Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли

— Но, — слабо нащупывает она путь к спасению, — вы были там не для того, чтобы играть? Вчера вечером?

— Нет, мадам. Я не играла.

В комнате наступает тишина, пылинки, поднятые разостланными простынями, медленно оседают, одна за другой, на отполированную поверхность мебели. Эстер сплетает пальцы и некоторое время изучает их, она слышит дыхание Кэт, частое и неглубокое, словно у загнанного в угол животного, готового драться.

— Так что же, мне собирать вещи? — спрашивает Кэт наконец.

Эстер качает головой.

— Я должна… поговорить об этом с мужем. Я верю, что в глубине души вы хорошая, Кэт, я верю в это. Если вы останетесь, я вынуждена буду просить, чтобы эти посещения города прекратились. Возможно, вы сможете прогуливаться с вашим… другом по воскресеньям, когда у вас выходной. Но вы не должны больше посещать общественные заведения в городе, вам запрещено убегать из дому по ночам. Могу ли я пообещать это мужу от вашего имени? — спрашивает Эстер, и голос ее дрожит.

Взгляд Кэт на мгновение смягчается, рот сжимается в тонкую горестную черту, однако, когда она отвечает, голос ее звучит решительно:

— Нет, мадам. Этого я обещать не могу.

Эстер замирает на верхней площадке лестницы, прежде чем спуститься к Альберту. Она протягивает руку, чтобы взяться за перила, и видит, что рука у нее дрожит. Все ее тело дрожит. Внезапно оказалось, что мир перестал быть простым, как раньше; теперь она почти ничего не понимает. Она знает, что должна рассердиться на Кэт, но почему-то не сердится. Она потрясена, взволнована, и она… Не завидует же она горничной, в самом деле? Неужели от зависти этот ком в горле, от зависти нестерпимо хочется оказаться в объятиях Альберта? Она не сердится. Она испугана. Сглотнув, она начинает спускаться и сознает, что медлила не без причины. Ей необходимо время, чтобы обдумать доводы, найти способ убедить Альберта оставить Кэт. Мысль о ее уходе, о новой перемене в привычном укладе, о новом поражении оказывается невыносимой.

Однако, что бы она ни говорила, на ее мужа это не производит никакого впечатления. Она обещает ему, несмотря на слова самой Кэт, что девушка больше не будет никуда выходить по вечерам. Она лжет, утверждая, будто Кэт сама ей это сказала. О велосипеде и о кавалере Кэт она вовсе не упоминает; она клянется, что Кэт не играла ни вчера, ни в другие разы, что она всего лишь хотела испытать ощущение свободы, исследовать окрестности, и в том нет ничего удивительного для такого юного человека, однако успевшего пережить столько бед за свою короткую жизнь. Она даже уверяет, что не сможет никем ее заменить, потому что девушка с хорошими рекомендациями потребует высокого жалованья. Однако викарий так же непреклонен, как Кэт. Он едва слушает, сидя с безразличным лицом, руки его вяло покоятся на коленях, пока она говорит, снова и снова выдвигая все те же аргументы в трех разных формулировках. Когда она заканчивает и умоляюще хватает его за плечо, он просто рассеянно похлопывает ее по руке.

— Ты добрая и милосердная душа, Эстер. Но она должна уйти. Сейчас же. Она грязное пятно на нашем доме, и это в тот момент, когда особенно важно, чтобы не было ни пылинки. Никакого мусора. Ты понимаешь? Ты понимаешь меня, Эстер? Все зависит от этого! — говорит он, и глаза его горят таким странным светом, что Эстер чувствует, как ее захлестывает волна отчаяния.

— Альберт, прошу тебя. Пожалуйста, выслушай меня. На нашем доме нет никаких пятен! Это теософия затуманила тебе мозги, дорогой… Разве я плохо вела дом? Неужели я не понимаю, какие слуги нам нужны и как все должно быть обустроено? Я вынуждена требовать, чтобы решение подобных вопросов оставалось за мной!

