Незнакомцы в поезде

Спустя короткое время он уже был в баре и пил вторую порцию мартини. Надо поспать, убеждал он себя, пусть для этого придется выпить в одиночестве, чего он терпеть не мог. Затем он прошел на Таймс-сквер, постригся, а по пути к дому купил молока и пару таблоидов. Написав и отправив письмо матери, он подумал, что надо будет выпить молока, почитать и лечь спать. Если на полу не будет записки с номером телефона Энн. Но, когда он вошел, ее не оказалось.

Около двух ночи Гай встал с постели и походил по комнате. Он был голоден, но есть ему не хотелось. Такой же ночью на прошлой неделе он встал, открыл банку сардин и съел их с ножа. Ночью просыпалась животная свобода, можно было побыть самим собой. Гай вытянул с полки альбом для рисования и стал быстро перелистывать его. Это был его первый нью-йоркский альбом, ему тогда исполнилось всего двадцать два года. Он тогда зарисовывал всё без разбору — здание компании "Крайслер", психиатрическую больницу "Пэйн Уитни", суда на Ист-ривер, рабочих с буровыми молотками, вгрызающихся в скалу. Здесь была серия рисунков зданий "Радио-сити" с заметками на пустых местах, на другой стороне — то же здание с поправками, которые он сделал бы, или совершенно новое здание, основанное на его концепции. Гай быстро захлопнул альбом — потому что альбом был хорош, а теперь Гай сомневался, смог ли бы он сделать так же. "Пальмира" была последним всплеском щедрой и счастливой энергии молодости. Ему хотелось разрыдаться, как не раз бывало с ним за годы после Мириам, но он себя сдерживал до боли в груди, ставшей такой знакомой ему боли. Он лег на кровать, чтобы легче было бороться с болью.

Проснулся Гай, почувствовав в темноте присутствие Бруно, хотя он ничего и не слышал. Он слегка вздрогнул от неожиданности, но не больше, потому что такое явление не оказалось для него сюрпризом. В другие подобные ночи он представлял, как приходит Бруно, и был весьма доволен его воображаемым приходом. Но это действительно Бруно? Гай увидел горящий кончик его сигареты над письменным столом.

— Бруно?

— Привет, — тихо произнес Бруно. — Я воспользовался отмычкой. — В голосе Бруно звучали спокойствие и усталость. — Ты теперь готов?

Гай приподнялся на локте. Конечно, здесь Бруно. Здесь оранжевый огонек его сигареты.

— Да, — ответил Гай, и почувствовал, как его "да" поглотила ночь другая, не такая, как прежние, когда "да" было неслышным, как бы остававшимся в нем. Его ответ разрубил узел в его голове так неожиданно, что ему стало больно. Он сам ждал этого момента, этого ждала и молчавшая комната. И злые существа, обитавшие в этих стенах.

Бруно сел на край постели и скрестил руки на груди.

— Гай, я больше тебя не увижу.

— Согласен.

От Бруно исходил отвратительный запах — смеси сигарет, сладковатого бриолина и перегара, но Гай не отшатнулся. Он ощущал приятное состояние от рассасывания в его голове не поддававшегося распутыванию узла.

— Я старался последние два дня быть обходительным с ним, — сказал Бруно. — Если не обходительным, то вежливым. А сегодня вечером он сказанул кое-что моей матери, когда мы уходили…

— Я не желаю слышать об этом! — прервал его Гай, потому что он не хотел знать, что там сказал его отец, как он выглядел и вообще не хотел ничего слышать о нем.

Некоторое время в комнате стояла тишина. Гай молчал, потому что не хотел ничего объяснять, а Бруно — потому что его заставили замолчать. Бруно противно сопел.

— Завтра мы собираемся в штат Мэн. Уедем до полудня. Мать, я и шофер. Завтрашняя ночь очень подходящая, как и все другие, кроме четверга. Любое время после одиннадцати…

Он продолжал говорить, повторяя то, что Гаю уже давно было известно, но Гай не останавливал его, потому что, знал: он войдет в тот дом и всё сбудется.

— Два дня назад я сломал замок с черного хода. Я был пьян и так хлопнул дверью… Они не будут чинить его, им не до этого. Но если и починят, то… — И Бруно вдавил в ладонь Гая ключ. — Вот, я тебе принес тут.

— А это что?

— Перчатки. Дамские перчатки. Но они растягиваются. — И Бруно рассмеялся.

Гай ощутил в руке мягкие хлопчатобумажные перчатки.

— Пистолет у тебя? Где он?

— В нижнем ящике.

