Нф-100: Приключения метеоролога

Но я ошибся. Сложных многоходовок не последовало. Как только Марина вернулась, она решительно задвинула дверь купе и спросила чуть приглушённым голосом:

– Саша, скажите честно, я вам нравлюсь?

– Нравитесь, - мне даже не пришлось кривить душой.

Марина села, опустила защёлку на двери и продолжила срывающимся шёпотом:

– А я вас люблю, вот!

М-да... Дела! Рано её всё-таки родители из дома выпустили. И пороли в детстве недостаточно.

– Марина, - начал я, с трудом подбирая слова.
– Вы меня совсем не знаете. И уже поэтому - не можете любить. Вы просто создали в своём воображении светлый образ Прекрасного Принца. И в какой-то момент вам показалось, что я этому образу соответствую. Это не любовь. Это мечта, о том, чтобы она к вам пришла.

Марина сидела напротив меня, сложив руки на коленях, как послушная школьница. Несмотря на детскую стройность, она была уже вполне оформившейся взрослой девушкой. Тёмно-синий брючный костюм так выгодно подчёркивал все достоинства её фигуры, что мне с трудом удавалось сохранять невозмутимый тон.

– Но почему вы думаете, что я вас не знаю?
– спросила она, подняв на меня глаза.

– А вы знаете?
– ответил я вопросом на вопрос.
– Что ж, проверим! Я жаворонок или сова? Что мне больше нравится: чай или кофе? За какую хоккейную команду я болею? А как насчёт вредных привычек? Курю? Люблю при случае выпить с друзьями? Играю в карты на деньги?

– Ну-у-у...
– недоверчиво улыбнулась Марина.
– И при чём тут любовь? Это же бытовые мелочи!

– Да, конечно. Те самые, из которых состоит вся наша жизнь... Ну, ладно! Не вся. Только на 90%. Но не это главное! Допустим на секунду, что я действительно такой, каким вам кажусь. Что из этого следует? Абсолютно ничего! Потому что любовь - штука взаимная. Любить должны оба. А я вас знаю не больше, чем вы меня. Вот я закрываю глаза, представляю, что вы исчезли, и ничего. Пустота, понимаете?

– Нет, - покачала она головой.
– А что там должно быть?

– Настоящая любовь, это не просто влечение к другому человеку. Это такое состояние, как будто он составляет половину тебя самого. Такое, что если его вдруг не станет, ты сам себе без него не нужен. Понимаете? Сам себе! Наверно, я путано объясняю... Но для меня это безошибочный индикатор любви. А без любви люди могут пожениться, нарожать детей, прожить какое-то время вместе. Но в лучшем случае, они будут лишь терпеть друг друга. Я на такое насмотрелся. Лучше быть одному.

Я думал, она обидится. Ждал слёз, сцен, скандала. Но, как ни странно, ничего этого не было. Мы проболтали всю дорогу до Тюмени. Обсуждали всё на свете: политику, экономику, общих знакомых, друг друга... Смеялись, шутили. Когда Марина ушла сдавать так и не распакованное бельё, я сунул ей в паспорт деньги за два дополнительных билета и короткую записку: "Прости, если обидел, Саша". В кармане оставалась только мелочь на метро и на автобус до дома. Но поступить по-другому я не мог. Не хватало ещё, чтобы эта девушка за меня платила!

27.

– Зря ты так вскипел!
– убеждал меня Михельсон, когда мы вышли на улицу после заседания кооператива.
– Они скоты, конечно. Но в их позиции тоже есть логика.

– Да какая, какая логика?

– я был зол как разъярённый буйвол, и так же не склонен к компромиссам.
– Когда нужно было закрыть первый этап, упрашивали, чтобы работал ночами. А теперь приняли, видите ли, коллективное решение, что если я на втором этапе ничего не делал, то и платить мне за него не нужно. А то, что перед этим, сделав два этапа, я получил только за один... Это что? Уже не в счёт!

– Ну, во-первых, ты получил не за один, а за один плюс десять процентов премии, - принялся урезонивать меня Михельсон.
– Во-вторых, половину этих денег ты взял авансом, а не после закрытия этапа. С учётом инфляции получится примерно 130% от того уровня, что поимели остальные. Теперь вспомни, как обесценились за это время деньги. К концу второго этапа инфляция сожрала две трети рубля, по сравнению с первой выплатой. Значит, остальные за два этапа получили примерно по 135% от уровня первого. А это уже очень близко к твоим ста тридцати!

– Да я разве спорю, Алексей Исаакович! Вы абсолютно правы, арифметически...
– чуть сбавил обороты я.
– Но всё равно: это же свинство чистой воды!

Я внезапно понял, что своим скандалом сильно подвёл Михельсона. Он меня сюда рекомендовал. Ручался, что проблем не будет.

– Ладно, проехали...
– тяжело вздохнул Михельсон.
– Что ты теперь делать думаешь? Может, вернёшься?

– После того, что мы друг другу наговорили?
– уныло ответил я.
– Нет уж, лучше в дворники пойду! Не могу я с этими шакалами работать!

– Ладно, как знаешь!
– пожал плечами он.
– Возможно, на твоём месте я поступил бы так же. Но уйти с тобой не могу. Мне до пенсии - всего ничего осталось. Если уволюсь, никто на службу не возьмёт.

– Да что Вы, Алексей Исаакович, я всё понимаю!

– А я, Саша, ничего уже понять не могу. Да и не хочу понимать. Я просто жду пенсии. Дождусь, и уеду в Израиль. К дочке.

Я обалдел... Об этом он никогда раньше не заговаривал. Значит, допекло.

– И как же вы там будете?
– осторожно начал я.
– Вдали от Родины?

– Эх, Саша!
– он смотрел на меня такими грустными глазами, словно расставаться надо было уже через пять минут.
– Есть такая старая присказка: "Что такое Родина еврея? Место, где его впервые обозвали жидом!". Сегодня это и про Россию тоже...

– И Вы всерьёз считаете, что сможете вместо развала и бедствий получить там успех и благополучие?

– Нет, всего лишь - спокойную старость. В мои годы это немало. А ты сам не думал куда-нибудь свалить?

– Куда? В Америку не хочу. В Европу - тоже. Азия? Африка? Бр-р-р... С моим настроением не страну нужно менять, а весь глобус сразу!

Через пару минут мы вышли на Арбат, и Михельсон вдруг совершенно неприлично хрюкнул... Он ржал в голос, чуть присев от изнеможения и похлопывая себя по коленке свободной от портфеля рукой. Я не мог понять, что происходит, а Алексей Исаакович всё так же корчился от смеха и всё никак не мог остановиться. Рехнулся, не иначе...

– Смотри!
– сдавленным голосом прохрипел он наконец, и махнул рукой в сторону одного из бесчисленных арбатских лоточков.
– Это именно то, что ты искал!