Ни слова правды

– Сам вернешься или помочь?

Я не стал дожидаться сомнительной помощи и мысленно завопил что-то нечленораздельное, вроде: рученьки-ноженьки мои, где вы. Крепко ухватил пакет, и не зря, рывок был очень сильный. Прежде чем пещере исчезнуть, я явственно услышал голос Жбана:

– Помни о награде и расплате!

Очнулся на том же месте, лицом на грубо сколоченном столе в стеклянной башне. Фомор смотрел на меня. Вокруг меня стояли трое леших с резными посошками и ждали. Я посмотрел на руки, но они были пусты. Не вышло!

Но лешие радостно завопили и полезли под стол. Пакет просто выскользнул из пальцев и упал на пол, лешие подхватили его, стали разглядывать, что-то возбужденно щебеча на своем.

– Ну что, это монжа? – поинтересовался я.

– Дяз одмоним, язн бдет! [89] – ответил один из леших, здорово похожий на Бадяна.

Троица удалилась, продолжая переговариваться на своем, один из них торжественно нес пакет, на вытянутых руках, перед собой. Двое его поддерживали за руки слева и справа. Очень смешное зрелище, особенно если учесть, что именно они несли. Мы с фомором помолчали. Я старался не смотреть на его хвост.

89

Сейчас отмоем, ясно будет! (леш. или искв. рус.)

– Про то, как тебе это удалось, я не спрашиваю. Но, учитывая, с кем ты встречался, могу догадаться, что речь шла о некой сделке. Суть такой договоренности всегда обмен, и я не стану выспрашивать, что ты им пообещал… – прервал паузу хозяин Припольского озера, но его прервали громкие вопли и визг леших.

Леший, похожий на Бадяна, вполз в зал на коленях, за ним следовали таким же способом с десяток его соплеменников, склонив головы. Теперь они были особенно похожи на ежей. Иголки их встали дыбом, и ползли они очень быстро, топоча коленями по полу. Вся эта делегация подползла ко мне, и передний, не поднимая головы, что-то провизжал на своем.

– Горян говорит, что колючий народ снова будет именовать себя лесным благодаря тебе. Они помнят и добро, и зло и будут хранить память о тебе, пока жив хоть один из них. Просят сказать, чего желает добрый господин за неоценимую услугу, – перевел фомор.

Я помедлил с ответом, размышляя.

Леший снова что-то провизжал.

– Василий, должен пожелать, иначе лешие прослывут как неблагодарные твари во веки веков, – снова выполнил роль переводчика Фир Болг.

Я задумался, выискивая желания, но ничего в голову не приходило. Оказалось, что, очутившись среди миров, мне ничего для себя не надо, отсутствуют неудовлетворенные потребности. Осталось только хрестоматийное: только бы жила русская земля и вера православная!

– Мне ничего не надо, но если лесовики настаивают, то прошу русским в лесах козней не чинить, если ворог подступит – предупреждать дружину княжескую, чужих воинских людей через лес на Славен не пропускать без ущерба!

Фомор перевел, лешие оживленно залопотали между собой. Горян после совещания сообщил через переводчика:

– То, о чем ты просишь, мы не можем исполнить в точности. Как нам понять, кто перед нами – русский или мрассу, когда вы и сами не всегда с уверенностью можете их различить. Но можем обещать, что лес станет труднопроходим и тем, и этим, особенно воинским людям. А чтобы пройти, ты сам приходи и кого хочешь проводи или весточку нам подай, что люди от тебя: встретим как родных!

– Договорились! – радостно ответил я.

Мы еще выпили с хозяином озера, и я решил, что пора бы и честь знать, о чем и сообщил фомору. Фир Болг сердечно со мной попрощался, пригласил захаживать на огонек, подарил огромную глиняную посудину с деревянной пробкой и кожаными лямками: за спиной носить. Я поблагодарил Фира за гостеприимство и, пошатываясь, соскользнул по трубе в озеро. Из водоворота меня выбросило, пустая фляга за плечами подняла на поверхность. Вокруг замелькали жруны, но близко не подплывали, делая приглашающие жесты. Так, в сопровождении рептилий я прибыл на берег. Перед тем как наполнить флягу, я напился сам, и тело разорвало одежду, из головы вылетела алкогольная муть: я вошел в нормальный (?) размер, вода фоморского озера изгнала из тела магию огневиц. Набрал воды, соорудил из обрывков одежды некое подобие набедренной повязки и зашагал на запад. Вокруг меня сгрудилась большая стая стрекоз, перехватывая комаров и мошек, надо же, и об этом подумал фомор, за спиной и по бокам меня сопровождали волки. С почетным эскортом я пришел к границе эльфийского леса, обернулся, подняв руку в прощальном жесте. Мне ответили: из кустов помахали лешие своими крошечными серыми ручками. Зажав в руке фляжку с данкаром и жбан с озерной водой, я зашагал по эльфийским владениям.

