Нейтральной полосы нет

— А он не сам по глубинке разъезжает да старые церкви обирает, твой профессор? — высказал Никита предположение и тут же поопасился: не слишком ли грубо, не обиделась бы тетка за свое начальство.

Нет, тетка не обиделась. Как видно, этот Качинский… Однофамилец? Или родственник тому старику на даче? Но об этом спрашивать не будем. Очень уж неприятно самому вспоминать. Не самая светлая страница в жизни Никиты. Как видно, этот Качинский сам по себе особой симпатией у тетки Иры не пользуется.

— Что ты! — усмехнулась она. — Такой барин, поедет он тебе по глубинкам! Такому на дом принесут.

Потом они долго говорили о Маринке, о ее детских играх и о нелюбви к точным наукам. Говорили на равных — двое взрослых о младшем, родном… И это тоже грело Ирину.

Что главное в жизни… Да так ли это важно — непременно определить и припечатать? Да и под силу ли нам сделать это, увидеть сверху самих себя? Не правильнее ли будет почаще вспоминать слова, сказанные Горьким о Стасове: человек, который все, что мог, делал и сделал все, что смог…

Давно она не радовалась так приходу Никиты, давно он не являлся так к месту и ко времени.

— Как хорошо, Китик, что ты пришел, — сказала она, с благодарностью глядя в лицо Никиты, искренне любуясь этим лицом. Он не просто казался ей красивым, он действительно был красив, свет люстры падал ему на голову, и волосы горели, словно покрытые позолотой.

— Я постелю тебе на раскладушке под инжиром, хочешь? — предложила Ирина.

А Никита разговаривал о Маришке и напряженно думал, как же правильнее поступить. Разговор о коллекционерах у Вадима с Михаилом Сергеевичем был. Входит в число известных им коллекционеров этот профессор или нет? Может случайно совпасть приобретение им иконы с колосовским делом? Да, может. И все-таки однозначная, до тупости примитивная мыслишка нахально пожаловала к Никите: «Не ушла бы иконка за рубеж, если это она».

Михаил Сергеевич запретил ему отсебятину, и он больше ни о чем не спрашивал Ирину. Лишь в крайнем случае разрешено было ему явиться непосредственно к Вадиму и Корнееву, и ему очень хотелось это сделать. Но, поразмыслив, Никита все же решил, что крайности еще нет и лучше ограничиться телефонным звонком. Но уж дозваниваться надо было сегодня. Что-то свербило его, не давало возможности оставить без внимания эту вновь приобретенную икону.

Телефона у тетки Ирины, конечно, не было, да и любой разговор в этом карточном домике стал бы известен всем, вплоть до инжира.

— Тетя Ира, я все-таки, пожалуй, пойду, — сказал Никита ласково, нежно и виновато глядя в ее глаза, от теней большие и глубокие. — Будем считать, что мой долгий-долгий выходной кончился.

Она ни о чем не спросила и, кажется, слава богу, не обиделась, не сочла, что ему скучно или что-нибудь в этом роде. Никита был благодарен ей за это. Ему было бы так неприятно ее обидеть! Как ни крутись, а ей, видно, плохо. Не надо бы ее одну оставлять с этой целеустремленной дурой Викой, а что поделаешь? В Москве у нее хоть кот.

— Да ты не тревожься обо мне, маленький, — вдруг сказала полным, свежим голосом наблюдавшая за ним Ирина. — Ты это очень здорово насчет динозавров. А майские жуки, что ж… Не они первые, не они последние.

Она взяла ладонями его голову, пригнула к себе, поцеловала в лоб, и Никита пошел со двора.

У него была застолблена одна телефонная будка в нижней части города, в довольно глухом переулке неподалеку от моря. Вечерами здесь никогда не бывало очереди. К этой будке Никита и зашагал, застегнув рубашку доверху, потому что дул вечерний бриз и становилось прохладно.

