Неземная девочка

— А я как раз и хочу разбить Комарихину жизнь! — откровенно заявила Марианна. — Это моя основная задача на сегодняшний день! — И швырнула трубку. У каждого своя дорога…

Расстроенная Нина побродила по квартире, а потом решительно набрала номер Акселевичей.

— Лежу с Мопассаном, — лениво поделился Борис. — У всех моих друзей одна и та же история: родители говорили — ох, этот Мопассан был такой озорник! Заинтригованный подросток берет и открывает трясущимися от возбуждения и любопытства руками заветный томик и — ха! Никаких эротических сцен! А взрослые вон чего говорили…

— А знаешь почему? — сказала Нина. — Подросток, мало что знающий, ищет только прямых откровенных описаний. А человек с опытом все понимает намного тоньше. Он видит не просто текст, но и то, что подразумевается, что стоит за страницами. Потому и осознает озорство Мопассана. В юности многое еще не понимают и не анализируют, отыскивая лишь озорное.

— Пообтесалась ты, Шурупыч! — с удовольствием заметил Борька. — Растешь на глазах!

— Стараюсь, — пробубнила Нина. — А ты?

Очевидно, ее вопрос прозвучал с неожиданной для Акселевича интонацией, и он насторожился. Как всякому философу, Борьке порой недоставало самого обычного благоразумия. Только Нина этого не замечала. Для нее Борис был умен вдвойне: своим собственным умом и умом, который ему Нина и все остальные влюбленные девушки дружно приписывали. В их представлении он знал даже то, чего никогда не знал.

Стремясь к деланой учтивости, он порой достигал удивительной изысканности.

— Материал плебейский, — иронически говорил Борька о себе, — зато покрой аристократический.

В нем не было высокомерия, и, казалось, к себе он относится с большой долей иронии. Впрочем, как и во всем остальным.

— Вот тебе и вот… — тревожно пробормотал он. — Ты о чем, Шурупыч?

— Да все о том же! Придумываю, что тебе подарить на свадьбу.

— В-вопрос можно? Н-на какую свадьбу? — споткнулся Борька.

— Ну, ведь ты когда-нибудь женишься…

— Ха! А если нет?

— Такое все-таки может случиться. — Нина была странно настойчива.

Борис сел на диване.

— Не волновайся… Обожаете вы, девки, любые истории размазывать! Только терзаете себя и других. Про такие дела забывать надо! Где начало того конца, которым оканчивается начало?

— Это не ответ, — отозвалась Нина.

— Да, но зато мудро! И вообще каждый сам знает тяжесть и меру своих грехов. Окружающие о них часто даже не подозревают.

— А это откуда?

— Из личного опыта. Особь статья! Шурупыч, спи безмятежно. Что тебе неймется?

— Зато ты чересчур уж спокоен. — Нина сдерживалась с трудом.

— Ха! Иногда мне говорят как комплимент: «Ты такой спокойный!» Но полный покой — только в гробу. Соответственно человек, достигающий в жизни полного покоя, тем самым противостоит самой жизни. И это — тоже истина, другая ее сторона. Крайности опасны с обоих концов.

— Послушай, Боб… — начала Нина и замолчала.

Акселевич казался ей неуязвимым, как воздух.

— Ваш покорный слуга, — отозвался он. — Всех людей можно разделить на две категории. На тех, кто спрашивает, и на тех, кто отвечает. Большинство людей считает неразрешимыми проблемы, решение которых их мало устраивает. И они непрерывно задают вопросы, хотя правдивые ответы им совершенно не требуются. Я жду…

— Нет, ничего. — И Нина повесила трубку.

Может быть, зря она тогда не поговорила с Борькой начистоту?…

Утро было прозрачным. Настоящий умиротворенный летний крымский рассвет, в своем оптимизме никогда не предполагающий ничего плохого. Нина и Борис встали рано, чтобы идти на пляж, где после восьми уже начинались жестокие битвы за место под солнцем.

И вдруг в калитку вошел Шурупов. «Он мне снится?» — подумала Нина.

— Закрой рот, Нина Львовна, кишки застудишь! — привычно пошутил отец.

Борька невозмутимо вытер белые усы — на завтрак пили кефир — и вежливо раскланялся.

— Как ты нас нашел? — недоуменно спросила Нина.

— Ты давала матери телеграмму с адресом, — снисходительно объяснил отец. — Я всегда говорил, что ты без царя в голове.

Он стал совсем лысый, отметила про себя Нина. И головы уже теперь вовсе не видно: один живот торчит.

— Вопрос можно? Что случилось? — спросил Борис.

— Нужно срочно лететь в Москву, — объявил отец. — Мать просила тебя привезти. Там… — он слегка замялся, — плохо с Женей…

— Женька заболела?! — Нина стремительно сорвалась с места. — Я сейчас! — И метнулась в дом.

Борис вошел вслед за ней. Некоторое время он безмятежно наблюдал, как Нина бросает в открытый баул свои немногочисленные вещи: сарафанчик, два платья, шлепанцы… А потом присел на стул и закурил.

— Шурупыч, не суетись. Давай сначала выясним, что там случилось с Женей. Может, твое присутствие в Москве пока не обязательно. Мы ведь только что приехали…

— Обязательно! — сказала Нина, не глядя на него. — Раз мама прислала отца, значит, там плохо! Они не виделись сколько лет… Она бы ни за что к нему не обратилась, если бы не беда.

— Насчет стольких лет ты можешь и не знать, — проворчал Борька. — Неужели ты думаешь, что родители тебе все рассказывают?

Нина в замешательстве села на пол:

— Да нет… Ерунда… Мама отца не переносит…

— Как и ты, — буркнул Борис.

Нина никогда ему ничего об отце не рассказывала.

— Это правда. — Она покраснела. — Как ты догадался?

Борис выразительно хмыкнул:

— Сие нетрудно. Я всегда говорил, что у тебя все написано на лице. Я поеду с тобой.

— Зачем? Оставайся… Вдруг я через неделю вернусь…

— Сомнительно, — протянул Борька и тоже стал собираться.

В симферопольском аэропорту Нину смутило то, как быстро отцу продали в самый сезон три билета на ближайший рейс. Отец показал какую-то бумагу, и Борис, мельком глянув на документ, странно отвел глаза, но ничего не объяснил по-прежнему недоумевающей Нине. В самолете он взял ее за руку.

— Где начало того конца, которым оканчивается начало… — пробормотал Борька.

Нина не отозвалась. Она думала о Женьке.

— Ну, едем! — поторапливал всех брат Бориса. — Едем к нам! Отец с матерью ждут. Напрасно мы устроили в кафе… Надо было сразу дома.

Сестра что-то продолжала бормотать. Помешалась, с жалостью подумала Нина. К ней подошел Леонид, старательно пряча глаза.

— Тебе не нужно туда ехать… Нельзя…

Нина не поняла.

— Как это — не нужно? Почему нельзя?