Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли
Шрифт:
Глава восьмая
2011 год
Лия доехала до Ньюбери, где нашла уютное кафе с бесплатным интернетом. Третий день подряд по небу ползли низкие тучи, и она угрюмо смотрела на дорогу, останавливаясь на бесконечных светофорах и слушая, как серая вода шумит под колесами. Отыскав кафе известной ей сети, Лия взяла большую чашку горячего шоколада, устроилась в углу на диване и включила ноутбук. Кончики пальцев у нее были красные и онемели от холода. Проливной дождь бил по окнам, оставляя на стекле кристаллы ледяной крупы, пол в кафе блестел от влажных следов. Здесь пахло влажной одеждой и влажными волосами, возле двери стояли мокрые зонтики. Лия просмотрела список «Входящих», не обнаружив ничего интересного, пока не добралась до вчерашней почты. Там оказалось письмо от Райана. Сердце сильно забилось. Лия сделала глубокий вдох, ненавидя эту свою реакцию, какую вызывало любое упоминание о Райане, и открыла письмо.
Жаль, что ушла вот так, не прощаясь. Очень на тебя непохоже — ты обожала прощаться.
Будем на связи.
Лия дважды прочла письмо, затем сердито перевела курсор на кнопку «удалить», но палец завис, дрогнул. Через несколько секунд, вздохнув, она убрала курсор. Вышла из почты и напечатала в строке поиска: «Фотографии эльфов из Коулд-Эшхоулта». Сначала посыпались ссылки на разнообразные сайты, посвященные оккультизму и паранормальным явлениям. Примерно в середине списка обнаружился адрес сайта деревни. Она открыла ссылку, перешла от объявлений о церковных службах и рекламы местных работников на вкладку «История». В двух абзацах уместилась вся жизнь деревни, начиная со скудных записей в «Книге Страшного суда» [10] и заканчивая сведениями об упадке торговли из-за обветшания канала и о Второй мировой войне. Там же были черно-белые фотографии церкви и давным-давно умерших работников фермы, которые стояли, опираясь на вилы, на фоне наполовину сметанных скирд. Лия всматривалась в их глаза, как всегда зачарованная старыми фотографиями незнакомых людей. Глаза, скрытые тенями, неразличимы — лишь белая или серо-стальная точка вместо радужки. Люди, которые, стоя перед камерой, не думали о том, что через восемьдесят лет она будет сидеть в кафе, изучая их лица. Их жизни, их мысли, навсегда исчезнувшие. В конце страницы была приписка, где говорилось:
10
«Книга Страшного суда»— свод материалов первой в Европе всеобщей поземельной переписи, проведенной в Англии в 1085–1086 годах по приказу Вильгельма Завоевателя.
«Возможно, самым необычном эпизодом в истории Коулд-Эшхоулта оказалась публикация в 1911 году серии фотографий, сделанных ведущим спиритуалистом нашего времени, который заявил, что сфотографировал эльфов, живущих в заливных лугах на краю деревни. Робин Дюрран наслаждался недолгой славой после первой публикации снимков, которые были признаны подлинными его коллегами-спиритуалистами и прессой. Позже их подлинность была подвергнута сомнению, несмотря на горячую защиту со стороны викария Коулд-Эшхоулта Альберта Кэннинга. Живут ли эльфы в наших лугах? Решать вам!»
