Ничего страшного
Шрифт:
Наконец, попав на улицу, ведущую вдоль военной части, и убедившись, что по плану ему остается лишь свернуть с нее в первый переулок направо, и все, он дома, где ждет его волевая женщина, настоящая хозяйка, возможно, будущая его спутница жизни, он немного расслабился, размягчил сердце в предвкушении скорой тихой пристани, тепла и счастья, как вдруг увидел у колеса машины, застрявшей в снегу, кота. Кот, приметив сего воодушевленного молодого человека, зажег свои глаза и пронзительно заголосил. Ваня остановился, решив оторвать ему кусок колбасы, чтоб бедолага не околел, и кот, словно почувствовав Ванино расположение, приблизился и потерся о его ногу. И тогда Ваня, тронутый его лаской и решивший преподнести его в дар будущей своей хозяйке, просто подхватил его, засунул за пазуху и
Не успел, однако, он сделать и нескольких шагов, с тем, чтобы обойти дом с торца и отыскать нужный вход, как перед ним неожиданно распахнулась та самая дверь, о которой я ему несколько раз говорила как о вечно запертой, и перед ним возник какой-то замызганный, обтрюханный, скукоженный, вывалившийся Бог знает в какой канаве, лохматый, волосатый бомж. Увидев прямо перед собой Ваню, который, надо признаться, тоже производил впечатление, он горестно охнул и ринулся обратно, поспешно запирая дверь. Ваня тут же сообразил, что это, должно быть, тот самый уркаган, от которого ему поручено охранять владение, поэтому он хрипло гаркнул: “Стоять!”, вспрыгнул на ступеньки и ухватился было за край закрывающейся двери, однако при этом почувствовал, как котик тут же вцепился ему когтями в грудь, а драгоценный ключ выпал из его ладони и упал в снег. Пальцы его соскользнули, и роковая дверь захлопнулась, стремительно запираясь изнутри.
Пока отец Дионисий открывал щеколду, Валентина, затаив дыханье, трепетала в своем непрочном укрытии, но, заслышав сиплый бас Вани, дверной хлопок и скрежет вновь запираемого засова, не выдержала и выскочила через другую дверь на кухню. Пробежав несколько шагов, она в темноте наткнулась со всего размаха на тачку, из которой повалились дрова. Хромая и потирая ушибленные места, в ужасе она устремилась в комнату и тут же попала в собственную ловушку, споткнувшись о валявшееся ведро и поскользнувшись на соевом масле. В конце концов она уселась на том же самом стуле, на котором еще несколько минут назад приходил в себя Дионисий:
— Что ты гоношишься, — закричала она, стараясь, чтобы голос ее звучал твердо и грозно. — Сдавайся. Дом окружен. Ты что, не слышишь эти соседские голоса за окном?
А Ваня, вынув из-за пазухи рвавшегося на волю кота, пообещав ему, что колбаса с кефиром никуда от него не убегут, принялся искать в снегу потерянный ключ, но жуткое ощущение того, что некто пристально наблюдает за ним из темноты, заставило его мгновенно выпрямиться и резко развернуться. Действительно, из-за угла дома выглядывал человек. Заметив, что Ваня его увидел, он скрылся. Ваня направился к нему, надвинув на лоб немыслимую свою ушанку и грозно помахивая пакетом с продуктами. Весь его бывалый облик без обиняков свидетельствовал о том, что это человек нешуточный. Оценив расстановку весьма и весьма неравных сил, Мурманск не рискнул так сразу набрасываться на него. Тем более что и схватка с куда более деликатно сработанным Лазарем, если бы не Эльвира, неизвестно бы чем еще закончилась для бывшего моряка. К тому же Эльвира, должно быть, уже вызвала милицию. Поэтому Мурманск свел свою задачу к элементарному затягиванию времени.
— Холодно, — сказал он миролюбиво, потирая руки и поднимая воротник.
— Нежарко, — согласился Ваня.
— Снегу поначалу было мало этой зимой, — продолжил свои метеорологические наблюдения Мурманск.
— Негусто, — вновь подтвердил Ваня.
— Посевам это плохо, им влага нужна, покров от мороза, — углубился в рассуждения Мурманск.
— Да, для посевов это полная, можно сказать, хана, — кивнул Ваня.
— Да, но теперь снега много. Вот намело-то. Сугробы, — раскинул руки Мурманск. — Теперь посевам хорошо.
