Незримый мост

— Хочу.

— Яичница с ромом, — гостеприимно предложил Йонни. — Королева вечера. Невкусно, но безвредно. И коктейль «Мертвое море».

— Он из Швеции, — сказала Ширли, — Читает курс об Алквисте.

— Алквист ел ржаной хлеб и говядину, — пояснил Йонни. Он сам сделал себе топор и соху. Он знал свой мир и умел делать в нем все, что нужно. А мы не знаем своего мира и умеем делать я одно, ты другое. Одно-два дела. А ты, Джус, слышишь? Ты ничего не умеешь. И поэтому ты не можешь мыслить.

— Твой Алквист складывал книги из камней, — донеслось из комнаты.

— Йонни, берись за яичницу, — сказала Ширли и протянула сенатору руку. — Пойдемте, я вас познакомлю. Дивные ребята!

— Но он умел это делать, — пробурчал Йонни, отворяя дверь на кухню.

Пол на кухне был серо-голубой, блестящий, такой же, как лестница в доме Маземахера. Как же это он изготовил ее из П-120? Нет, это не П-120, это что-то другое. Впрочем, он говорил, что умничка — это целый класс веществ. Да и несущественно. Пусть это будет сверхпэйперол, назовем его так. И с помощью этого сверхпэйперола немощный старик, раздираемый психозом вины и страха, избирательно навязывает окружающим во всяком случае желаемое эмоциональное состояние. Но откуда у него кассеты? Откуда лестница? Не в кладовке же он их сотворял! От Сидар-Гроув до Бетлхэм-Стар километров двести. Вряд ли это случайная близость. Похоже, что Мэри-Энн ездит не только в магазины. Он, видимо, сильный человек, этот Маземахер. В Сидар-Гроув у него есть друзья. Им ничего не стоило соорудить ему желанный оборонительный пояс с добротным камуфляжем. Восемьдесят против двадцати, что это так. Хорошо-хорошо! Но здесь-то на полу, надеюсь, не сверхпэйперол!

Левую сторону комнаты занимала огромная книжная полка. Окно во всю стену, перед ним торшер и столик. Справа на диване теснились трое молодых людей, а спиной к столику на вертящемся кресле сидела черноволосая девица с некрасивым монгольским лицом.

— Это Джон, — сказала Ширли. — Он устал с дороги, и не вздумайте его щипать.

Дверь во вторую комнату была открыта. Там было темно, оттуда доносилась тихая необычная музыка.

— Джон? А что он может? — спросил огромный детина, занимавший половину дивана, голосом оппонента Ионии Лундвена.

— Решать, — кратко ответила Ширли.

— За себя или за других? — продолжал допрос детина. Сенатор принял бой.

— А разве можно делать одно без другого? — дружелюбно осведомился он.

— Папочка учил меня не встревать в чужие разговоры, сладко сказал детина.

— Джус, не хами, — презрительно сказала черная девица.

— Он был совершенно прав. Тебе нельзя этого делать, серьезно сказала Ширли и указала цветком на черную девицу. Консепсьон Вальдес, лучшая поэтесса Америки. Коней, это Джон.

Девица кивнула.

— Мне надоело по утрам толкаться в метро, — грустно сказал Джус. — Где Алиш? Я его люблю. Почему нет Алиша?

— Яичница на плите, — сказал вошедший Йонни.

Джус кротко взглянул на него, уронил голову на грудь и замер, вытянув огромные подошвы чуть ли не на середину комнаты.

— Выпал из гармонии, — вздохнул Йонни. — У него плохо получается. Индивидуалист. Ничего. Пусть отдохнет.

Мертвую фальшь синтетической яичницы не смогла преодолеть даже лошадиная доза ромовой эссенции, впрыснутая щедрой рукой скандинава. Сенатор невольно вспомнил скромный обед в доме мистера Левицки и горько усмехнулся.

— Это очень весело, Ширли? — спросил он тихо.

— Господи, Джон, кто вам сказал, что мы веселимся? Мы учимся быть все вместе, заодно. Там. — Она махнула цветком по направлению к темной комнате.

— Как?

— Электроника.

Раздался звонок.

— О! Алиш пришел! У нас будет настоящий кофе! Кофе, кофе, кофе, кофе, — запела Ширли и хлопнула в ладоши.