Теперь я смотрел на ухоженный лес другими глазами, хотя без мошкары, приходится признать, все же лучше. Но каждая живая тварь должна жить естественной жизнью, а не мучиться под гнетом инопланетных чар.

Глава 18 Лесная стража

Слева и справа от тропы я увидел странные прозрачные деревья, которые следовали за мной. Так вот они какие – лесные стражи эльфов. Если присмотреться, то внутри каждого такого дерева заключен силуэт эльфа, как будто плавающий в плотной жидкости: руки висят вдоль тела, голова безвольно запрокинута, ноги согнуты в коленях: похоже длинноухие пребывали в трансе. Магия больше не отводила мне глаза, и я мог их видеть. Держитесь господа Данаан, я иду. Если с Лехом что-то неладно, я помогу Трегузу выполнить обещание: Колючий Шар запылает с четырех концов. Я невольно перешел на бег, лесные стражи поначалу отстали, но потом их полупрозрачные тела замерцали чуть впереди. Появилась арка из боярышника, возле которой мы расстались с Тарнаком. Я влетел в деревню эльфов и, не останавливаясь, последовал сразу в колючую сферу, надо убедиться, что с моими спутниками все в порядке.

Селезень с Трегузом полулежали перед нетронутыми блюдами со снедью. Трегуз трепал уши Хвату. Вид у всех троих был невеселый. Но все изменилось, когда они увидели меня. Гридни вскочили, сгребли меня в медвежьи объятья, Хват чувствительно ухватил меня зубами за правую голень: дескать, где ты был так долго. На шум сбежались остальные псы, следом потянулись лошади. Вся эта орава скакала вокруг меня, кусая и вопя на разные лады. Когда они немного угомонились, я вкратце изложил результаты своего визита к фомору, одновременно натягивая одежду и вооружаясь. Селезень с Трегузом выпили озерной воды, оставили половину для Леха.

Когда мы вышли в полной боевой готовности, деревня эльфов была совершенно пустая. Но собаки и кони были неспокойны, явно что-то чуяли. Трегуз посетовал:

– Эх, была бы какая-нибудь вещь Леха, щас махом бы его нашли.

Я схватил за морду Хвата, посмотрел прямо ему в глаза:

– Ищи человека, такого же, как мы!

Хват виновато вильнул хвостом: не понимаю, мол, чего ты хочешь. Тогда я вспомнил про водяников: в миг нужды зови воду. Слова нашлись сами собой.

– Леха Красная Вода, быть тебе одной нельзя, слушай голос, отзовись, где течешь ты покажись.

