Нейронная одержимость

— Я боюсь, Федя, что отец забыл обо мне.

Фёдор мрачнеет. Откладывает зайчатину и доливает мне белого вина в серебряный кубок. А затем, подумав — и себе. И лишь после солидного глотка тихо замечает:

— Он сейчас узнаёт разве что Костю c Мишей. И то — иногда пинается посохом, — брат осекается, будто сказал что-то лишнее. — Но говорит мало. Совсем мало. Насколько знаю — до пожара в стопах, который мы устроили, он не говорил связных слов месяца три. Или больше.

Какое-то время мы одолеваем тушеное в остром соусе мясо, пока я не решаюсь. Если хочу ходить средь золотых стен, действительно хочу поставить к ногтю местных недоделанных бояр — мне жизненно важна новая информация. Пусть и получаю её на левом берегу в чужом шпиле.

— Я боюсь, что человеку его занятости было просто забыть об одном из младших…

— И думать не смей, — опускает голос Фёдор, и словно того мало, шепчет так тихо, что слова скорее угадываются по губам, чем слышатся: —…особенно в этих стенах.

Киваю.

— Впрочем, возможно во мне говорит застарелая подростковая обида.

Брат усмехается.

— Ты стал взрослее. Раньше ты бы часа три ныл на несправедливость жизни. Но так уж сложилось. Батёк возился с нами, пока ситуация в городе резко не пошла вниз из-за очередной ереси и очередного прорыва железяк в Пургаторию. А потом вновь пошли оголодавшие степняки, подняли голову Каллиники, Лихуд не вернулся из… хватит.

Какое-то время мы едим молча, отдавая должное поварам шпиля. Я тщетно пытаюсь разбудить память Адриана словами, именами и терминами, но ничего не помогает. Поэтому поступаю наиболее разумно — обедаю, и обедаю взвешенно. Во-первых, я не ел около суток (не считать же едой жидкую баланду в участке перед допросом?). Во-вторых, налегал исключительно на те блюда, которые проверил скарабей. К моменту появления местного распорядителя я успеваю изрядно накушаться.

— Милостливые господари. Прошу вас подняться к владыке шпиля Балагурово.

Мы чинно, без спешки, собираемся лишь для того, чтоб подойти к очередной узкой лестнице. От предыдущих её отличает красная ковровая дорожка да утроенное количество стражей в бело-синих кафтанах. Но вот после подъёма мне открывается нечто неожиданное. Не очередная палата или зал, не коридор со сводчатыми потолками, нет. Мы выходим на то, что когда-то было очередным этажом — руины с костями перекрытий. И на плитах пола уже достаточно земли, чтобы выдержать ковёр яркой зелени и самые настоящие деревья.

Скорбные ивы, толстые беловатые грабы и кривоватые акации — верхушка улья Скоморохов выдерживает самый настоящий сквер. В котором притаился небольшой, в два обычных этажа, срубчатый домик. У его крыльца потягивает пиво крепкий мужик средних лет. Мы ручкаемся без представлений и проходим внутрь. В очень тихий домик, который может принадлежать только одному человеку в этом шпиле.

— Вас, должно быть, смущает, что владыка улья обитает в обычном особняке? — негромко осведомляется Степан.

— Каждый имеет право на каприз, — столь же негромко отвечает Фёдор. Владыка косится на меня и я пожимаю плечом:

— Я вообще сбежал с улья, чтобы жить курьером в стопах.

Иерарх неожиданно широко улыбается.

— Да, наслышан о ваших приключениях. Но прежде чем перейдём к делам, сделаю вам важный экскурс в историю.

Фёдор было открывает рот, но осекается, увидев мой внимательный взгляд. Да, братец, в отличии от бывшего владельца тела — я уважаю историю. И особенно — как она влияет на людей. Если господарь и владыка шпиля готов нам рассказать байку — значит, она весьма важна для понимания ситуации.

— Вам не кажется шпиль несколько… незавершенным?