Запретный пакет с кофейными зернами был невероятно ароматен. Его ничего не стоило перехватить и на таможне и по дороге сюда. И если этого никто не сделал, то, значит, просто не захотел связываться. Неужели все настолько прогнило! Если это так, то не правы ли в Сидар-Гроув? Как еще иначе спасти закон и мораль в переполненных бесконтрольных городах? Выстелить сверхпэйперолом тротуары, стены, эскалаторы, накачивать угрюмые толпы благостным духом дружбы и взаимного уважения? Но ведь сверхпэйперол… И тут сенатора осенило. Нельзя. Нельзя! Без регулярной дрессировки сверхпэйперол не устоит. Они его переубедят. Как Донахью переубедил умничку. Да-да! И в этом все дело. Донахью и, стало быть, Мак-Лорису природа этого явления была до сих пор неизвестна. Но они знали, знали, что умничка нестабильна и что над стабилизацией ее поведения бьются в Сидар-Гроув. И вдруг такое везенье! С помощью алюмоколлоида удалось стабилизировать электроактивность П-120. Результаты раз за разом подтверждаются. Это еще не успех, это преддверие! Маземахер прав. Цепная реакция взаимного убеждения. И они не поняли ее. Не хотели понять. Они решили, что у них в руках желанный козырь. Мак-Лормс торжествовал. Он обогнал всех, он доказал свое первенство вопреки всему. Вопреки Маземахеру, вопреки Сидар-Гроув, вопреки ненавистному огораживанию сверху. И чтобы раз и навсегда закрепить это первенство, он потребовал: пусть с результатами работы ознакомятся промышленные и государственные столпы. Тем более, что на этом этапе работы общество получает всего лишь удобную синтетическую бумагу. Новичок Хьюсон сдается, и Мак-Лорис вымогает у него совещание.

И вдруг в ходе совещания выясняется, что пэйперол как был, так и остался непокоренным, Мак-Лорис в панике. Генерал Деймз не может отказать себе в удовольствии поиздеваться над ним и затевает следствие. Но дело заходит слишком далеко, прокурор Бартоломью вот-вот нашарит трепетные ниточки, ведущие в Сидар-Гроув, и генерал поспешно пытается свернуть дело. Кто же приходит на выручку? Мистер Ноу — да, мистер Ноу, который знает — да, с самого начала знает, что Мак-Лорис проиграет бой. Ноу связывается с Мартиросяном, и тот добивается решения о локализации происшествия. Наконец-то все стало на свои места…

— Ацтеки изобрели «войну цветов». Это было бессознательно применяемое, кровожадное, но безотказное средство регулирования популяции долины, — чеканил тонколицый, гибкий, как тростинка, светловолосый красавец, утверждая правоту своих слов стремительными жестами левой руки.

— Алишандру Жаиру, крысолов из Форталезы. Алиш, это Джон. Он приехал к нам на твой кофе! — В веселье Ширли было что-то преувеличенное.

Джус лежал в прежней позе, и Жаиру, переступив через его ноги, подошел к сенатору, протянул руку и вонзился в его лицо серыми спокойными глазами.

— Почему крысолов? — попытался улыбнуться сенатор, принимая рукопожатие.

— У меня в Форталезе было десять акров с шестью тысячами крыс, — ответил Жаиру. — Шестьсот крыс на акр — это максимум. Даже если доброкачественной пищи хватило бы и на тысячу.

— Мрут?

— Нет. Убивают. Я пытался разработать режим устойчивости сверхпопуляций.

— Он играл им на дудке, — крикнула Коней.

Жаиру оглянулся.

— В том числе. Не помогает. Ничего не помогает. Чуть перескочит за шестьсот на акр, на них находит помрачение. При трехстах на акр — милые мирные зверьки. При пятистах — хулиганье. При шестистах — убийцы.

Из кухни донесся рев кофейной мельницы и торжествующее пение.

— Убийца — это ты! — Коней швырнула книжку на стол. Расскажи еще раз, как ты их прикончил!

— Перед отъездом сюда мне пришлось очистить вольеру, пояснил Жаиру. — Что поделаешь? Не распускать же их. На меня и так косились.

И тихо добавил:

— Вот не знал, что у Ширли такие знакомства! Хотите включиться в гармонию? На первый раз трудненько будет. Вон он, и Жаиру показал глазами на Джуса, — с ходу полег.

Сенатор недоуменно пожал плечами.

— А я пойду. Сперва подстраиваешься, а лотом начинаешь вести. В этом что-то есть.

Жаиру исчез в темной комнате. И Ширли, Ширли устремилась туда вслед за ним! У сенатора упало сердце. Странноватая музыка завибрировала, закачалась, изменила тон, зазвенела призывно и тягуче.

Из кухни выскочил Йонни с подносом в руках.

— Внимание! Последнее «Мертвое море» перед кофе! Желаете?

Сосед Джуса взял чашку, отхлебнул, поморщился.

— Купорос!

— Бери, отче! — Йонни протянул сенатору посудину с пенящейся смесью. — Чудо столетия! Нектар полузнаек!