Ничей ребенок

И в этой таинственной истории о «ничьем ребенке» нет даже шкатулки с завещанием Джоанны Саускотт, [34] которую люди будущих поколений могли бы открыть, хотя бы для того, чтобы испытать разочарование.

Я должен вернуться к тому времени — как раз после странного появления у Коксов ребенка, — когда обстоятельства заставили меня уехать в Англию, и Рэндл был моим попутчиком до Ливерпуля — он возвращался в Америку. У меня было много всяких забот, и не я, а Рэндл узнал от кого-то из своих парижских знакомых, что семья Коксов неожиданно уехала оттуда в Германию, а Мэгги увезла ребенка в Англию и поместила в какое-то специальное заведение для младенцев. Почему Мэгги? — спрашивали мы друг друга. Нет, почему именно Мэгги?

34

Саускотт Джоанна (1750–1814) — английская религиозная фанатичка.

Неужели «гипотеза Рэндла» получила подкрепление с совершенно неожиданной стороны? Значит, Офелия — мать ребенка, но Шарлемань-то не отец, и все эти фокусы-покусы в Париже, сбившие нас с толку, — не очень ловкий, но благородный заговор Шарлеманя и Мэгги с целью прикрыть грех заблудшей, но раскаявшейся супруги. Конечно, Рэндл тотчас ухватился за эту версию и до самого того мгновения, когда мы распрощались в Ливерпуле, все приставал ко мне, требуя, чтобы я немедленно вернул ему десять франков. Поспешное бегство из Парижа, уверял он меня, вызвано тем, что ребенок зарегистрирован как дочь Кокса, а французская полиция обнаружила, что он вовсе не отец девочки. Все эти домыслы Рэндла показались мне неубедительными, — ведь по английским законам отцом ребенка всегда считается муж матери, если только супругу не удалось доказать свою непричастность к делу. Тут Рэндл извлек документ, подтверждающий, как он заявил, его правоту. Это была статья, присланная мистером Коксом в маленький французский журнальчик, в которой Кокс излагал причины, заставившие его покинуть Париж. Как и большинство вкладов мистера Кокса в сокровищницу литературы, статья эта не блистала ясностью мысли. После не очень долгой болтовни относительно того, что Париж мертв (как и бедная, старая Англия в ту пору, когда Кокс перебирался в Париж) и что центр современной европейской культуры в Берлине, мистер Кокс со страстным негодованием обрушился на французский бюрократизм и французскую полицию.

— Вот видите, его преследовали французские бобби, — сказал Рэндл торжествующе.

— Чепуха. Если вы когда-нибудь пытались приобрести удостоверение личности, вместо того чтобы уклониться от этого, как поступает большинство американцев, вы бы тоже многое могли порассказать о французской бюрократической системе.

На том мы и покончили. И все же, признаться, я продолжал недоумевать, почему миссис Кокс никогда не держала ребенка при себе и почему Мэгги увезла его в Англию? Я мог это объяснить лишь довольно распространенной среди молодых матерей из мира богемы манерой сплавлять своих детей куда-нибудь на сторону. Преданная Мэгги готова была оказать Коксам любую услугу. Но почему именно Мэгги? Этот маленький вопрос так и застрял у меня в мозгу.

Через два года вопрос этот вдруг сразу вырос, потому что несчастная Мэгги скоропостижно умерла от аппендицита и оставила все свое небольшое состояние Джульетте-Изольде Кокс — в распоряжение опекунов до ее совершеннолетия.

Это было потрясающее известие. Возможно ли? Значит, мы с Рэндлом упустили важные ключи к разгадке тайны, потому что были уже предубеждены, когда начали свои детективные расследования. О Мэгги мы и не подумали. Но теперь все прояснилось. Ребенок этот рожден не от брака мистера и миссис Кокс, и это не внебрачное дитя миссис Кокс — это плод любви Мэгги и Шарлеманя! Я вспомнил, что ведь Мэгги за несколько месяцев до рождения ребенка куда-то исчезла из Парижа. Итак, миссис Кокс явилась как бы козлом отпущения, великодушно согласившись взять на себя роль матери младенца. Но вскоре эта роль показалась ей слишком трудной и неприятной — отсюда и внезапный отъезд из Парижа. Мэгги, уезжая в Англию, естественно, забрала с собой своего ребенка (хотя по документам его родителями была чета Коксов), и вполне понятно также, что, умирая, она ему и оставила свои деньги. Что и требовалось доказать.

Я тут же сел и написал Рэндлу, чтобы он забыл и думать о тех десяти франках. Два дня спустя я получил от него письмо — оно не было ответом, наши письма разминулись в дороге. Вот что писал мне Рэндл:

«…Кстати, о нашем старом приятеле Коксе. Пришлите-ка мне назад мои десять франков. Вчера я познакомился с женой одного молодого профессора, она встречалась с Коксами в Берлине. Как вы думаете, что она мне рассказала? У нее у самой есть малыш, и она было завела разговор о детишках, но миссис Кокс заявила: «Я в младенцах ничего не смыслю. У меня своих детей никогда не было». Ну, что вы на это скажете? Кокс раздобыл себе эту свою дочку в приюте для подкидышей. Десять франков вы лучше перешлите мне золотом».