— В плёснах чаще говорят, что он был разрушен старой войной.

— Там много чего болтают лишнего, — ворчит брат.

— В этот раз, кузены, зерно истины в слухах есть. Мой прадед получил шпиль от Аврелиана Комнина за помощь во второй Тьме биомехов.

— Суровые были времена, если судить по летописям.

— Да, а если верить духу прадеда, обитающему в Порайске — то они даже немного оптимистичны. — Но не суть. Для сей истории же важно, что шпилем владел знатный великий род Мейендорфов, отпочковавшийся от Хитрово, и затмивший их. А ещё Каллиников, Уаров и прочие великие дома, часть из которых уже канула в Лету. Сейчас тяжело судить об этом, но Громовой Шпиль, как его называли раньше, был вторым по высоте после Золотого. И по богатству. Но однажды молния расколола верхушку шпиля, пожар уничтожил энграммные блоки и защитные невмы, оберегавшие местный участок Пургатории. И случилось восстание, которое уничтожило верхние ярусы, несколько знатных родов и всё левобережье внутри стены.

— Первая тьма биомехов.

— Комнины тогда были вынуждены взорвать мосты, — «припомнил» я.

— Верно. Для нашей истории же важно, что шпиль менял владельцев чаще, чем остальные. И каждый раз семьи пытались его восстановить в своём величии — от ярусов и контрфорсов до отделки и иссине-серой облицовки. И каждый раз бедствия приходили тогда, когда горделивые рода были увлечены внешним блеском, — Балагуров оглядел нас мрачным взглядом.

— Вы считаете, что шпиль проклят?

Господарь Башни Шутов в ответ лишь смеётся.

— Нет, что вы. А какой dfi взгляд на притчу, Адриан?

— Вы не стремитесь восстановить шпиль. Но если я верно сужу, — оглядываю обеденную залу, — убранство вашего дворца сделает честь по вкусу и цене многим великим родам. Я вижу тут известных художников прошлого, которые висят, как домашние акварели. Вон Леодр, вон кто-то из… — заминаюсь, но бросаюсь в омут, — кто-то из почти забытого движения конструктивистов, а вон нейротриптих Кана. Ваша стража отлично вооружена, а «ракушки» вибрируют от числа охранных невм. Значит, вы не хотите, чтобы вашу силу считали. Да простится мне дерзость, но возможно, вам нравится, пока вас считают повелителем руин и неотёсанных скоморохов.

Фёдор кисло усмехнулся. По мерам великородных, я только что сильно нагрубил предводителю уважаемого рода, за что могу повиснуть вниз головой.

— Браво. Вот поэтому, Фёдор, я и попросил тебя явиться с братом. Вроде шуты мы, а наглости как-то стало не хватать. Адриан, не «выкай» мне. Как-никак, кузены. Вина?

Киваю и рискую:

— Пива.

Степан с удивлением берёт вторую хрустальную кружку, но быстро берёт себя в руки.

— Мой великий род действительно не стремится показать свою силу. Мы богаче некоторых великих родов, вроде Уаров или Лаодикиев — но солиды не конвертировать в реальную мощь. Наёмники — хорошо в локальных схватках и единичных операциях.

— В степь их не пошлёшь, — замечает брат. — И громить чужие великие дома они готовы далеко не всегда.

— Но шпилевики — это обычная часть взросления молодёжи, — замечаю я и отпиваю пиво. Чертовски превосходный в своей нейтральности лагер. То, чего мне не хватало эти бешеные несколько дней. — И клапан выхода горячей крови, даже повзрослевшей. Почему вы их не привлекаете?

— Потому что их нет. Балагуровы настолько свыклись с маской скоморохов, что действительно ими становятся. И не важно, что многие из них, ещё сбиваясь в ватаги, учатся пускать кровь — у них нет той безумной дерзости, которую продемонстрировал ты и твои люди. Той дерзости, которая может пустить чёрную кровь Каллиников.