Когда Корнеев виделся с Никитой у живописца, из Москвы уже сообщили, что установлен Иванов, тот самый Иванов, который отбывал срок вместе с Громовым и был освобожден раньше. Последняя судимость его была по счету второй, до знакомства с Громовым, он привлекался за спекуляцию антикварными ценностями и валютой.

Сведения о прошлом Иванова были получены еще в Москве. Теперь товарищи из отделения сообщали, что Иванов Григорий Мануйлович, такого-то года рождения, прописан в Москве, освобожден тогда-то, нигде не работает. После освобождения заявил, что учится на художественных курсах, однако справки не представил. Недавно появились деньги. Сделал подарки своей девушке Тамаре. Были кутежи в ресторанах.

Иванов — Иван? В этой версии могла быть логика, потому и она подлежала проверке, они займутся этим по возвращении. А пока товарищи из двадцать второго посмотрят за неработающим и широко живущим Ивановым.

На девушку, с которой он живет, никаких компрометирующих материалов нет, более того, по всей видимости, она хорошая девушка. О своем Григории она может абсолютно ничего не знать. Как ни удивительно со стороны, а так оно бывает. Да зачем далеко за примером ходить: муж Волковой, что он знает о своей жене? Только то, что она влюбилась и сбежала с заезжим красавцем? Приятного мало, спору нет, но ведь и не такая редкая ситуация. Кто знает, не для того ли сохраняется беременность (по срокам она вполне вписывается в дни семейного бытия), чтобы иметь ход для возвращения к мужу?

Ночной ветерок с моря, приглушенная расстоянием музыка, почти душный запах роз и лунная рябь на море — опять все это за окном, за дверями. А у них стол, дым, нащупывание обстоятельств, выделение причинных связей.

— …Легче вернуться к мужу, — повторил Вадим. — Я так и не понимаю, зачем Громов привез их сюда. Ну, допустим, Волкова за ним увязалась. А Шитов? Боялся оставить Шитова прокучивать деньги в Колосовске?

— Мог бояться, — кивнул Корнеев. — Я посмотрел на Шитова вчера в отделении. Истерик, позер, перепуган был страшно. Занесло же дурака! Я думаю, с ним тебе не много возни будет, — сказал он, разумея будущую работу Вадима с обвиняемым, когда останутся они один на один, протокол — третий.

Оба помолчали, оба подумали о Громове. Вот эта щука помотает. Ведь пока против Громова нет доказательств. Арестуй его, вызови на допрос — он рассмеется в лицо. Вся кропотливая, удачно выполняемая работа Никиты — ведь ее к делу не подошьешь. Встречаются в делах короткие справки: «Сведения добыты оперативным путем». Никите нелегко добывать эти сведения, но любое из них должно быть документально доказано, подтверждено в процессе расследования.

После болтовни Шитова о том, что Громов считал «удобной», как прикрытие, беременность Волковой, столь ясно отразившуюся на ее внешности, ни Вадим, ни Корнеев не сомневались в том, что именно ей мог Шитов передать похищенное. Сверток, вероятно сумка, должен был быть небольшой. Беременная женщина, идущая с сумкой, к тому же местная жительница с паспортом и пропиской… Вполне. Звучит. Это должно было произойти где-то неподалеку, но не рядом с домом Вознесенских. Около дома Волкову никто не видел. Да. Это — вполне.

Так же ясно было, что в будущем ограблении кассы, которое, несомненно, готовит Громов, свою колосовскую компанию он использовать не собирается. Теперь понятно, зачем ему нужен Никита. Он опять-таки не хочет излишне маячить сам, он и здесь не намерен быть исполнителем. А может быть, вполне резонно опасается ревности Волковой. Но одного Никиты ему мало. Ему нужен по крайней мере третий. Скорее всего, этот третий у него есть, иначе бы он не торопил так Никиту. Ведь он рассчитывает провести операцию до последних чисел августа, до отъезда кассирши.