Я немедленно написал ему, что признание миссис Кокс, если только оно искренне, полностью подтверждает мою теорию о Мэгги. И вероятно, Рэндл эту теорию принял, потому что на второе мое письмо он так и не ответил. Проблема снова казалась нам решенной.

И однако… С год тому назад она вновь обратилась в неразгаданную тайну. Как-то в гостях, где собралось довольно много разных чудаков, я познакомился с тем самым филантропом, деньги которого Шарлеманю так и не удалось заполучить. Такой забавный человечек, душа нараспашку, длинная борода, на голове копна рыжих волос, и говорит с акцентом, видно, родом откуда-то с севера. Должно быть, во время войны составил себе порядочное состояние и затем, начитавшись до помутнения рассудка книжонок модернистских шарлатанов по вопросам пола и евгеники, большую часть своих прямо-таки княжеских доходов стал раздавать тем родителям, которых считал или необыкновенно талантливыми, или особенно полноценными в евгеническом отношении. Он был в тот вечер в приподнятом настроении, так как только что договорился с двумя молодыми людьми, доселе и в глаза друг друга не видавшими, что они подарят миру пару младенцев. Ему, видите ли, показалось, что от таких родителей могут получиться особо интересные «результаты». Затем он с большим воодушевлением рассказал мне, какое он основал учреждение где-то на юге Франции, — что-то среднее между родильным домом и яслями. Там в ожидании разрешения от бремени живут в полном комфорте и роскоши будущие молодые матери, его протеже, и там же затем выращиваются их «результаты», согласно его собственной довольно-таки странной теории.

В общем этот простодушный чудак мне понравился и, заметив его словоохотливость, я решил спросить, не знаком ли ему некий мистер Кокс.

— Кокс? Конечно, знаком, — ответил он, пытливо взглянув на меня. — Он что, ваш приятель?

— Нет, но я постоянно сталкиваюсь с ним и очень много слышал о нем в бытность мою в Париже.

— Шарлатан и пренеприятнейший субъект, — сказал филантроп с горячностью. — Евнух!

— Да не может быть! — воскликнул я с притворным изумлением.

Он яростно дернул себя за бороду, и я понял, что его бесит даже одно воспоминание о Коксе.

— Представьте себе — приходит ко мне и заявляет, что он музыкальный гений и что у него скоро должен родиться ребенок от какой-то мисс… не помню имени. Она, видите ли, тоже музыкальный гений, и не пожертвую ли я что-нибудь на их ребенка. На вид он показался мне крепким таким мужчиной, чуточку толстоват, но очень недурен собой. Я решил, что с точки зрения евгеники для деторождения он вполне подходит. Я сказал, что хотел бы повидать будущую мать ребенка, и он согласился, сказал, что это можно устроить, ну я и пообещал ему материальную поддержку. Но, представьте, вскоре я узнал от одного известного специалиста по евгенике, что этот проклятый шарлатан вовсе не способен иметь детей. Я был так возмущен тем, что меня вздумали провести, — даже нанял частного сыщика, чтобы он все точно разузнал.

— И что же? — спросил я с любопытством.

— Просто возмутительно! Этот тип, Кокс, не имеет ни малейшего отношения к ребенку этой мисс… как ее…

— Никакого отношения? — воскликнул я.

— Абсолютно никакого. У него с этой девицей был пустяковый флирт, и вот, видите, он задумал приобрести репутацию полноценного мужчины и в то же время вытянуть у меня деньги, соврав, что он отец ребенка. Это был очень неблаговидный поступок. А на самом деле девица забеременела от кого-то другого.

— Боже правый, я потерял десять франков! — воскликнул я.

— Простите?..

— Нет, это я так. Но вы меня поразили. Я всегда был уверен, что родители ребенка — мистер и миссис Кокс.

— Относительно этого я ничего не знаю. Знаю только то, что вам сейчас рассказал.

— А вы случайно не помните, как звали ту девицу?

— Нет.

— Не мисс Шумэйкер?

— Шумэйкер… Шумэйкер… Да, как будто именно так. Вы ее знаете?

— Я не был с ней знаком. Слыхал, что она умерла. Все свои деньги она оставила ребенку супругов Кокс.

— Смею вас уверить — это ее ребенок, — сказал он решительно. — Мне очень жаль, что она умерла. Не люблю, когда люди умирают. Не надо им умирать. Кстати, вы читали пьесу Шоу?..

Филантроп так убедил меня, что я чуть сразу же не отослал Рэндлу его десять франков. Но вся история казалась такой нелепой и неправдоподобной! Если все это правда, значит, Мэгги обманула Кокса или же он сговорился с ней обмануть жену с весьма неблаговидной целью. В это я как-то не мог поверить. И однако, в рассказе филантропа было столько подробностей и сам он был так убежден… Да, тайна останется навеки неразрешимой, и дети грядущих поколений будут спрашивать друг друга, не «кто отец сыновей Зеведея», [35] а «кто родители ничьего ребенка».

35

Зеведей — по библейскому преданию, отец апостолов Иоанна и Иакова.