— Хорошо, думаете? — подозрительно спросил Ваня и тут внезапно, не выпуская из рук сумку с яйцами и кефиром, схватил Мурманска за
грудки, тряхнув его для острастки. — Ты чо здесь ошиваешься? На стреме стоишь? Зубы мне заговариваешь? Чтоб я тебя здесь больше не видел!— А я ничего! — струхнул перед грубой силой Мурманск. — Я просто. Я — от соседки, — попытался он кивнуть в сторону Эльвириного дома. — Соседи мы.
По всей видимости, Мурманск уже и сам был не рад, что ввязался в эту историю, — слишком много вокруг обнаружилось этих братанов-уголовников: один в доме, один в сарае, один держит его чуть не за шкирку, сколько их еще привалит! Да и что ему, в конце концов, за чужое добро погибать!
— Соседи, говоришь? — подозрительно спросил Ваня, разжимая пальцы.
— Соседи, соседи, — залепетала Эльвира, приковылявшая доложить, что милиция вот-вот будет.
— Какие они соседи! — вдруг раздалось из сарая. — Разбойники они, уголовники, воры, тати ночные, поганые супостаты! — Это Лазарь выплюнул наконец Эльвирин платок и подполз к двери, пробуя дотянуться до нее ногой. — Откройте!
— Открой! — приказал Ваня.
Мурманск раскрутил проволоку, которой были замотаны дверные скобы.
— Вот изверг! — сказал Ваня, заглядывая в темноту. — Выведи человека на волю.
Мурманск полез в сарай и через пару минут оттуда вышел, хоть и опутанный узами, но уже, можно считать, освобожденный пленник.
Увидев выразительную Ванину физиономию, наполовину скрытую клочковатой рыжей бородой, он было опять попятился в сарай, но все же сообразил, что либо эти бандиты меж собой сильно не в ладах, либо они вообще из разных группировок. Да вообще он заледенел, продрог до костей, к тому же весь был усеян большими и мелкими опилками, древесной корой.
— Ох, замерз-то как! — запричитала Эльвира. — Обморозился, поди.
— Набросились на человека, заткнули ему рот, запихнули в ледяной сарай, а теперь еще причитают, — стуча зубами, сказал монах Лазарь.
— Так пойдем, я тебя, миленький, отогрею, чайком отпою, тут-то все равно никто тебя в дом не пустит, тут все равно все заперто, темно, — заюлила она, косясь на Ваню и явно его страшась. Кроме того, она знала, что через минуту-другую здесь будет родная милиция, так они и возьмут его, тепленького, прямо из ее дома.
Лазарь боязливо посмотрел на нее, на страшного Ваню, на испуганного Мурманска, но все же решил пойти с ней. Все равно в монастырь нельзя было возвращаться в таком виде. Он окончательно выпутался из сети, перекинул ее через плечо и сказал:
— Ну, веди!
Эльвира суетливо засеменила вперед, Лазарь двинулся за ней, а следом потрусил замерзший Мурманск.
Ваня вернулся к крыльцу, на котором он выронил ключ, и углубился в поиски.
…Незадолго до этого игумен Иустин, обойдя монастырь и не увидев ни Дионисия, ни Лазаря, стал испытывать какую-то смутную тревогу. Себя стал ругать — как это он смог отпустить своих монахов в разгульный святочный вечерок совсем одних, безо всякой защиты… Это не давало ему покоя. Поэтому он вызвал Клима Никифоровича и отправил его в город искать монахов, указав, где они могут быть.
— Чего там, отыщем, вернем молодцов! — пообещал Клим Никифорович.
Завел машину, выехал из монастыря, но сначала решил воспользоваться тем, что он на сей раз без наместника, и завернуть к одной матушке, которая обещала продать ему половину дома. Дело в том, что он хотел купить его “тайнообразующе”, не доводя до сведения отца Иустина. Потому что подозревал, что Иустин его на покупку не благословит, скажет: “Никифорович, зачем тебе дом? Тебе постригаться надо, плохо ли тебе в монастыре?”. Потому что отец наместник считал, что всякий монах, владеющий недвижимостью, неблагонадежен для монастыря. Может быть, даже неблагонадежен для Царства Небесного, но отец Иустин не дерзал делать таких рискованных обобщений. А ему, Никифоровичу, совсем-то в монастырь уходить боязно. А вдруг что не так — выгонят его, где он жить-то тогда будет на старости лет? А тут — дом купит, будут у него тылы. А вот именно тылы-то Иустин-наместник у монахов и не любил. Короче, завернул Никифорович к этой рабе Божией, та его потчевать, оладушки со сметанкой, с пылу с жару. Разморило Никифоровича, размяк он.