Нея

В конце первой недели нашего пребывания я получаю длинное письмо от отца. Ему удалось добиться приема у окружного прокурора. По словам нанятого им адвоката, у нас есть только две возможности: повторное слушание дела со всеми неприятностями и неопределенностью, которые могут возникнуть, не говоря уже об ожидании и задержках; и судебные процедуры по досрочному освобождению, за которым последует высылка. Уголовная суть дела по-прежнему остается, но последующие меры будут осуществлены намного быстрее.

Морис согласился встретиться с отцом. Я не знаю, что они сказали друг другу. Отец в конце письма просто отмечает, что Морис сильно изменился. «Похудел и стал еще красивее, — пишет отец, — в лице появилось выражение какого-то самонаблюдения, которое я замечал за своим товарищем по плену, когда был в немецком лагере в начале войны».

Отец заканчивает письмо в своей обычной манере: «Нежные поцелуи, маленькая Нея, от твоего любящего отца».

Я неожиданно паникую, задавая себе вопрос, а не хочет ли он забыть о нашей встрече в Париже, поскольку совсем не упоминает о ней. Может, он хочет отказаться, как поступил Морис, от того, что между нами было, и укрыться под маской возраста и порядка, отсылая меня назад в детство к моим собственным фантазиям.

Я разговариваю об этом с Директрисой, которая не знает, что мне ответить. Почему вдруг ее поцелуи заставляют меня ощутить холод? Почему ожидание Мориса вдруг сразу кажется нереальным, почти не имеющим значения?

Я мчусь на почту и отсылаю отцу телеграмму: «Позвони мне сегодня вечером в „Золотой лев“. Я люблю тебя. Нея».

Я весь день отказывалась разговаривать с Директрисой. Устав от моего дурного настроения, она решила прогуляться одна и отправилась осмотреть храм Хал-Таршин. Скатертью туда дорожка! В семь часов вечера звонит телефон. Это отец.

— Что случилось, Нея, почему телеграмма?

— Потому что ты ничего не пишешь в письме.

— Что ты имеешь в виду? Я сообщил тебе все, что знаю о Морисе…

— О Морисе — да, но что касается нас…

— Это потому, что нечего сказать о нас, Нея…

— Что ты имеешь в виду под этим «нечего»! Это не было «нечего» с тобой…

— Конечно, нет, Нея, это означало все. Но ты права, когда я ничего не говорю: я подразумеваю, что нет необходимости больше что-либо добавлять или говорить. Сейчас все абсолютно ясно. Единственное, что не изменилось, если ты так хочешь, это жертвоприношение… Мой долг жертвоприношения. Скажи мне, это неправда о всякой любви? Если я храню молчание, Нея, то только потому, чтобы оставить тебя свободной.

— А что, если я не хочу этой свободы?

— Вспомни, что ты говорила мне о Морисе… Ты объяснила мне довольно подробно, что он может предпочесть остаться в тюрьме, нежели воссоединиться с тобой, даже несмотря на то, что любит тебя. Не всегда все бывает просто… Будь уверена, Морис хочет выйти из тюрьмы, и моя жертва не распространяется на мои действия без тебя — не так долго, пока ты захочешь видеть меня возле себя…

— Это правда, папа?

— Разумеется. Кто я такой, чтобы отказываться от счастья? Альтернатива счастью остается единственной настоящей альтернативой — нет другого выбора, кроме смерти…

— Почему ты говоришь мне о смерти, отец?

— Так, без особой причины. Просто смерть приходит в свое время, и ты тоже должна подготовиться — для себя самой, и меня, и Директрисы, и Мориса…

— Но я не хочу, чтобы ты умирал…

— Не забывай, что каждая смерть — наследие, а следовательно, обогащение, новое рождение. Я люблю тебя, моя дорогая.

— Когда ты снова вернешься в Париж?

— Не знаю. По словам адвоката, мэтра Доме, это может занять один, два или даже три месяца.

— Что я буду делать все это время? Неужели ты думаешь, что я могу просто апатично ждать?

— Ты единственная, кто знает, что можно и что ты должна сделать.

— Но когда мы снова увидимся, папа?

— Как только Морис будет на свободе… Я надеюсь, мы все снова будем вместе…

Все вместе. Это, очевидно, ключ ко всему. Все вместе, но как?

Сдержанность отца; финансовое пуританство Директрисы, отказывающейся от моей поддержки; гуманистические сомнения Мориса, который больше не хочет сводить любовь к простому эпизоду и, однако, делает это; моя собственная сумасшедшая амбиция всегда примирять, везде воссоединять и объединять людей — все эти моменты в итоге разрешаются в одном проекте. Директриса хочет найти работу и зарабатывать себе на жизнь — правильно, она сохранит свое звание, станет, в буквальном и переносном смысле слова, директрисой такого плана. Пока что я не чувствовала потребности сказать ей об этом, приступив, однако, к поискам самостоятельно.

Сначала я встретилась с довольно странным человеком — директором по туризму, кажется, — и рассказала ему о плане создания заведения по типу клуба отдыха. Но мне нужен остров, уединение… Он выслушивает меня, мягко указывая мне на мою молодость и важность наличия необходимого капитала. Когда речь заходит о моем возрасте, я просто подсмеиваюсь с юношеским озорством, отвечая, что возраст соответствует банковскому счету, что является ответом и на второй вопрос.

— Но вы представляете себе, что мы говорим, возможно, о миллионах долларов?

— Вот если бы вы сказали «сотен миллионов», сэр, вы, возможно, преуспели бы, вызвав у меня некоторое смущение…

Я оставляю его поразмышлять над этим ответом, потому что, в конце концов, мои дела ему безразличны, но достаточно интригуют его, чтобы он направил меня к своему старому другу господину Мишелю Массеру, ливанскому банкиру, который уже несколько лет, как обосновался на Мальте.

Мишель Массеру маронит [15] . Он выслушивает мои соображения по поводу проекта и неожиданно приступает к обсуждению неизбежного вопроса о деньгах:

15

Марониты — приверженцы маронийской христианской церкви, проживают главным образом в Ливане.

— Сколько вы имеете в своем распоряжении?

— Не означает ли это работу шиворот-навыворот? — спрашиваю я его. — Не хотите ли узнать суть моего проекта?

— Очень хорошо, я слушаю.

— Итак, я хочу разместить этот лагерь на острове Филфла…

— Но это пустынная скала! Нет смысла. Есть Гомо, Гадсо — множество восхитительных мест вдоль побережья. Почему Филфла?

— Потому что остров пустынен и необитаем, а кроме того, там пока нет якорной стоянки.

— Вы представляете себе, что расходы на перевозку и строительство возрастут в пять или десять раз?

— Наши предварительные планы будут строиться на довольно скромном уровне.

— Но я даже не уверен, есть ли там вода.

— Хорошо, мы должны будем это выяснить… Вы будете действовать от моего имени?

— Именно эта Филфла… Я не вижу…

— Конечно, вам нужен будет аванс, определенная сумма денег на проведение предварительных исследований. Сколько бы вы хотели получить?

— Давайте посмотрим: прокат лодок, эксперты по гидравлике, инженеры, конструкторы и дизайнеры, правовые вопросы, топографическая служба… Я не уверен, но, возможно, десять тысяч долларов.