Нежность августовской ночи
Шрифт:
Часа через два туман стал рассеиваться. Солнце поднялось над горизонтом, подсветило листву, уже начавшую желтеть. Глеб прибавил скорость. «Если бы у нас с Ниной были дети, я бы возил их на дачу. Дачный папа. Они бы целое лето жили на природе. А когда я приезжал посреди недели – мчались бы ко мне с криками: «Папа, папа приехал!» Папа… Но Нина знала, что такое счастье невозможно. У нас могли быть дети, но кто гарантировал бы, что они смогли бы нормально говорить, радоваться, ходить?..»
Глеб уже настолько утвердился во мнении, что причиной всех тайн и лжи была плохая наследственность Нины, что его
«Тетка должна все знать. Нина говорила, что, когда в автокатастрофе погибли ее родители, тетка взяла ее к себе на воспитание и растила ее лет до пятнадцати. Клавдия Трофимовна должна знать все. Все! Потому Нина и не хотела, чтобы я встречался с ее теткой – та могла проболтаться…»
Еще через два часа Глеб уже ехал по узкой разбитой дороге, ведущей в деревню Ивняки. С обеих сторон тянулись поля, потом вереницей выстроились неказистые домишки…
Помнится, давно, много лет назад, когда Нина искала дачу, она воротила нос от таких унылых, забытых богом деревенек. В результате выбрала крепкий дом в дачном поселке, где жителями были москвичи, где ничего не напоминало о деревенской жизни, кроме природы.
…Улица Советская. Дом шесть. Этот адрес был написан на старой открытке.
Глеб остановился возле темного от времени, покосившегося забора. В глубине двора, за яблонями, стоял дом – тоже из потемневшего дерева, с маленькими окнами.
– Эй, хозяева! – крикнул Глеб. – Есть кто дома?
Без ответа. Лишь несколько яблок с глухим стуком упали на землю. Глеб толкнул рукой калитку – не заперта. Прошел во двор. Никого, даже собаки тут не было.
Ржавая колонка. Заросли бурьяна возле забора.
Глеб обошел дом и на заднем дворе нос к носу столкнулся со здоровущим парнем лет двадцати пяти, чинившим велосипед.
– Здрасте… – меланхолично отозвался парень, мельком взглянув на Глеба. – Чего надо? Ежели за молоком, то дальше, дом восемь.
Парень выглядел настоящим деревенским жителем – в растянутом на локтях и коленах спортивном костюме с пафосной надписью «Адидас», разбитых резиновых галошах. Лицо словно вытесано из камня – скулы булыжниками, тяжелый подбородок. Светлые волосы кое-как подстрижены. Взгляд маленьких белесых глаз хмур и безразличен.
– Привет, – кивнул Глеб. – Я к Клавдии Трофимовне. Она дома?
Парень никак не отреагировал – продолжал ковыряться в своем велосипеде.
– Клавдия Трофимовна дома? – повторил вопрос Глеб.
– Нет ее, – наконец неохотно отозвался парень. – А вы кто такой, извиняюсь?
– Я Глеб. Муж Нины.
– Какой Нины?
– Нины Мазуровой, из Москвы. Племянницы Клавдии Трофимовны.
– Нинки?.. – Парень наконец повернул голову и уставился на Глеба со странным, трудно определимым выражением. – Нинкин муж вы?..
– Да.
– И чего надо?
– Хочу с Клавдией Трофимовной поговорить, – терпеливо повторил Глеб.
– Зачем?
– Надо. Она где?
– Кто? – диким голосом отозвался парень и закашлялся.
– Клавдия Трофимовна где?!
Парень встал, вытер ладони какой-то ветошью. Потом указал направление рукой:
– Там.
Глеб повернул голову. За забором, вдали, на пригорке, теснились железные ограды, кумачовыми
огоньками проглядывали ленты, цветы… Кресты.– Умерла? – глухо спросил Глеб. «Тетка у Нины умерла… Наверное, на днях. А почему не сообщили? Может, Нина – здесь?! Уехала на похороны, ничего мне не сказала… Почему тогда не сказала?..» – замельтешили в голове мысли. – А… Нина?
– Чего – Нина? Нина ваша – сука, – сказал парень и улыбнулся, показав крупные редкие зубы.
– Ты… Потише на поворотах! – разозлился Глеб. – Ты кто такой, а?
– Я Жорка… – Парень опять закашлялся. Впрочем, это был не кашель – смех. Жорка – псих. Ненормальный. Неадекватный юноша явно…
– Какой еще Жорка?
– Двоюродный брат вашей Нинки. Тоже племяш тети Клавы, но от другой сестры… Их три сестры было – Клава, Зойка, матерь Нинки, и Лидка, матерь моя, тоже покойная… – говорил парень, скалясь.
Глеб ничего этого не знал. Родословная жены была ему неизвестна. Или, может, Нина рассказывала ему, а он забыл?..
Глеб почувствовал себя глупо, вся злость куда-то схлынула.
– Почему ты Нину сукой назвал?
– Потому что она и есть сука, – спокойно ответил Жорка. – Теть Клава ей как матерь была, воспитала, кормила, холила… А от нее ни ответа ни привета!
– От Нины? Послушай, Жора, ты что-то путаешь. Возможно, ты не в курсе. Нина постоянно навещала тетю Клаву, тетя ей постоянно посылки присылала… Ты давно тут живешь?
– Давно. Как моя матерь померла. Теть Клава Нинку воспитала, меня воспитала… кормила, холила… – парень вытер рукавом глаза. Жора плакал? – Посылки Нинке слала, да, до последнего… А вот от Нинки – ни ответа ни привета, а теть Клава ей то грибочков, то огурчиков соленых…
«От Нины – ни ответа ни привета? Парень наверняка чего-то путает…»
– Прости. Мне очень жаль. Когда умерла тетя Клава?
– Весной. В мае.
– В мае… – эхом отозвался Глеб. – Как – в мае?!
«Нина ездила сюда на неделю в начале июня. Сказала – тетку навещу… Как о живой говорила о своей тетке! Потом приехала, хвасталась загаром, рассказывала про деревенскую жизнь, как огород полола, помогала тетке… Бред!»
– Не понимаю… – с тоской произнес Глеб, опустившись на деревянную скамью. – Жора, а когда в последний раз Нина приезжала сюда?
– Да уж лет пять назад… Час посидела, потом усвистала.
– Одна?
– А я почем знаю… Села в машину свою и уехала.
– Кто еще был в машине?
– А я почем знаю… Не разглядывал, – буркнул Жора, сел рядом с Глебом и закурил папиросу. – Теть Клава последний год сильно болела. Она и раньше болела – сердце у нее… Я Нинке писал: Нин, устрой тетку в Бакулевский центр, Христа ради!
– И что?
– И ничего. Померла теть Клава… – Парень опять засмеялся-заплакал. Он врал, этот Жора? Нет, не похоже. Не могли все вокруг врать. Врала одна Нина. Но зачем? И почему она не помогла родной тетке? Почему не сказала ничего Глебу – он сам занялся бы устройством тети Клавы в сердечно-сосудистый центр, если Нине было не до того…
– Какие еще болезни были в семье? – тихо спросил Глеб.
– Чего?
– От какой болезни умерла твоя мать?
– Болезни? Не… Она водкой паленой траванулась. Не пила совсем, просто за Первомай рюмку опрокинула… И кирдык. Что еще?