ди. Бросил! Как ни оправдывай его, а ведь мог он хотя бы в первое утро после свадьбы с ней понежиться. Не­ужели не мог? Потом — ладно, хотя и потом иной раз мог бы пропустить ловчие свои забавы…

Она подняла иголку и стала налаживать в нее убе­жавшую нитку. Руки тряслись, и нитка никак не хо­тела лезть в игольное ушко, что тот вельбуд92 , про кое­го в Евангелии читают, ему, мол, «удобее есть сквозь иглине уши пройти, неже богату в Царствие Божие внити»93 .