Нежная

– А он – ничего, он привык, он с моделями общается, ты их видела? Куда Рокси до них.

– Так у них мутки или не мутки, я не поняла?

– В башке у Рокси мутки, – фыркнула младшая Лена, Вика с большим сомнением качнула головой:

– Я видела, как они разговаривают, прошлым летом на озере и в марте на конференции.

– Разговаривают, серьёзно? – рассмеялась я, развела руками: – Этого достаточно для слухов? Я тоже с ним сегодня разговаривала, и что?

Девочки посмотрели на меня одновременно, с такими скорбными лицами, как будто я смертельно больна. Я закатила глаза и повторила:

– Ну что?

– Тебе конец, – констатировала Вика. Шмыгнула носом и изобразила скорбь, положила ладонь мне на плечо, заглянула в глаза несчастным взглядом, и рыдающим голосом протянула: – Анечка, мне будет тебя так не хватать...

Лены переглянулись и тоже изобразили рыдающие подвывания, я рассмеялась и стряхнула Викину руку с плеча, шёпотом требуя:

– Хватит, дурочки. Ничего не будет, мы просто разговаривали.

Младшая Лена посмотрела на старшую и изобразила суровое лицо:

– А может быть, Аньке коротко подстричься?

– Это её не спасёт, – вздохнула старшая, – тут надо сразу налысо. Кстати, у меня есть машинка.

Девочки опять посмотрели на меня одновременно, я изобразила смирение и опустила голову, вздыхая:

– Брей.

Тишина повисла на секунду, потом мы рассмеялись как больные, Вика схватила меня и взлохматила макушку, вопя:

– Не вздумай! Сражайся, Анька, никому не позволяй запрещать тебе быть домовёнком Кузей, никогда! Они такие классные, – она уткнулась в мою макушку лицом, выпрямилась и добавила: – Как у моего Джоника, земля ему пухом. Каждый раз его вспоминаю, когда твои волосы трогаю.

Я посмотрела на неё, пытаясь изобразить осуждение – Джоник был плодом любви пуделя и чау-чау, домовёнок Кузя с радостью избрал бы Джоника своим тотемным животным, но меня такие сравнения не радовали. Тем не менее, мы ржали как больные, и не могли остановиться, и мои слабые попытки делать трудное лицо проваливались на ранних этапах.

Слегка успокоившись и придя в себя, Вика посмотрела на мой монитор и спросила:

– Много тебе осталось?

– Две фотки.

– Кидай мне одну, я сделаю.

– Спасибо.

Я попрощалась с Ленами (они в офисе не засиживались, у них были дети), и села обратно за стол, возвращаясь к работе. С Викой мы дурачились, когда были в компании, но наедине чаще молчали, она задала пару вопросов по делу, надолго затихла, потом спросила серьёзным голосом:

– Так как ты умудрилась пересечься с ВэВэ?

– Случайно. Я правда очень рано пришла.

– Зря ты об этом сказала.

– Я поняла уже, – вздохнула я, – что теперь делать? Поздно.

– Ничего не делать, Анечка. Просто иметь в виду, что Рокси его хочет, давно, они были знакомы ещё до открытия агентства, он её взял по личному знакомству. Когда всё только начиналось, он здесь днями и ночами пахал, и она тоже, и у них что-то было. Но потом, судя по всему, либо заглохло, либо что-то случилось, я не в курсе. Но она его до сих пор хочет, это очевидно. Только он товарищ неочевидный, и вообще практически невидимый, он поначалу в обед приходил, через час уходил, потом вообще неделями не появлялся, все вопросы решал через Мишу, даже номера его ни у кого не было, только у Миши. Сейчас уже есть, но всё равно, он тут бывает, только если что-то очень важное случается, и Рокси в эти минуты вокруг него вьётся непрерывно, и трясётся, как чихуахуа. Если она тебя рядом с ним увидит, тебе точно конец. С твоей скоростью работы, ей вообще не составит труда тебя похоронить. Так что будь осторожна.

– Хорошо. Спасибо.

