Нежная стерва, или Исход великой любви
Шрифт:
– А как еще я мог бы увидеть вас? – резонно поинтересовался коммерс.
– Логично, – согласно кивнула она. – И как тебя зовут?
– Игорь, но друзья называют Гариком.
– Понятно. Так вот, Гарик, к вопросу о деньгах мы возвращаться больше не станем, да? У меня совершенно нет настроения устраивать кровавые сцены, поэтому ты сейчас тихо-мирно садишься в машину и едешь домой, достаешь там… ну, что я тебе объясняю, и сам ведь все помнишь! – сказала Коваль, потягиваясь. – А про любовь… я не думаю, что похожа на женщину, которую способен
Хохол фыркнул в кулак у нее за спиной, а бедный Гарик едва не плакал от этих слов. А что он хотел услышать от нее? Что и она без ума от его персоны? До чего же мужики странный народ, можно подумать, что любая женщина должна быть в восторге оттого, что ей сказали ласковое слово! Осчастливил!
– Вы не правы! – горячо заговорил Гарик и хотел было взять ее за руку, но получил удар в спину и едва не упал – Хохол совершенно не выносил, когда кто-то касался Коваль.
– Руки не распускай! – грозно рыкнул телохранитель.
– Подумайте о том, что я сказал, – настаивал ресторатор и достал ее наконец – она заорала так, что он откачнулся:
– Заткнись и вали отсюда, пока я не передумала!
Розан мигом подхватил его под руку и поволок к машине, а Марина никак не могла успокоиться, все вбирала судорожно воздух, раздувая ноздри, и Хохол, заметив ее состояние, присел на корточки и взял за руки:
– Успокойся, не надо.
– Господи, как мне хреново, – пробормотала Коваль, пытаясь удержаться от слез. – Это так тяжело, я тебе скажу, быть инвалидом…
– Прекрати! – взмолился он. – Не говори этого, ты лучшая, ты ведь и сама это знаешь!
– Хохол, давай смотреть правде в глаза, – устало попросила она. – Что ты видишь, когда на меня смотришь? Только честно – бить не буду, – криво усмехнувшись, Марина выбросила сигарету.
– Я могу сказать, но тебе не понравится.
– Ну?
– Я вижу женщину, за которую, не задумываясь, сдохну. Если ты только скажешь – я замочу любого, не остановлюсь ни перед чем и ни перед кем. Я не видел никого лучше тебя, ты одна такая, мне все равно, можешь ты ходить или нет, я готов на руках тебя носить…
– Ты и так носишь.
– Да, и это самые счастливые минуты, уж поверь мне. Я боюсь того момента, когда ты сможешь обойтись без меня, – вдруг признался он.
– Тогда зачем сегодня утром ты нес пургу про то, что хочешь от меня уйти?
– Дурак потому что! – засмеялся Хохол, подхватив ее на руки и подбросив вверх. – Мы с тобой связаны покрепче, чем печатью в паспорте, Коваль, на нас море крови, дорогая.
– Не напоминай! – попросила Марина, держась за его мощную шею, и он уткнулся лицом ей в грудь, втянув носом запах духов.
– Балдею, как пахнет! Как водой, что ли, с чем-то нежным.
– А ты нежное чувствуешь? – подколола она. – Я думала, что ты только синяков можешь наставить да измочалить до полусмерти…
– Вспомнила?
– Такое забудешь! – закатила Коваль глаза и засмеялась. – Знаешь, а ты был не так уж страшен, как мне рассказывали. Даже
местами хорош.– Какими местами?
– Прекрати! Поехали домой.
– Давай еще побудем здесь, – попросил он, прижимая ее к себе. – Ты хоть воздухом подышишь, а то все время в помещении.
– Скажи честно, что не хочешь возвращать меня законному владельцу! – пошутила Марина, потрепав его темные волосы.
– Угадала! – заржал Хохол, убив весь пафос. – Я не отдам тебя твоему Малышу, запру здесь, в подвале, и ты будешь только моя, Коваль! Только моя!
– Надоем быстро, – отшутилась она, услышав в его голосе какие-то странные нотки.
– Ты – мне? Шутишь?
– Так, все, дорогой, мы увлеклись! – серьезно сказала Коваль, почувствовав, что еще чуть-чуть – и она перейдет грань, отделяющую ее от Хохла. – Едем домой, я замерзла и есть хочу.
– Может, в "Шар" заскочим? – предложил он. – Ты ведь любишь там посидеть.
– А ты, смотрю, тоже пристрастился?
– С тобой – хоть сечку.
– Не надоела сечка за пятерку твою?
– Откуда про пятерку знаешь? – удивился он.
– А я и про восьмерик твой в курсе, – усмехнулась Марина в ответ. – Ты учти на будущее, дорогой мой, я всегда и обо всех все знаю, иначе и пяти минут не удержалась бы на этом месте. Из своих тридцати восьми ты оттрубил двенадцать, рецидивист чертов.
– И ты, зная это, легла под меня?
Она пожала плечами:
– Ну и что? Ты же не перестал быть мужиком.
Хохол молча поцеловал ее в щеку и понес к машине, сердце его колотилось так сильно, словно пробежал он несколько кругов, а ведь Марина сказала чистую правду – ей не было бы никакой разницы, все равно сделала бы то, что сделала. И о чем, кстати, не пожалела ни разу, если не считать выходки Егора, отлупившего жену. "Ну, да мы люди привычные…"
Сидя в татами-рум, Коваль позвонила мужу:
– Привет, любимый! Не потерял?
– Потерял. Где вы?
– В "Шар" заскочили побаловаться. Хочешь к нам?
– Хочу, но не могу – работы много. Я соскучился, девочка моя. Вечером замучаю, – пообещал он. – Извини, у меня совещание…
– Это ты извини, мог сразу сказать, что занят, я ведь просто так позвонила.
– У меня нет дел важнее тебя, любимая моя. Целую тебя.
– И я тебя.
– Семейная идиллия, – насмешливо прокомментировал Хохол, когда Марина положила трубку на стол. – Офигеть – Наковальня мурлыкает по телефону, как кошка!
– Завидуешь? – спокойно спросила Коваль, словно не замечая, как он сейчас нарушил все правила и назвал ее не по имени, и принялась за сашими.
– Ревную! Ты сейчас со мной, так могла бы и не звонить ему.
– Не дерзи, парень! Ты говоришь о моем муже. Это для меня святое.
– А для него?
– Это что ты сейчас имел в виду? – прищурилась она, замерев с хаси над подносом.
– Да так… – отвел глаза Хохол, но Коваль вцепилась мертвой хваткой:
– Говори!
– Ты не поймешь, решишь, что я придумал…