Нежный холод

— Тодд. — Маквитер сурово посмотрел на него. — Друзья не просят друзей делать для них такие вещи. Тревор Батхерст… Я знаю, что ты сделал это не по своей воле.

Тодд напрягся.

— Я ничего не говорил про друзей, я сделал это не для друзей, — ответил он. — Мне жаль, что я так поступил. Но я сделал это для себя. Понятно? Мне жаль.

Маквитер откинулся на спинку дивана. Он говорил и говорил, но Тодд уже не разбирал его слов. Затем он вышел из его квартиры и закрыл за собой дверь.

В тот момент Тодд был счастлив. И это была последняя ночь его жизни. Он чувствовал легкость, ведь ему удалось сорваться с крючка. Марк и Тревор не пострадают. А Марк еще и поступит благодаря ему в колледж.

Он собирался встретиться с Марком.

Он выбежал из дома Маквитера прямо в холодную ночь. Он улыбался и почти вприпрыжку бежал в сторону парка по посыпанному солью тротуару, где его ждал парень, который ему так нравился.

«В этом парке», — думал призрак Тодда, паря над белым клочком земли, где он умер.

В этом самом парке.

Прямо.

Здесь.

Джорджия. Пицца

Когда Кэрри наконец закончила говорить, я побежала в зеркальную ванную ее родителей. Там меня вырвало. Когда я наконец подняла голову от унитаза, то поняла, что отражаюсь во всех зеркалах одновременно.

Потом меня вырвало на дорожке у дома Кэрри, прямо рядом с миниатюрными стрижеными кустиками, покрытыми снегом.

Спустя одну поездку на такси меня стошнило уже на нашей дорожке рядом с большими светящимися леденцами, которые мама не убрала после праздников. Я заметила, что меня тошнило чем-то сиренево-оранжевым. Вином и «Читосом».

Парковка у дома была пуста. Родительской машины не было.

Похоже, у мамы с папой было субботнее свидание.

Дом казался пустым. Я перешагнула через раскиданную по прихожей мокрую обувь и тут же почувствовала, как опять скрутило желудок. Меня вырвало в раковину на кухне, где были приятные потемки. Следом я услышала скрип половиц, обернулась и увидела Марка. Он включил свет, который вспыхнул так ярко, что мне буквально выжгло сетчатку.

— Ты что, напилась?

Я облокотилась на тумбочку.

— Где мама с папой?

— Уехали ужинать. Слушай, Тревор закажет пиццу. — Марк насупился. — Он заедет перекусить, а потом уйдет. Хорошо?

— Тебе нельзя приводить к себе гостей. — Я стерла остатки рвоты с губ тыльной стороной ладони. От мысли о пеперони меня снова затошнило. Я чувствовала, как тошнота подкатывает и уже практически рвется наружу.

— Он не пробудет дольше… — заворчал Марк, усаживаясь за кухонный стол. — Слушай, он просто зайдет в гости. Он же мой друг, Джи, расслабься.

— Оу, так он твой друг.

Я уставилась на свои ноги, из-под которых на пол стекала вода. Прямо серые реки. На мне были ботинки Марка, которые он отдал мне, когда купил себе новые. Я все еще была в них, потому что выбежала из дома Кэрри, пока та продолжала на меня кричать. Язычок левого ботинка скрутился и вжался в большой палец. Ботинки были мне велики. Слишком велики. Пора мне было обзавестись собственными. Но, думаю, какая-то часть меня хотела продолжать носить эти ботинки, потому что когда-то они принадлежали Марку. Наверное, это из-за нашей разницы в возрасте и из-за того, что он мальчик, а я девочка и мне нечасто доводилось донашивать за ним старые вещи. Только нелепую зимнюю куртку. Или варежки. В общем, всякую верхнюю одежду.

— Где твои зимние ботинки? — спросила я.

— Что? — Марк закашлялся.

— Где твои зимние ботинки? — прокричала я.

— Я их потерял. — Марк отхлебнул газировку из стоявшей на столе банки.

— Как вообще можно потерять зимние ботинки? — еле выговорила я.

— Вот так, — хмыкнул Марк.

— И когда ты их потерял?

Я думала об этом с того момента, как Кэрри принялась изливать душу, пока мы лежали на диване. Я думала об этом с того момента, как меня начало тошнить. О ботинках Марка.

Марк посмотрел на меня из-под челки:

— Почему тебя вообще парят какие-то ботинки?

— Потому что я думаю, — я старалась говорить отчетливо, — думаю, что ты не надевал эти ботинки с той самой ночи, когда умер Тодд.

— Я, блин, их потерял! — Марк встал, и я ощутила, насколько он выше и сильнее меня. — И ты мне за это выговариваешь, хотя сама приперлась в мою комнату и стащила мои деньги.

— Я знаю. — Я сделала шаг назад. — Я знаю, что произошло.

— Джи. — Голос Марка стал очень низким. — Просто. Не надо…

Меня снова затошнило.

— Чего не надо?

— Джи, пожалуйста. — Почему-то он выглядел напуганным. А мне хотелось, чтобы он по-прежнему был сердитым.

Я услышала, как по подъездной дорожке заскрипели покрышки. Такой звук бывает, когда перекаченные колеса едут по заснеженному асфальту.

— Джорджия. — Лицо Марка побелело.

— Я, мать вашу, все знаю! — закричала я, чувствуя себя опустошенной.

Дверь открылась, и в нее ввалился Тревор.

— Эй, какого… — закричал он.

— Да пошел ты! Я все, мать вашу, знаю!

— Джорджия! — Голос Марка звучал так, будто я пошатнулась назад и рухнула на его глазах.

Я бросилась из кухни, но поскользнулась и упала в руки Марку. Это было похоже на удар о кирпичную стену. Я оттолкнула его, когда он попытался схватить меня за рукав.

— Джорджия!

— Какого хрена? — сквозь пелену услышала я голос Тревора.

Коробка пиццы с грохотом упала на стол, повалив перечницу и солонку в форме кисточки и тюбика краски.

— Да пошли вы, чертовы убийцы!

Я кинулась по коридору к лестнице, хотя планировала выбежать на улицу. Было такое ощущение, что я потерялась в собственном доме. Голова готова была взорваться. Я уже взбиралась по лестнице, когда услышала топот и чье-то сбившееся дыхание за спиной. Я поднялась уже до середины, когда почувствовала, что меня крепко схватили за лодыжку. Рука сжалась и дернула мою ногу назад. Я повалилась вперед, а свободная нога соскользнула со ступеньки. На секунду я оказалась в воздухе, а потом, не успев и глазом моргнуть, упала на лестницу прямо подбородком и — хрясь! — явно что-то сломала. Теплая жидкость быстро наполнила мой рот.