Я приняла к сведенью, но быть осторожной не собиралась – если он ко мне подойдёт сказать что-нибудь приятное и разрешить что-нибудь весёлое, я не убегу в ужасе, страшась Роксаниного гнева. Ничего она мне не сделает, мне Карина рассказывала, что по законам нашей страны, уволить сотрудника, если он не прогуливает и хоть что-то делает – штука практически нереальная, а в компетентность сестры я верила больше, чем в мощь Роксаны.

"Вот бы свести их в одной комнате и посмотреть, кто кого задавит аурой."

Хотелось поставить на сестру, но Роксана тоже была не промах, у меня не было уверенности, что Карина её съест с той же лёгкостью, с которой размазывала большинство людей.

"По мне она сегодня точно проедется, стопудово, как каток."

Она обещала сегодня прийти на ужин, я одновременно ждала встречи с ней и не хотела туда идти – все наши разговоры заканчивались скандалом, уже давно. На одну и ту же тему.

"Чё ты такая нежная?"

Я не могла ей ответить на этот вопрос, у меня не было аргументов, родилась я такой. Аргументы могли быть только у обратной позиции – активной, пробивной, наглой и беспощадной, здесь было море плюсов, и минуса ни единого, но я так жить не хотела.

Вика доделала свой кусок моей работы, предложила помочь ещё, но я отказалась и отпустила её, она ушла, я осталась одна. Сделала себе кофе, съела конфету, послушала музыку. Доделала работу и пошла домой.

* * *

Дома светились все окна и гремела музыка, я ещё в подъезде услышала заливистый хохот и визг Антохи, моего брата, он обожал Карину, потому что она подбрасывала его под потолок, всё ещё, хотя он был уже большим. Ему недавно исполнилось шесть, я была старше него на пятнадцать лет, когда мы гуляли вдвоём, меня постоянно принимали за его мать. Я до сих пор не понимала, как моя мама на него решилась.

Когда я вошла, меня попыталась сбить с ног собака, следом выбежал папа и схватил её за загривок, громко сказал:

– Аня пришла, грейте суп! Привет. Рано ты сегодня.

– Я старалась, – напряжённо улыбнулась я, снимая кроссовки и заглядывая в гостиную, где грохотали игрушечные автоматы, выли сирены игрушечных машин и вопил брат, рассказывая сестре, куда ей бежать и в кого стрелять.

Из кухни вышла мама, вытирая руки, осмотрела меня с ног до головы и буркнула:

– Опять как бомж ходишь, что, сложно погладить? Мой руки, переодевайся и иди есть, все не дождались тебя, сами поужинали. Съешь суп, зови, будем вместе пить чай.

– Хорошо.

Мама ушла обратно в кухню, папа взял собаку и пошёл на улицу, сестра с братом отстреливали пришельцев.

"Они не заметили, что я не ночевала дома?"

Внутри была странная смесь из невероятного облегчения и космической пустоты, как будто я опаздывала на поезд, но в последний момент узнала, что поезд тоже задержался, так что я успею на него, и он отвезёт меня туда, куда я не хочу ехать. Я не понимала себя. Что-то в этом было очень новое.

– Аня, суп остывает! Давай быстрее.

– Иду.

Я разулась, вымыла руки и пошла есть суп.

* * *

Семейный ужин ожидаемо превратился в нечто среднее между допросом НКВД и судом присяжных по делу о злостном нежелании "жить правильно". Как именно надо "жить правильно" знала только мама, но сама почему-то так не жила, было у меня подозрение, что потому, что список требований для "правильной жизни" содержал взаимоисключающие и нереальные вещи. Мама вообще была экспертом в риторике любого уровня, ей нереально было что-то доказать, потому что любые аргументы она выворачивала наизнанку и трактовала так, как было удобно ей, а если кому-то всё же удавалось загнать её в угол, она начинала плакать – убойный аргумент, после которого продолжать спор было невозможно. Папа эти вещи давно понял и вообще никогда не спорил, Карина поняла лет восемь назад, но спорить продолжала, доводя мать до слёз и "больного сердца", которое мама диагностировала у себя сама, и лечила тоже сама, потому что "доктора бестолковые и прописывают химию".