Произнес это нараспев, гнусавя на манер моих друзей-водяников. Стоило мне закончить, как я сразу увидел сияние вокруг одного из домов, созданных из ракитника. Я ринулся туда, весь отряд последовал за мной. В доме никого не было, посреди небольшой комнаты стоял стол, оплетенный ветвями. Сияние исходило от него. Когда я раздвинул ветви, ахнул: под ними лежал Лех. Но как он изменился: худое длинное тело, казалось, состояло из палок, обтянутых кожей, на бледном лице черты заострились. Здесь и там по всему телу зияли воспаленные раны, из них тянулись побеги растений, исчезая в путанице ветвей. Я стал лить воду из фоморского озера в белый пересохший рот, задыхаясь от ярости. Ну длинноухие, вы мне за это ответите! Острый кадык больного заходил вверх-вниз. Какое-то время ничего не происходило, но потом зеленый стол пришел в движение. Ветви стали выходить из ран, появилась кровь. Лех застонал. Вдруг я почувствовал крепкую хватку на запястьях, которые держали флягу. Стол схватил меня не только за руки, но и за ноги. Толстый побег захватил за талию, подтянул поближе, тонкие ветви слепо тыкались в кольчугу, отыскивая податливую плоть. Я заорал, чувствуя собственную беспомощность. Трегуз и Селезень, вооружившись кинжалами и мечами, стали рубить древесное чудовище, собаки хватали мятущиеся по дому стебли, грызли и отрывали их, лошади топтали тянувшиеся к ним ветви, разбрызгивая во все стороны сок, похожий на разбавленную водой кровь. Как только хватка монстра на моем правом запястье ослабла, я выхватил кинжал, сразу освободил левую руку, но тут тонкий побег пробил мне левую щеку, коснулся листьями десны, устремился дальше, прямо в горло. Я сжал зубы, но это только замедлило продвижение растения. Жуткая боль обожгла горло, тварная деревяха воткнулась в основание языка. Но, отведав моей крови, ветка скукожилась и тут же дернулась обратно, превратив мою щеку в кровавую розу. Мелькнул мгновенно засохший конец, с обвисшими бурыми листьями, и тварь, брызгая моей кровью во все стороны, хлестнула меня по глазам. Я увернулся, одновременно взмахнув кинжалом. Лезвие легко разделило ветвь, брызнул светло-красный сок. В какую-то долю секунды мне удалось осмотреться и ускориться. Я увидел поле боя, залитое человеческой кровью и соком монстра. Лех так и лежал, слабо шевелясь, ближние к нему ветви создали вокруг него барьер. Остальные конечности твари, выскакивая из-под земли, старались схватить, хлестнуть или уколоть все живое вокруг. Трегуз и Селезень сотоварищи накосили целую гору веток-конечностей чудовища, но толку от этого было мало. Как головы гидры, лезли и лезли толстые и тонкие ветки, вступали в бой. Ветки с дальней стороны «стола» захлестнули Леха зеленой волной, он совсем скрылся из виду. Кровь из щеки лилась рекой, я чувствовал, что она добралась уже до паха. Ей песен петь не пришлось, достаточно было мысленного приказа, нечто вроде: «цыц», и кровь не только остановилась, но и мгновенно высохла, стянув коркой левую половину лица. В ускоренном восприятии времени звуки гудели в нижнем регистре, но наш отряд двигался довольно споро, чего не скажешь о древесных хлыстах, лишенное зрения дерево-монстр двигалось довольно медленно и на ощупь. Я как смерч пронесся по комнате, хватая целые пучки веток, одной рукой и отсекая их кинжалом. Как настоящий лесной парикмахер, я выстригал целые плеши, но бесчувственную штуковину это абсолютно не беспокоило, все новые подкрепления выходили из-под земли и бросались на нас. Поняв всю безнадежность нашей зеленстроевской работы, я скрепя сердце отдал приказ отступить. Селезень выгнал на улицу упиравшихся собак и коней, получив пинка от Ассама. Следом, отмахиваясь от назойливых ветвей, вышли я и Трегуз. Стебли не последовали за нами, но угрожающе шевелились в дверях. Задыхающиеся, окровавленные, мы с ненавистью смотрели на долбаный куст. Трегуз достал огниво, высек искру, подул на трут, поджег масляную тряпку, Селезень притащил стул из соседнего дома, оторвал ножку, поднес к пламени. Ветви «стола», почувствовав огонь, отпрянули от входа в дом. А, не любишь! Вооружившись горящими обломками стула, мы собрались для новой атаки. Трегуз, зажав в одной руке горячий факел, а в другой – меч, первым бросился на штурм. И… взлетел вверх ногами, повис высоко в воздухе, его мотало из стороны в сторону. Трегуз потерял факел и меч, но выхватил кинжал, явно сражаясь с чем-то невидимым. Я увидел лесного стража, который держал Трегуза за ногу прозрачной веткой-рукой, другие отростки тянулись к Трегузу со всех сторон, но гридень не мог их видеть, рубил кинжалом только щупальце, ухватившее его за ногу. Секунда – и Трегуз оказался распятым, лесной страж держал его за руки и ноги, тянул его во все стороны. Трегуз заорал от боли. Я, уворачиваясь от вездесущих щупалец, размахивая факелом, бросился прямо к «стволу», к слабо шевелящемуся в трансе эльфу, где-то в метре от ненавистного длинноухого я натолкнулся на упругую преграду, взмахнул кинжалом, раздался громкий скрип, и чрево «дерева» распахнулось, внутри было сыро, но никакого сопротивления я не почувствовал, подскочил к эльфу, двинул ему кулаком с факелом прямо по темечку. Длинноухий инорас [90] упал на землю без чувств, начало заваливаться и «дерево». Потом оболочка лесного стража и вовсе исчезла. Трегуз, лишившись опоры, рухнул на один из домов-кустов, пробил крышу, почти сразу выбежал из дверей исцарапанный, но, похоже, невредимый.

90

Инорас – представитель иной расы.

У наших друзей дела шли хуже, три лесных стража сплели свои ветви в подобие плетня и создали загон, внутри которого бились, пытаясь вырваться, собаки и лошади. На внешней стороне импровизированной изгороди висел, не касаясь ногами земли, распятый Селезень, его конечности, тело, шея были оплетены прозрачными щупальцами, он не мог пошевелиться, но явно был жив. Несмотря на опасность для жизни, Селезень только кривил рот, напрягал мышцы, пробуя на разрыв «ветви» лесных стражей, но не ругался, не проклинал врагов, не звал на помощь, одно слово – молчун.