Ниже были помещены две черно-белые фотографии. На первой был широкий ровный летний луг, поросший высокой травой и чертополохом, и на заднем плане — расплывчато — высокие деревья. В центре возвышалось одинокое дерево, плакучая ива, согнувшаяся от старости, с почти серебристыми, светлыми листьями. Судя по уклону, ива стояла на берегу реки, хотя воды не было видно. Справа от дерева виднелась маленькая, слегка размытая фигурка. Это была женщина, пойманная в объектив, по-видимому, в прыжке или в танце. В миг неудержимого полета: руки и голова запрокинуты, светлые волосы, почти белые, струятся за спиной, растрепанные, длинные, едва ли не в половину роста самой фигурки. Лица не видно, его черты не в фокусе. Только изящный контур носа и подбородка, очень светлая кожа, глаза, очевидно, закрытые. Трудно понять, какого роста эта женщина, потому что ива могла оказаться высотой и в пятнадцать, и в тридцать футов, а трава — и в фут, и в три. Картинка вселяла странное беспокойство. Небо плоское, светлое, того же оттенка, что и бесформенное просвечивающее одеяние на фигуре. Ткань льнет к худому телу, по-детски плоскому, но в угловатых руках и ногах угадывается что-то взрослое, так же как и в пропорциях тела. Вся сцена словно из другого мира, полного света. Как будто освещение в тот день было особенным либо воздух был подернут дымкой. Фотография выглядела жутковато, но Лия всматривалась в нее, пока не заболели глаза. Танцующая фигура казалась ей больше похожей на привидение, чем на эльфа.
На второй фотографии рассмотреть ее было еще труднее. Почти весь кадр занимала сама ива, снятая крупным планом, и в ее тени фигура казалась бледным пятном. На этот раз она не танцевала, а стояла, прижавшись к стволу, протянув руки вверх, к ветвям, опустив повернутую вбок голову, отчего черты лица снова терялись в тени дерева и волос, которые свисали ниже пояса, похожие на длинные нити паутины. Жалея, что под рукой нет принтера, Лия долго изучала фотографию, едва не носом уткнувшись в монитор. Если кто-то хотел поверить в эльфов, решила она, то смог бы. Фотографии были старые, нечеткие, фигура бесполая и трудноразличимая, однако же все равно ощущалась ее необычайная красота и изящество. От Марка Кэннинга она знала, что человек по имени Робин Дюрран, сделавший фотографии,
в то время гостил в доме викария и его жены, прадедушки и прабабушки Марка. Значит, Марк был прямым потомком той женщины, которая писала письма солдату, однако доступ к ее ДНК никак не поможет идентифицировать личность солдата. Эти письма, интуитивно понимала Лия, были написаны не члену семьи. Неужели она писала Робину Дюррану?Из-за туч вышло солнце, нестерпимо яркое, отчего на монитор стало трудно смотреть. Заморгав от неожиданного света, Лия отвернулась от окна. Она пролистала несколько сайтов, посвященных паранормальным явлениям, где и фотографии и тексты были второй производной от знаменитых фей из Коттингли, на подлинности которых, как известно, настаивал сэр Артур Конан Дойл. На одном сайте она наткнулась на короткую биографию Робина Дюррана, в которой он был представлен скорей теософом, нежели спиритуалистом. Лия выписала незнакомое слово в записную книжку. Откинулась на спинку дивана и, щурясь, посмотрела в окно на шагавших по улице людей. Из-за резкого света улица неожиданно сделалась черно-белой, люди и здания превратились в силуэты с четко очерченными контурами. В другое время года это же солнце смягчило бы все краски и осторожно высветило бы многочисленные оттенки. Но сейчас оно было пронзительное и безжалостное, как нож. Лия взглянула на часы. Марк Кэннинг пригласил ее в полдень осмотреть старый дом викария — до встречи остался час. В пабе он рассказал ей, что фотографии с эльфом неизменно вызывали легкое замешательство у его родителей и у дедушки с бабушкой, которые всегда руководствовались логикой и не тратили времени на подобные глупости. Тот факт, что их предок, викарий Альберт Кэннинг, совершенно безупречный во всем остальном, уверовал в столь откровенную ложь, считался весьма странным и даже трагичным.