— Эстер, ты слепа. Ты не обладаешь знанием, — решительно возражает Альберт.

— Ты хочешь сказать… я не изменилась. Мною не руководит учение Робина Дюррана! — отвечает она громким шепотом.

На это Альберт лишь слабо улыбается:

— Именно по этой причине, Этти, ты сделаешь так, как я сказал.

— Альберт, прошу тебя, — умоляет она.

Альберт снова похлопывает ее по руке, как будто она какое-то неразумное животное, чье непонимание прискорбно, но вполне объяснимо, затем поднимается и идет в кабинет, захлопнув за собой дверь. Ее слова не дошли до него. В обманчивой тишине дома часы тикают, словно чье-то сердце сухо отбивает удары, и под легкими ногами Кэт, застилающей постель, на которой будет спать Эстер, поскрипывают половицы.

Эстер все еще сидит на краешке стула, когда возвращается Робин Дюрран. Она оборачивается на звук его бодрых шагов, видит, как он целеустремленно шагает к двери, входя в дом не как гость, но как хозяин, затем слышит, как он опускает на пол фотоаппарат, чтобы повесить пальто и шляпу, — все это совершенно непринужденно. От его пружинистой походки пряди волос подпрыгивают на лбу, как у мальчишки, он что-то напевает совсем тихо. Отдельные отрывистые звуки, наверное представляющие собой невнятные слова, которые он мурлычет себе под нос.

— Альберт! — зовет он, широко шагая по коридору.

«Он вторгается в наш дом, — думает Эстер, — как приливная волна, как порыв ветра». Его голова и плечи появляются в дверном проеме, пальцы в зеленых пятнах травы пачкают кремовую краску на стене.

— Эстер, как вы тихо тут сидите! — Робин тепло улыбается.

— Разве не может человек тихо посидеть у себя дома? — отвечает она, не в силах посмотреть ему в глаза.

Робин замирает, словно о чем-то задумавшись.

— Все в порядке? Вы ничем не расстроены? — Он входит в комнату и останавливается, убрав руки за спину, внезапно напуская на себя более официальный вид.

— Я не расстроена, — отвечает она, но, к ее огорчению, голос при этих словах срывается. Попытка скрыть это от Робина Дюррана приводит лишь к тому, что ей еще труднее удерживаться от рыданий.

— Эстер, бедняжка… расскажите, в чем дело, — требует Робин. Он протягивает руку и движется к ней, как будто желая обнять, но Эстер спешно встает со стула.

— Не трогайте меня! — кричит она. — Это вы виноваты! — Пульс у нее учащается, пальцы дрожат, но слова уже сказаны, она не может взять их обратно.

— Тем более вы должны немедленно рассказать мне, какие неприятности я доставил, чтобы я мог извиниться и не делать подобного впредь, — осторожно отвечает Робин. Слова его звучат непринужденно и неторопливо. Так же безупречно, как безупречен он сам.

— Мой муж… вчера вечером видел в пабе нашу горничную Кэт. Насколько я понимаю, у нее было свидание с возлюбленным, и вот теперь он говорит, что она должна уйти и не хочет ничего слушать. Такие у него теперь понятия о чистоте. — Она кидает на теософа сердитый взгляд. — Такие представления, что он почти лишился… чувства меры и не терпит никаких возражений.

С этими словами Эстер на секунду поднимает глаза, и ее поражает выражение лица Робина. На нем мгновенно сменяются удивление, гнев и внезапный испуг, прежде чем ему удается снова овладеть своими чувствами. У Эстер перехватывает дыхание.

— Вам уже было что-то известно об этом, мистер Дюрран?

— Я… мне… нет, кончено. Я ничего не знал, — отзывается он, впрочем не особенно убедительно. Эстер пристально смотрит на него, ее глаза широко раскрываются. — То есть я видел ее раза два. Она уходила по вечерам. Я решил, что просто на прогулку.