Гай услышал, как Бруно опирается на письменный стол и выдвигает ящик. Вот он дотронулся до абажура, зажегся свет. Бруно, огромный и высокий, был одет в новенькую куртку для поло, такую бледную, что почти белую, в черные брюки с тонкой белой полосой. Вокруг шеи было замотано белое шелковое кашне, длинные концы которого свисали. Гай оглядел его с ног до головы — от коричневых полуботинок до слипшихся напомаженных бриолином волос, словно по его физическому виду можно было составить впечатление о том, чем вызвано изменение его внутреннего настроя или хотя бы в чем оно состоит. В его манере чувствовалась доверительность, даже что-то братское. Бруно захлопнул ящик с пистолетом и вернулся к Гаю. Лицо Бруно потяжелело по сравнению с последним разом, когда Гай видел его, и было возбужденным и оживленным как никогда. Серые глаза казались необычно большими от слез и даже золотистыми. Он взглянул на Гая так, словно пытался найти какие-то слова или ожидал от Гая помощи в поиске этих слов. Затем он облизал губы, кивнул и протянул руку к лампе. Свет погас.

После того как Бруно ушел, казалось, что он остался. Их было двое в комнате, тихой и сонной.

Серый свет заполнял комнату, когда Гай проснулся. Часы показывали 3.25. Он скорее воображал, чем помнил, что в то утро ему пришлось встать на телефонный звонок и на вопрос Майерза, почему он не приходил в офис, сказаться приболевшим. Ладно, черт с ним с этим Майерзом. Он лежал, стараясь отогнать тоску и втемяшить в думающую часть мозга мысль о том, что сегодня вечером он сделает это и после предстоящей ночи всё будет закончено. Затем он встал и неторопливо проделал обычный ритуал, предназначенный для утра — бритье, душ, одевание, сознавая, что ничто другое не имеет сейчас значения до времени между 11 часами и полуночью, времени, которое ни приблизить, ни отодвинуть невозможно, которое само неотвратимо настанет. Он чувствовал, что ступил на четкий путь и свернуть с него он не сможет, даже если бы и захотел.

Среди позднего завтрака в кафетерии недалеко от дома на него вдруг нашло дикое ощущение, будто обо всем, что он должен сделать, он рассказал Энн и та слушала его спокойно, как бы понимая, что всё это необходимо для его блага, потому что сделать то, что он собирается сделать, абсолютно необходимо. Это выглядело таким естественным и неизбежным, что, как он чувствовал, об этом должен знать весь мир, человек, мирно жующий за соседним столиком, миссис Маккосленд, убирающая сейчас холл после его ухода — она как-то особенно по-матерински улыбнулась ему, когда он уходил, и спросила, хорошо ли он себя чувствует. Календарь на стене кафетерия показывал, что сегодня 12 марта, пятница. Гай некоторое время сидел, уставившись на календарь, затем закончил свою трапезу.

Ему захотелось подвигаться. Он решил пройтись по Мэдисон-авеню, затем по Пятой до конца Центрального парка, через Центральный парк до Пенсильванского вокзала, после чего у него будет время сесть на поезд и доехать до Грейт-Нека. По дороге он начал размышлять, как он будет действовать, но он быстро забросил это занятие, потому что оно сразу же опротивело ему, как школьный урок, который он уже сто раз выучил. В витрине магазина на Мэдисон-авеню его пристальное внимание привлекли медные барометры — словно у него скоро праздник, и они уже его, и он играет ими. Любой из этих барометров красивее того, что есть на яхте Энн, это определенно. Надо будет купить один из таких, прежде чем они поплывут на юг в свадебное путешествие. Он думал о своей любви, как о богатстве.

Гай уже дошел до северной границы Центрального парка, когда до него дошло, что у него нет с собой пистолета. И перчаток тоже. А времени четверть восьмого. Хорошенькое начало! Он поймал такси и попросил водителя, чтобы тот побыстрее подвез его к дому.

В конце концов, времени еще вполне хватало, настолько хватало, что он несколько минут в рассеянности походил по комнате. Может, стоить надеть ботинки на каучуковой подошве? А шляпу надевать? Он достал из нижнего ящика письменного стола "люгер" и положил его на стол. Под пистолетом был сложенный листок с планом, нарисованным Бруно. Гай раскрыл листок, но тут же выбросил его в мусорную корзину — настолько всё в нем было знакомым. Затем он взял пурпурные хлопчатобумажные перчатки из ночного столика рядом с кроватью. На перчатках висела желтая карточка — билет до Грейт-Нека.

Взгляд его остановился на "люгере", и пистолет показался ему как никогда огромным. Идиотизм со стороны того, кто сделал такую громадину! Он достал собственный маленький револьвер из верхнего ящика. Его перламутровая ручка так красиво сияла! Его короткий и узкий ствол выражал любопытство и готовность к работе, а также сдержанную и мужественную силу. Нельзя забывать, что он собирался оставить "люгер" там, в спальной комнате, потому что это был пистолет Бруно. Впрочем, теперь, похоже, не имеет смысла тащить с собой эту тяжелую штуковину только ради этого. Он действительно не чувствовал теперь никакой враждебности в отношении Бруно, и это показалось ему странным.