Вспомнив о Марке, Лия представила его себе таким, каким увидела в последний раз, в темноте перед баром, когда они церемонно желали друг другу спокойной ночи. Мышца под глазом подергивалась, лицо серое, что было видно даже в тусклом свете одинокой лампочки над дверью. Явный признак нервного истощения. Лия прижала пальцами кожу под своим глазом, искренне сочувствуя Марку. Марк, кажется, не заметил ее странного жеста. За весь вечер она больше не расспрашивала о нем, лишь в самом общем смысле, пытаясь установить степень его родства с Эстер Кэннинг. Ей хотелось засыпать его вопросами, однако он держался настолько замкнуто, что она побоялась его отпугнуть. Его вспышка гнева на нее за то, что она журналистка и, возможно, интересует ее именно он, разумеется, еще больше подогрела ее любопытство. Почувствовав лишь крохотный укол совести, она снова развернулась к компьютеру и набрала в «Гугле» его имя. Появились ссылки на статьи. Не с самыми крупными заголовками, зато со сведениями такого рода, какие мусолят неделями, оставляя по две-три колонки где-нибудь на восьмой или девятой полосе. Она пробежала глазами несколько статей, закусив от изумления губу и тараща глаза. Теперь она смутно припомнила, что краем уха слышала что-то об этом деле, но было это утром за завтраком, когда она бездумно смотрела телевизор, на самом деле пропуская все мимо ушей. Ничего удивительного, что он не желал говорить с журналистами. В последние полгода они его истерзали.
В полдень она снова пришла на заросшую травой дорожку у старого дома викария. Дождевые капли с дверного молотка сбежали ей на руку, и она сразу почувствовала, что продрогла, и спрятала в шарф подбородок. В запущенном саду начали кое-где появляться островки ярких красок. Пурпурные гиацинты и бледно-желтые нарциссы, мятно-зеленые стрелки тюльпанов, пробившие себе дорогу сквозь слой гнилой коричневой листвы. Лия вспомнила «Таинственный сад», [11] любимую детскую книжку. Кучи жухлых листьев лежали повсеместно, кое-где в полфута высотой, но к лету, даже если никто не станет им заниматься, сад превратится в непроходимые джунгли. Растениям, чтобы ожить, требуется гораздо меньше помощи, чем воображают садовники, подумала Лия. Она оглядела стену рядом с дверью. Деревянная рама ближайшего окна сгнила до самого основания. Краска сохранилась лишь в виде отдельных чешуек, замазка, на которой держалось стекло, раскрошилась, и то тут, то там на разбухшей от сырости древесине проступал восковой оранжевый грибок. Неожиданно раздался грохот засова, отодвигающегося на двери.
11
«Таинственный сад»— популярный роман англо-американской писательницы Фрэнсис Элизы Бёрнетт, впервые опубликованный в 1911 году и ставший классикой детской литературы.
Марк открыл дверь рывком, от которого Лия содрогнулась.
— Чертова дверь вечно заедает в дождливую погоду. Входите скорее, дождь ведь, — сказал он. С прошлого раза, когда она видела его, он побрился и вымыл голову, но по-прежнему казался измученным, однако был спокойнее, чем раньше.
— Спасибо. Я просто любовалась садом, — сказала она, улыбаясь, чтобы он не решил, будто она критикует его.
Марк закатил глаза:
— Знаю. Все пришло в упадок, не только сад. Отец действительно запустил хозяйство. Мне следовало бы чаще помогать ему, но… вы же знаете, как это бывает. Жизнь вносит свои коррективы. Дом стоит пустой уже полгода. С тех пор, как отец… — Он заколебался.
— О, простите. Его больше нет? — мягко спросила Лия.
— В некотором смысле да, больше нет. Входите.
Лия вошла в прихожую, просторную, но мрачную. Она подняла глаза. Одинокий голый патрон над головой висел без лампочки. Пауки развесили на проводах пыльные паутины. Воздух был застоявшийся, словно одного жильца этому дому было мало, чтобы наполниться жизнью. Пахло отсыревшей штукатуркой и холодными грязными полами, зимняя промозглость здесь ощущалась острее, чем на улице под дождем.