Ничего личного. Книга 3.

Неделю спустя Амадео и Ксавьер встретились в баре. Джо, как обычно, разыгрывал добродушного весельчака, бегая вдоль стойки и прикрикивая на двух чрезмерно разошедшихся спорщиков за столиком в дальнем углу. По телевизору шли новости, в которых обсуждался судебный процесс над Крейгом Беррингтоном, бывшим мэром города.

– Да говорю я тебе, казнят! Точно казнят!
– доказывал один, крупный мужчина в ярко-красном жилете. Лицо по цвету почти сравнялось с одеждой - несколько выпитых бокалов пива уже вовсю разгулялись.

– Запрещена у нас смертная казнь! Или ты забыл?
– ехидничал в ответ второй, сухощавый мужичок, который тянул только первый бокал.

– Запрещена! Сколько еще вдалбливать это в твою пустую башку!

– Это у меня она пустая?!

– А что там есть, кроме нескольких пинт пива? Ты им так уже накачался, что оно скоро у тебя из ушей польется!
– не уступал второй.

– А ну тихо!
– рявкнул на них Джо, затем, как ни в чем не бывало, повернулся к Амадео и Ксавьеру.
– Вам как обычно, господа?

– Как Тео?
– спросил Ксавьер, принимая стакан у Джо.
– Оправился от шока?

– Уже давно, - улыбнулся Амадео.
– Я боялся, что его будут мучить кошмары, но он спит очень крепко.

– Он теперь в безопасности. Больше нечего бояться, - Ксавьер сделал глоток.
– Но было несусветной глупостью с твоей стороны соваться к Лукасу в одиночку.

– Прости, - покачал головой Амадео.
– Иначе я не мог. Знал, что Лукас может выкинуть любую мерзость, поэтому и не взял никого с собой.

– Сожалеешь о его смерти?

Амадео надолго замолчал, глядя в стакан с виски. Ксавьер уже решил, что тот не ответит, но тут друг заговорил:

– Жизнь Тео мне дороже Лукаса, - голос странно сел, будто принц все еще не оправился от болезни.
– Я не хочу, чтобы мой сын все время боялся, что его похитят и сделают с ним что-то, только чтобы досадить мне. Уверен, ты тоже не хотел бы такого для дорогого тебе человека, - он на мгновение взглянул на Ксавьера, но тут же снова опустил голову.
– Лукас не остановился бы, я слишком хорошо его знаю. В следующий раз все могло бы закончиться намного хуже, - он выпрямился, залпом опрокинул в себя виски и поморщился.
– Я в порядке. Спасибо, Ксавьер.

– Если так, то окажи мне услугу, - усмехнулся тот.
– Убери это печальное выражение с лица. Оно тебе не идет.

Джо с любопытством прислушивался к разговору, не обращая внимания на снова начавших спорить приятелей за столиком. Полотенце в руках так и мелькало, он тщательно скрывал свою заинтересованность, тем не менее выставляя ее напоказ. Амадео знал, что это старый испытанный прием - посетители не выдерживали такого плохо скрываемого любопытства и выкладывали о себе все.

– Вы что-то хотите спросить, Джо?
– улыбнулся он.

– О, вовсе нет. Просто вы мне кое о ком напомнили, - Джо наполнил стаканы по новой и пододвинул их к Ксавьеру и Амадео.
– Давеча был тут один тип. Недавно потерял отца, так на него смотреть было страшно. Вот уж действительно бедняга. Говорит, поругался с ним незадолго до его смерти, но так и не успел извиниться. Теперь всю оставшуюся жизнь его будет грызть чувство вины, но так уж устроен мир. Никто не думает о последствиях. Никто.

Джо назидательно поднял вверх указательный палец. Ксавьер и Амадео молчали, ожидая продолжения. Джо понял, что подробностей от них не дождется. Пришлось рассказывать дальше в надежде, что они поделятся своей историей в обмен на его.

– Думал, он напьется вдрызг, но нет, всего пару бокалов пива. Рядом с ним ошивался какой-то человек, так тот вообще ничего кроме минералки не заказал. Трезвенник, - бармен пожал плечами.
– Хотя когда у тебя на руках великовозрастный ребенок, который постоянно хнычет: "Мне плохо, у меня болит голова, нет, теперь не болит, я сказал, живот, ты совсем обо мне не заботишься!", пить поневоле разучишься.

Амадео едва не расплескал виски, стакан с которым почти донес до рта.

– Прости, Джо, что ты сказал?

Ксавьер же молча смотрел на бармена. Тот поежился под стальным взглядом, мгновенно пожалев, что вообще завел этот разговор.

– Говорю же, нянька при нем была. Мужчина лет тридцати-тридцати пяти, лицо такое... с изящными чертами, и акцент нездешний.

Амадео переглянулся с Ксавьером.

– А этого опекуна, случаем, не Жан зовут?

– Вот! Точно! Он только его и звал без конца: Жа-а-ан, мне плохо, Жа-а-ан, я хочу конфетку, Жа-а-ан...

Амадео прислонил стакан к виску и шепнул:

– Подумать только... И когда это было, Джо?

– Несколько недель назад. Я его и запомнил как раз из-за его нянюшки. Ну и из-за истории, конечно. Очень печальная.

– А он не сказал, как умер его отец?
– спросил Ксавьер, закуривая.

Бармен на мгновение задумался.

– Сказал, конечно. Но с чего мне вам об этом говорить, ребята?

Ксавьер выудил из бумажника купюру и подтолкнул ее к бармену.

– Это развяжет твой язык?

Джо обиженно хмыкнул:

– Вы меня за взяточника принимаете, что ли?
– банкнота тут же исчезла в кармане черных джинсов.
– Конечно, он все рассказал, каким бы я барменом был, если бы не умел слушать? Его отца убили. Из-за бизнеса, кажется. Какой-то бандюган пришел и застрелил его прямо в рабочем кабинете. Сын предчувствовал, что этим может закончиться, даже предостерегал его, но тот не послушал. Они сильно поссорились на этой почве. И в следующий раз встретились только в похоронном бюро. Ну разве справедливо?

Ксавьер молча осушил стакан с виски. Амадео сделал то же самое.

За окном уже стемнело, огромное здание компании "Алькарас" было погружено во тьму - рабочий день закончился три часа назад. Секретарша покинула свой пост немногим позже - новый начальник настоял, чтобы она отправлялась домой и хорошенько отдохнула - в скором времени предвиделось много работы. Она не возражала - если начнется настоящая горячка, о выходных можно будет забыть на неопределенный срок. Впрочем, сверхурочные прилично оплачивались, так что пожаловаться было не на что.

Только в кабинете Валентайна Алькараса горел свет.

Сеймур сидел за столом бывшего босса и рассматривал фотографию, выуженную из бумажника. Отец улыбался в совершенно не свойственной ему манере - в глазах светилось настоящее счастье. Таким он становился только рядом с любимым сыном. На людях же всегда играл в неприступную скалу, которой боялись и большие лайнеры и мелкие рыбацкие суденышки, многие из которых разбились в попытке выйти в большое море бизнеса. До сих пор его имя внушало уважение и благоговейный страх.